Юлия Зорий: Мы с мужем живем мечтами и в деталях проговариваем, какими будем после победы
В той, нашей прежней жизни, с Юлией Зорий мы скорее привыкли пить кофе. Мы у себя на кухне, она – в студии утреннего шоу ICTV «Ранок у великому місті». Встречали вместе день, хотя и по разные стороны экрана, но одинаково улыбались, приятно удивлялись, что-то узнавали. С первых дней войны Юля как практикующий психолог стала работать на линии психологической поддержки.
С Юлией Зорий, телеведущей, психологом, супругой министра обороны Алексея Резникова мы поговорили о жизни. Кстати, даже в войну муж не изменяет традиции дарить ей цветы, где бы они ни были, а такие вещи и наполняют эту самую жизнь.
У психологов есть свои психологи
- Юля, как вы себя чувствуете?
- Чувствую себя нормально. Нормально – это самое распространенное слово уже несколько месяцев подряд, наверное, для всех: «Как ты?» – «Нормально».
- Сегодня многие говорят об эмоциональных качелях, когда настроение может буквально через час кардинально измениться. У вас такое бывает?
– Я живой человек. Да, я психолог, и знаю, что с ними делать, но это не значит, что я от них застрахована. От какого-то подъема и оптимизма до полной грусти и печали – это нормальное состояние человеческой психики. Поэтому я тоже это чувствую. Просто могу поскорее себе помочь.
- Можете сама справиться?
– У психологов есть свои психологи (улыбается). И то, что мне не удается сделать самостоятельно, я делаю со своим психологом. В общем, если ты знаешь алгоритм, как это работает, когда принимаешь тот факт, что эмоциональные качели – это нормально, что реалии, в которых мы живем, – вот такие, просто возникает вопрос: что я могу с этим сделать, как, учитывая все эти факторы, могу себе улучшить жизнь? Улучшить жизнь в тех условиях, в которых я нахожусь, в тех обстоятельствах, с теми, кто рядом со мной, с теми, за кого я отвечаю. Ты просто принимаешь эти факторы, собираешься и начинаешь действовать.
– Вы сейчас работаете на горячей линии психологической поддержки. Чаще всего с какими проблемами к вам обращаются люди?
– Если брать начало войны, то люди звонили, потому что чувствовали растерянность. Они не могли поверить в происходящее. Они хотели ответов на вопрос, когда все закончится, что делать – уезжать или не уезжать. Но ведь психологи не имеют права советовать и принимать решения за человека. Мы просто говорили, учитывали все те факторы, которые есть в жизни этого человека, чтобы, получая более объемную картинку, он сам мог принять для себя решение. Потому что у каждого – и своя ответственность.
Потом люди поняли, что действительно война, нужно как-то действовать, и было определенное затишье. Но опять же, это не означало, что не было звонков, просто их было меньше. Дальше – как с этими эмоциональными качелями. Мы приняли войну как факт, будто собрались, начали как-то действовать, а в какой-то момент наши силы нас покидают, и мы снова впадаем в апатию, печаль, тупик, непонимание того, что делать.
Потом были другие звонки – когда люди начали терять своих близких. Утрата близкого человека, сильная боль, печаль. Люди спрашивали, как справиться, как жить со страхом, что будет дальше.
Сейчас я меньше работаю на горячей линии, больше – на частных консультациях. У меня есть волонтерские, бесплатные консультации, если кто-то хочет – у меня есть возможность, время и желание, обращайтесь. И я веду своих клиентов, которые у меня были.
Многие за границей, им там тяжело, они обращаются с вопросами, как им налаживать там свой быт, когда не очень хочется там вообще засиживаться, потому что хочется домой. А домой либо нельзя, потому что с детьми страшно, либо разрушенное жилье, некуда возвращаться.
Сейчас Зорий работает на горячей линии психологической поддержки и дает частные консультации как своим клиентам, так и нуждающимся. Фото предоставлено каналом ICTV
Человек, который не паникует и не разгоняет панику, – тоже супергерой
– А вы сама «живая» после этих разговоров? Как найти нужные слова? Иногда слова невозможно подобрать даже для близких, которых ты понимаешь, знаешь, что им болит.
– А для близких вообще сложно что-то подбирать, поэтому психологи не работают с родственниками, близкими друзьями. Постороннему человеку легче что-то объяснить, потому что у тебя нет эмоциональной привязки. Хотя ты даже не объясняешь, а просто показываешь большую палитру выбора, что может сделать человек.
