Илья Эренбург о жизни в Киеве: "Названия газет менялись, и писали там совсем другое, чем вчера"…
Когда мы говорим о периоде времени, наставшем для советских людей после смерти Сталина, сразу приходит на ум определение "оттепель". Действительно, суровая зима как будто отступила в общественном климате, появились ростки свободной мысли, были реабилитированы многие жертвы сталинского тоталитаризма. Как известно, название эпохи было заимствовано у писателя Ильи Эренбурга, чья повесть "Оттепель" увидела свет в 1954 году и стала одним из признаков начавшихся перемен.
"Киев - моя родина"
Илья Григорьевич появился на свет 14 (26) января 1891 года. Сам Эренбург в одной из статей отмечал: "Я родился в Киеве на горбатой улице. Ее тогда звали Институтской". Правда, дом, с которого начался его жизненный путь, был разрушен осенью 1941-го, когда горел весь центр Киева. Но о ранних годах Ильи Эренбурга напоминает в нынешней столице Украины двухэтажное здание по Музейному переулку, 8, в конце позапрошлого столетия принадлежавшее родным будущего писателя. Это место сохранилось в памяти Эренбурга как одно из первых детских впечатлений - "большой двор, куры, бело-рыжая кошка, а напротив дома красивые фонарики".
Илья был еще малышом, когда его семья переехала в Москву. Там он учился в гимназии, принял участие в нелегальной молодежной организации, подвергся полицейским преследованиям и даже отсидел в тюрьме. От греха подальше юноша уехал за границу и вынужден был жить на положении политэмигранта в разных городах Западной Европы. Особенно ему пришелся по душе Париж, где он вошел в круг европейской богемы, сам стал известным поэтом. Спустя много лет Эренбург написал: "Моя жизнь протекала в двух городах - в Москве и в Париже. Но я никогда не мог забыть, что Киев - моя родина".
Гость "обшарпанного курорта"
Илья Эренбург снова увидел родные края осенью 1918 года. Побывав на свежей могиле матери, умершей в Полтаве, он оказался в Киеве. В то время город на Днепре был столицей Украинской державы, возглавляемой гетманом Павлом Скоропадским. При поддержке союзников-немцев Украина казалась островком стабильности рядом с революционной Россией, и сюда стекались тысячи беженцев, спасавшихся от большевиков. По выражению писателя, "Киев напоминал обшарпанный курорт, переполненный до отказа". Сам Эренбург поселился в доме на улице Владимирской, 40/2, близ Золотых ворот у своего двоюродного брата - врача-венеролога Александра Лурье. Ему в те месяцы пришлось стать свидетелем целой вереницы смен режима. Эренбург наблюдал в квартире кузена своеобразные сцены: "Порой утром на улицах стреляли, а в приемной уже сидели мрачные пациенты; они неизменно отворачивались друг от друга, некоторые пытались закрыть лицо газетой. Названия газет менялись, и писали там совсем другое, чем вчера, но это не смущало пациентов".
Но при всех властях писатель старался не забывать о своем творчестве. Он выпустил в Киеве несколько поэтических книжек, печатался в местной прессе, выступал на собраниях литераторов в творческих клубах на нынешней улице Архитектора Городецкого… После прихода советской власти Эренбурга привлекли к сотрудничеству со Всеукраинским литературным комитетом, одновременно он подрабатывал службой в органах собеса, разрабатывая программы помощи беспризорным детям. Впрочем, в те же дни по городу ходили мрачные слухи о "бойнях", устроенных чекистами. А после прихода деникинцев Эренбург столкнулся с погромными эксцессами, слышал ночные крики жертв и едва сумел выбраться из родного города в более безопасные края.
Тем не менее на этот сложный период пришелся счастливый роман писателя с красавицей киевлянкой, художницей Любовью Козинцевой. В Киеве сохранился дом на улице Саксаганского (Мариинско-Благовещенской), 22, где жила до замужества Люба в квартире отца-врача. Уцелело и скромное здание на Софийской, 5, рядом с нынешним Майданом, - место скромной греческой кофейни, которую летом 1919 года часто посещали Эренбург и Козинцева.
|
Улочка возле Лыбеди
В дальнейшем Эренбург еще не раз бывал в родном городе, выступал перед киевлянами. Тягостной для него оказалась весть о том, что в сентябре 1941 года Киев захватили гитлеровцы. В течение всей войны Илья Эренбург сражался против нацизма своим пером публициста. Многие фронтовики и партизаны потом свидетельствовали, насколько сильное впечатление на них производили его статьи, далекие от банальных лозунгов, сжатые и убедительные, наполнявшие высоким человеческим смыслом тяжкую солдатскую работу. Дождавшись освобождения Киева, писатель приехал в разрушенный город и воочию увидел страшный Бабий Яр, узнал подробности разыгравшейся здесь трагедии. Сцена в Бабьем Яру стала одним из кульминационных моментов романа Ильи Эренбурга "Буря".
Последним значительным произведением писателя была книга мемуаров "Люди, годы, жизнь". Многие тысячи читателей с помощью этой книги впервые приобщились к незнакомым именам и фактам, узнали о скрытых за "железным занавесом" богатствах мировой культуры, восприняли глубокие мысли автора о пережитом времени.
Ильи Эренбурга не стало в 1967 году. Спустя девять лет городские власти Киева назвали его именем бывшую Новожилянскую улицу. Надо признать, что выглядит она более чем скромно - коротенький тупичок от Жилянской, упирающийся в коллектор речки Лыбедь. Даже табличку с названием на ней сыщешь не сразу. Но все же, как говорится, дорог знак внимания.
КСТАТИ
Спорили с Тычиной за полку в поезде
Осенью 1947 года Илью Эренбурга командировали в Польшу в составе делегации писателей СССР. Кроме него, в поездке участвовали Александр Твардовский, белорус Петрусь Бровка и украинский поэт Павло Тычина. Эренбург и Тычина оказались в одном двухместном купе поезда. В то время Павло Тычина занимал должность министра просвещения Украины. Илья Григорьевич потом вспоминал: "Мы долго спорили, как разместиться - каждый пытался взобраться на верхнюю полку". Литераторы начали выяснять, кто старше, кто моложе - и тут оказалось, что они родились не только в один год, но даже в один и тот же день. Эренбург пытался уступить нижнюю полку Тычине из уважения к его министерскому рангу. Но Павло Григорьевич не соглашался, а потом улучил момент, когда его сосед вышел в коридор поговорить с Твардовским, и устроился на верхней полке…
Когда в вагоне погасили свет, Эренбург, уже засыпая, услышал слова Тычины: "Буде обов’язково помилка…" Спросонья он не понял украинского слова, означавшего "ошибка": "Тогда в полусне мне казалось, что нам мылят головы; это была вторая моя поездка за границу в составе делегации, и я тоже побаивался".
0
