Эрнест Штейнберг: с Одессой попрощался, уехал и... остался
В эксклюзивном интервью легендарный одесский пианист – о ностальгии по Южной Пальмире и любви к неродной Америке. В безумном графике мы перехватили Эрнеста Борисовича, когда он присел передохнуть в холле отеля «Отрада» перед очередной встречей с теми одесскими друзьями, которым он, Эрчик, еще не успел передать пламенный нью-йоркский привет. Во время беседы Эрнест Борисович постоянно перескакивал от одной темы к другой, но никогда не терял нить разговора.
– Слава Богу, эклера у меня пока нет, – улыбается пианист.
«Эклером» музыкант на одесский манер называет склероз.
Оставил «обоз» – и бегом на «Привоз»
Тем не менее, несмотря на внутреннее оживление, Эрнест Борисович умеет остановить мгновения. Откинувшись на спинку кресла, в джинсах и кроссовках, в рубашке навыпуск он выглядит совершенно по-домашнему.
– Непривычно видеть Вас не за роялем. Но, похоже, Вы здесь неплохо устроились?
– Я никогда не бывал в этой гостинице, но спасибо моим друзьям, что они поселили именно в «Отраде». Пускай из моего окна не площадь Красная видна, но внутренний дворик с потрясающим бассейном. А это именно то, что нужно. Никакой суеты вокруг и все сделано с любовью. Я вообще человек увлекающийся. О том, что мне по душе, могу говорить часами. Но в гостиницах и вправду редко бывает так уютно. А сейчас за меня начнут говорить мои воспоминания. Здесь на улице Уютной жили мои друзья. Встречи с ними запомнились, как одни из самых теплых.
Кроме того, здесь на завтрак подают мою любимую брынзу. Не знаю, откуда они узнали, что я ее обожаю, но за это я особенно признателен. Знаете, в Америке все можно купить, но такого деликатеса там не найдешь. Поэтому в первый же день я сразу помчался на «Привоз».
– Ну да, артисты привыкли, чтобы у них все было с собой, на всякий случай!
– О «волшебной кошелке Эрчика», вдоволь набитой колбасой, салом и брынзой, знали все гастролеры. Когда мы с одесским театром «Ришелье» стали выезжать за границу, таможенники смотрели на нас и наши чемоданы с недоумением: столько консервов и сухой колбасы они, наверно, никогда не видели. Но мы ведь ехали зарабатывать, а не проедать деньги!
Пиццу носить не пришлось
– Как встретили вас в Одессе?
– Так встретили, что мне понадобился еще один чемодан... для подарков.
– Что в первую очередь вспоминаете об одесских двориках? Они ведь уже другие...
– Ой, другие... Пытаюсь понять, во что превращается Одесса. Я мало ходил пешком. Но обратил внимание, как много в городе вывесок VIP. Буквально на каждом шагу. И в мой мозг сама собой напросилась ассоциация, что данную аббревиатуру стали употреблять так же часто, как традиционное американское ругательство из трех букв.
– Эрнест Борисович, буквально перед концертом в редакцию позвонил наш читатель и ваш поклонник Павел Влодов. Растроганный Вашим приездом, он рассказал, что Вы росли в одном дворе и что Ваши родители часто бывали у них в гостях. А еще он передал фотографию, на которой изображены Ваши родные – мама и сестра...
– К сожалению, ни родителей, ни сестры уже нет. Мама ушла в 1972 году. Я только женился. Отец – еще раньше. В 80-м умерла моя родная сестра. Когда я остался круглым сиротой, мне было 42 года. Оказалось, что я ничего еще не смыслю в этой жизни. Не знал даже, где продается колбаса. Сколько себя помню, сестра всегда была рядом. У нее не было своих детей, и наша Ирочка стала для нее не только племянницей, но и внучкой. Сказать, что она меня любила, значит, ничего не сказать. Когда дочь уехала на учебу в Америку, нас вполне естественно потянуло за своей кровинкой. Моя концертная жизнь в Одессе складывалась вполне неплохо, но семья оказалась важнее.
Окно в футбольные ворота
– А сегодня Вы могли бы вернуться домой?
– Вы бы видели моих внуков! Вчера старший прокричал в трубку: «Деда, я тебя люблю!» Как без этого можно жить?
– А что же ностальгия по родным стенам?
– В украинской песне поется: «А молодість не вернеться, не вернеться вона». Поверьте, мы нормально там живем. В Штатах я реализовался не только как дедушка, но и как музыкант. Ни одного дня мне не пришлось носить пиццу. Да, я бегаю по «халтурам», обучаю детей, но ведь это мой промысел. Не знаю, как объяснить, но в Америке у меня появилась внутренняя свобода.
