Детский психолог Ирина Золотарева: Посттравматический синдром - это потеря интереса к жизни
Наши дети по-разному переживают эту войну. В западных областях Украины они слышат эхо взрывов, впитывают новости и рассказы родителей. На юге и на востоке видят разрушенные дома, погибших родных и близких, переживают дорогу в эвакуацию и адаптацию к незнакомым условиям.
Сначала помогаем маме
Харьков и область фактически ежедневно подвергаются обстрелам, но в городе и окрестностях остаются дети. Основательница благотворительного фонда «Студия семьи «Лучик» Ирина Золотарева по специальности психолог-дефектолог, до войны работала с дошкольниками, имеющими особенности в развитии. А сейчас, говорит, пришлось переквалифицироваться по запросу…
Ирина Золотарева. Фото: facebook.com/irina.yarina
- А запрос у детей сейчас один – посттравматический синдром. Он связан с обстрелами, взрывами, пожарами, долгим пребыванием в подвалах. И даже дети, которые видят или понимают все это в меньшей степени, получают стресс, потому что принимают на себя состояние родителей, - говорит Ирина Золотарева. - Я детский психолог, но сейчас приходится работать с любым возрастом, иногда в первую очередь со взрослыми. Потому что пока маму не выведешь из состояния растерянности, страха или ступора, ребенку нельзя помочь.
Психолог вспоминает, что первую «скорую помощь» они с коллегами оказывали в метро, служившее харьковчанам убежищем.
- Собирали деток в группы, разговаривали, мастерили поделки, рисовали на разные темы. Подсознательно дети выбирали для своих рисунков темные тона, и сюжеты были мрачные. Мы потом все вместе рвали эти картинки, придумывали новые сюжеты и постепенно краски светлели. Сейчас в Харькове, как страшно это ни звучит, даже дети привыкли к взрывам. Группы собирать трудно, поэтому мы больше работаем с переселенцами.
Жадины становятся щедрыми
Ирина говорит, что травмирующие факторы могут быть разными. Кого-то привезли в Харьков после деокупации, у кого-то разрушен дом, кто-то тоскует по отцу, ушедшему на фронт.
- А последствия одинаковы. Дети становятся апатичными, их очень трудно развеселить, обрадовать, заинтересовать. Протягиваешь игрушку, а ребенок ее рвет, даешь сладость – отворачивается. Посттравматический синдром - это потеря интереса к жизни, собственно так же, как у взрослого. Поэтому и нужны групповые занятия, чтобы дети наблюдали за другими, уже немного ожившими детьми, и подключались к ним. А вот когда для ушедшего в переживания маленького человека ты становишься знакомым, другом, можно переходить к индивидуальным занятиям, – отмечает Ирина.
Психолог говорит, что чем меньше возраст, тем легче преодолевается этот пресловутый синдром.
- Детский организм пластичный. Если после травмы ребенок попадает в дружественную среду, если до травмы родители развивали его волевую сферу, например, водили на спорт, учили опекать младшего брата или сестричку, то он довольно быстро возвращается в обычное психическое состояние. Труднее «домашним», изнеженным деткам.
Но вот что интересно, отмечает психолог, с мамочкиными баловнями после психотравм зачастую происходят положительные перемены.
- Мне запомнился мальчик, про которого мама рассказывала, что до войны он был жадиной. Не хотел с другими делиться. А когда мы собрались в группу, мама спросила: «Можно, мы твою игрушку подарим вот этой девочке? Она приехала с оккупированной территории». Мальчик посмотрел серьезно на маму: «Она - беженец?» - «Да, беженец». – «Тогда пусть берет, мне же тоже давали игрушки». Дети становятся более терпимыми, сочувствующими другим. Война заставила их постигать понятия, которые в обычной жизни они бы освоили в более позднее время.
После работы с психологом, рисунки детей из темных становились все ярче. Фото: facebook.com/irina.yarina
Последствия – будут. Важно их правильно повернуть
Самые тяжелые, говорит психолог, это подростки. Возраст сам по себе сложный, и понимания ситуации больше, чем у малышей.
- Тут теоретически может быть все – отрицание, истерика, агрессия вплоть до развития предрасположенности к криминальным проступкам, - говорит Ирина. – Психоанализом с подростками не займешься, они хорошо понимают, что их прощупают, как говорится, «лечат». Ощетиниваются, могут просто развернуться и уйти. Поэтому с подростками мы собираемся по два – три человека в группе, серьезно обсуждаем, что происходит, разыгрываем психологические ситуации.
Ирина говорит, что вывести ребенка из посттравматического синдрома – это не значит победить его навсегда.