Насколько это сложно? В начале было очень сложно. У меня тоже было эмоциональное состояние достаточно напряженное. И вот мы общаемся, человек плачет, благодарит, что ему ситуативно стало легче, ты все это слушаешь, слушаешь, слушаешь, кладешь трубку и плачешь. Потому что тебе страшно жаль этих людей, страшно жаль вообще, что все это с нами происходит, ты злишься, думаешь: ну какого черта вообще кто-то приперся к нам домой и разрушил нашу жизнь, которой мы жили. А потом умылась, собралась, выпила чаю – и дальше работать, потому что помощь нужна.
– Что или кто вам дает уверенность, что все будет хорошо?
– Однозначно мой муж. Когда я вижу его, слышу его, мне это дает уверенность и надежду. Я не могу гарантировать, что всегда на сто процентов, но меня он утешает, он меня успокаивает. Своей верой, настроенностью.
– И не только вас.
– А что делать? Нам вообще без надежды тяжело жить. Нужно во что-то верить. И когда ты понимаешь, что это не просто какие-то пустые слова, а все же они имеют под собой какую-то почву, тебе хочется в это верить. Мы верим в руководство страны, ВСУ и каждого украинца. Мы реально показали сегодня, что каждый из нас – супергерой. Каждый на своем фронте, на своем поле деятельности.
Даже человек, который не паникует и не разгоняет панику – тоже супергерой, он уже не делает вреда, а значит – он делает что-то хорошее. Это уже большая помощь – пытаться оставаться в каком-нибудь стабильном эмоциональном состоянии. И это очень важно, это тоже нельзя недооценивать и нивелировать. Не всем стоять с оружием на передовой. Поэтому если ты можешь в этой ситуации сохранять спокойствие, не накручивать своих детей, чтобы они тоже сохраняли спокойствие, ты делаешь большую работу. Уровень стресса просто зашкаливает, нормальная человеческая психика выдержать это не может. Поэтому любые действия, которые мы предпринимаем для сохранения своего эмоционального состояния, это уже супергеройство.
– Вы говорили, что в ежедневных молитвах обещаете Богу, что мы все стали лучше. Вы верите в Бога? Некоторые после пережитых кошмаров эту веру потеряли.
– Я верю или мне хочется верить в то, что есть какая-то сила, которая может нам помогать. Я тоже в свое время могла отчаяться в высшей силе, называйте это Богом или еще как-то, когда умерла моя мама. Я тогда думала: «Ну как, я так верила в тебя, в небо, как могла произойти такая циничная несправедливость»?! Но я верю, что какая-то сила есть. Возможно, так срабатывает моя защитная реакция психики, мне хочется во что-то верить и на что-то переложить ответственность, не знаю. Но так всегда в моей жизни складывалось, что я верила во что-то. Поэтому я человек не религиозный, но человек, который верит во что-то или в кого-то.
25 июля 2020 года Алексей Резников и Юлия Зорий стали мужем и женой. Фото: предоставлено каналом ICTV
У нас нет табу на обсуждение работы дома в военное время
– А часто вам звонят друзья, знакомые с вопросами, чего нам ждать? Мол, вы же жена министра обороны, точно должны знать что и как.
– Такие звонки были до войны. И я всем говорила: «Я не могу принимать за вас решение – выезжать вам или нет. Если вас интересует, где я, то я дома. Если вас интересует, собираюсь ли я куда-то уезжать, то нет, не собираюсь, я не собрана, у меня нет тревожного чемоданчика. Но это не значит, что вы должны меня послушать и никуда не уехать. Если, не дай бог, что-нибудь начнется, вы скажете, что не уехали, потому что послушали меня».
У меня есть знакомые, которые тоже спрашивали, что делать, куда-то уезжали, а потом сказали мне: «На самом деле мы уехали, потому что знали, что начнется война». Серьезно? Я спросила, почему они тогда меня не предупредили, я бы и министра предупредила, что у меня есть друзья, которые лучше знают. Я их не осуждаю, возможно, это для них оправдание, почему они уехали, и не даю этому оценку ни в коем случае. А сейчас уже таких звонков нет.
Даже если кто пытается спросить как и что, может, я что-то знаю, то отвечаю: «Я не голова путина, я понятия не имею, что там творится».
– Вы с мужем делитесь переживаниями? Обсуждаете рабочие дела? И вообще – как часто сейчас удается увидеться?