Каждый мой приезд в родные пенаты всегда очень замечательный, но всегда неизбежно грустный. Ведь многих близких нашей семье людей уже нет. Со многими мы даже не успели проститься. Хотя в этом есть свой позитивный смысл. Мы всегда будем помнить их такими, какими они были жизни.
– Вернемся к знаменитому двору на Ришельевской угол Полицейской, о котором упоминает Павел Влодов. Там ведь прошло Ваше детство?
– Больше того, в этом доме протекла моя жизнь! Как это не удивительно, но соседей моя музыка не раздражала. Более того. Если в восемь утра я не садился за инструмент, мадам Михайловская с третьего этажа приходила к нам в недоумении: «Что случилось с вашим мальчиком? Или, может, я проспала, и он уже позанимался?»
А еще из наших окон открывался потрясающий вид на море, и всегда были слышны крики со стадиона. Так что я всегда знал, с каким счетом закончился футбольный матч.
Благодаря моей жене Наталье мы переехали на Чичерина. Но пожить там не успели. Только сделали ремонт, как сразу уехали в Штаты. Как шутит мой друг Жванецкий, с которым мы знакомы уже не менее полувека, мы поступили по-одесски.
Английский – со словарем, русский – на пару с внучком
– Как считаете, у Вас творческая семья?
– Дочка окончила Бостонский университет. И профессия у нее, как по мне, тоже очень творческая. Она психолог и логопед. Зять – кардиоанестезиолог, но в музыке и литературе разбирается так, что мне и не снилось. Кроме того, они со старшим внуком, пятилетним Артемом слушают современный русский рок и многих других неизвестных мне исполнителей.
– А на каком языке Вы общаетесь с внуками?
– На русском, конечно. Во-первых, английским я владею со словарем. Во-вторых, сама дочка хочет, чтобы русский оставался для детей родным.
– И чем удивили Вас в последнее время внуки?
– Не принадлежу к тем дедушкам, которые считают, что их чада – самые гениальные, но иной раз эти маленькие человечки такое выдают! Пару недель назад к Теме пришел его товарищ – внук моих друзей Бенжамин. Пока они играли, говорили на русском. Вдруг между ними произошла размолвка, и отношения они стали выяснять на английском.
– Сказки малышам рассказываете?
– Приходится сочинять. Артем обычно просит: «Деда, а расскажи-ка, что с тобой произошло поза-поза-поза-позавчера».
Вова из Тернополя и «хлопці з Ленінграду»
– И что Вы обычно рассказываете?
– То, что со мной произошло поза-поза-поза-позавчера, – улыбается пианист. – А случается, разумеется, разное. Как-то в Бостоне мне предложили поиграть в русском кафе. И я остался там на шесть лет. Заведение вполне приличное, но крошечное, так что пианино еле умещалось между туалетом и кухней. Зато там всегда собиралось много интересных людей, для которых я с удовольствием играл попурри из советских мелодий. Я и сам не подозревал, сколько же их отложилось в моей памяти! В этом же ресторане работал Вова из Тернополя, который считал нужным предупреждать меня: «Сьогодні в нас хлопці з Ленінграду». Атмосфера царила потрясающая. И только однажды меня крепко огорчил один петербуржский профессор. «Не играйте этих песен, мы ведь здесь уже не русские», – попросил он. «А кто мы – американцы?», – хотел было возразить я, но не стал, хотя внутри меня все сжалось.
– Как Вы познакомились с певицей Светланой Портнянской, которая специально приехала на Ваш бенефис?
– Мы были наслышаны друг о друге еще задолго до знакомства. Оба жили в Америке, но познакомились только три года назад. Светлана узнала мой номер, позвонила и поделилась проблемой. У нее не оказалось пианиста. Чтобы не срывать концерт, я согласился ей аккомпанировать. С тех пор мы дружим, и время от времени вместе выступаем.
– Ваш друг Жванецкий в праздничном поздравлении написал: «Семьдесят – это много, если говорить, и мало, если думать!»
– Моя молодость по-прежнему витает в Одессе. Чтобы здесь остаться, мне действительно нужно было уехать. Многие мои друзья, такие как Анна Чернобродская, Ирина Каминская говорят, что они очень сильно изменились, но с нашей встречей снова стали прежними... Вот и сейчас у меня такое ощущение, как будто никуда не уезжал: в урочный час собираю друзей и праздную свой юбилей.