- Последствия травмы могут сказаться через 10 – 20 лет, она может пройти красной нитью через всю жизнь. Задача родителей и школы повернуть эту нить в положительные поступки. Если ребенка изолировать с его переживаниями, то они при нем и останутся. Нужно больше стимулировать общаться с друзьями, объяснять, что товарищеские отношения могут стать важным источником поддержки. Ребенок видел, когда попал в беду, как ему помогали. Поэтому надо помогать другим.
Некоторые родители беспокоятся, что в детскую реальность пришли новые игры – в блокпосты, сражения.
- А вот это совершенно нормально и никак не связано со стрессовой ситуацией, - отмечает психолог. - Дети всегда подражают взрослым. Другое дело, что они не совсем понимают, что такое «убить». Для них это как победить – убить дракона, убить врага. Мы тоже в детстве играли в войну и выросли нормальными людьми.
Ирина видит другую опасность – нецензурная лексика. Она была всегда, но сейчас все выглядит так, будто война оправдывает и даже поощряет употребление матов. В Ровенской области на школьной линейке мальчик выкрикнул «П…ец Российской Федерации», искренне считая, что это звучит патриотично.
- Маты – это своеобразная реакция на стресс, на ужасы войны. Но я против того, чтобы они присутствовали в речи в таком количестве. Если взрослый может сказать и забыть, почему сказал, то ребенок решит, что так надо говорить. И это может укорениться.
Пусть будут орки
На вопрос, как говорить с детьми о россиянах, Ирина затруднилась ответить сразу.
- Это очень сложная тема, сейчас мы разрабатываем по ней отдельную программу. Мы понимаем, что россияне – плохие. Но мы живем в регионе, где много русских, и очень важно, чтобы не вырастить людей, которые, образно говоря, пойдут на соседей с вилами. Жизнь меняется… Я хочу привести пример 9-летнего мальчика, с которым работала до войны. Бабушка много рассказывала ему о том, как прадедушка и дедушка воевали с немцами, показывала фото. Ребенок, а он с небольшим отставанием в развитии, очень любил брать автомат и играть в войну. Когда началось вторжение, семья уехала в Германию. Мальчик пережил огромный стресс, узнав, что вокруг немцы. Две недели не мог выйти из этого состояния, пока не понял, что попал к хорошим людям. Поэтому пусть будут орки, пусть просто враги, пусть Путин, но подчеркивать для маленьких детей национальность не нужно.
Но психолог уверена, что подрастающее поколение будет отличаться от нынешнего.
- Наши дети вырастут более патриотичными, возможно, в чем-то более агрессивными, но уж точно не инфантильными. Порядка 30 процентов подростков, с которыми я работала, говорят, что хотят пойти служить в армию или получить военное образование. Уверена, что престижность военной профессии сильно возрастет. Еще я думаю, что наши дети будут менее требовательными и более терпимыми. Главное только сейчас - не развивать в них острую ненависть, в том числе к говорящим по-русски. Потому что русскоговорящие дети тоже очень патриотичны, и у них отцы защищают Украину. Я недавно вернулась с улицы, видела, как проезжал наш KRAKEN (харьковский спецотряд. - Ред.). Они говорят по-русски, но они настоящие герои на этой войне.
Работа с детьми в метро Харькова. Фото: facebook.com/irina.yarina
Вопрос ребром
Почему детей оставляют под бомбами?
Ирина говорит, что в Харькове есть более или менее безопасные районы, хотя наверняка об этом сейчас нельзя говорить.
- В районах, которые каждый день под обстрелами, осталось мало людей и очень мало детей. В других районах у каждого своя ситуация. Самая обыденная – до войны люди отдали на замену паспорт и остались вовсе без документов, если не имели заграничного паспорта. Кого-то держат старенькие родители, которых очень трудно вывезти, а детей доверить некому. Кто-то боится потерять работу. Сейчас в городе много людей, которые приехали из деоккупированной местности без документов, без денег. Эвакуационных рейсов больше нет, купить билеты не за что.
Но есть такие, которые не выезжают по душевному порыву, по убеждениям, что нужны здесь и сейчас.
- Моя хорошая знакомая через две недели рожать будет, а до сих мотается по городу и за город, развозит помощь. И муж у нее волонтер, и 10-летний сын с родителями. Он такой крепкий, убежденный уже мужчина, дали бы автомат – пошел бы воевать. Никаких признаков стресса. У нас так весь Харьков сейчас живет: одна половина нуждается в помощи, а другая половина помогает, - заключает Ирина.