– Сейчас видимся чаще. У нас нет табу на обсуждение работы дома в это военное время. Раньше мы ставили своей целью этого не делать, чтобы больше уделять внимания семейным делам. А сейчас, если меня, например, что-то беспокоит, у меня есть вопросы, конечно, я у него могу что-нибудь спросить и он мне может объяснить. Я ведь тоже человек, который сидит в телеграммчиках, читает разные новости, поэтому если меня что-то интересует, то консультируюсь, спрашиваю его мнение по тому или иному поводу.
– Война как-то изменила ваши отношения?
– Все как было, так и осталось. Мы много работали над нашими отношениями, и очень осознанно. Единственное – я и так знала на сто процентов, что это мой человек, что самое важное для меня – моя семья, а с войной я это осознала на тысячу процентов. Я просто еще раз поняла, что нет ничего ценнее того, чтобы тебе просто написали, позвонили, чтобы человек был в безопасности, на связи.
- 25 июля у вас будет годовщина бракосочетания. Хотите как-нибудь это отпраздновать?
– Я за то, чтобы отмечать что-то. Опять же, чтобы не было каких-то крайностей, когда в стране идет война, а ты устраиваешь громкую вечеринку. Это, как минимум, странно. Но если у семьи есть какие-то важные даты, традиции, которые они чтут, и им позволяют обстоятельства отметить что-то важное для них в семейном кругу, то почему нет. Мы пока еще ничего не отмечали.
Телеведущая признается, что скучает по команде шоу «Ранок у великому місті», как и по всей жизни, которая у нее была. С соведущим Павлом Казариным, который защищает Украину сейчас на фронте. Фото: предоставлено каналом ICTV
Мы планируем свою жизнь, и это нас вдохновляет
– А вы говорите о вашем будущем? Есть ли на это время? Вы, как психолог, знаете, что это помогает двигаться вперед.
– Вы правильно говорите. Однажды моя подруга спросила меня «как я». Ответила, что мы нормально, верим в лучшее и мечтаем о лучшем. На что она мне говорит: «А мы с мужем вообще не мечтаем, мы себе это запрещаем, мы живем одним днем и не знаем, что будет дальше».
Да, от нас не очень зависит наше завтра, потому что есть куча факторов, которые могут влиять на наше желание, чтобы это завтра было классным. Но мы живем нашими мечтами, мы очень четко, в деталях, проговариваем, какими мы будем, где мы будем, что мы будем делать, когда закончится война нашей победой. Это дает нам веру, надежду, воодушевление, силы. Мы мечтаем, а значит – мы живем. Мы все равно планируем свою жизнь, мы хотим ее планировать и жить. Лично нас это очень вдохновляет.
Конечно, мы не можем быть уверены, насколько эти мечты сбудутся. Но мы хотим помечтать, это нас отвлекает, поддерживает. Поэтому я считаю, что нужно мечтать, ставить себе какие-нибудь маленькие мечты, маленькие цели, идти к ним. Нам все равно нужно учиться заново жить. Той жизни, которая у нас была до войны, уже не будет. Мы не будем жить так, как раньше. Но в наших силах строить нашу новую жизнь в новых обстоятельствах и реалиях.
– Вы о чем мечтаете?
– Очень хотелось бы отдохнуть. В первую очередь это скажу об Алексее – я вижу, какой он уставший. Хотя мы это видим по каждому человеку, который много работает. Я не говорю только о руководстве страны, людям тоже очень хочется выдохнуть, понять, что они в безопасности, что мы победили, нам больше ничего не угрожает. И это нормальное желание человека – хотеть просто отдохнуть физически, морально, психологически. Поэтому наша мечта – поехать в какое-нибудь красивое место, возможно, к морю, и просто ничего не делать неделю или две, чтобы вернуться с новыми силами и отстраивать то, что нужно отстроить.
Это фото сделано еще в нашей мирной счастливой жизни. Юля мечтает об отдыхе после нашей победы, чтобы потом с новыми силами восстанавливать страну. Фото: Instagram.com/yulia_zoriy/
Скучаю по той жизни, которая была у меня до войны
– Чего вам очень не хватает из нашей прошлой жизни? Того же, может быть, «Ранку у великому місті»?
- Если говорить о работе, я скучаю по команде. Скучаю по той жизни, которая была у меня до войны. Она имела свои нюансы, не всегда была суперлегкой, имела какие-то свои споры, сложные дела, когда ты постоянно что-то шуршишь, что-то постоянно разруливаешь. Но это была моя жизнь, не идеальная, а нормальная – такая, какой жизнь и есть со всеми ее преимуществами и недостатками. Не все у нас было гладко и в стране, и в обществе, но это была наша жизнь, и мы ее жили. И вот я скучаю по той своей жизни, я хотела ее жить дальше.
– Как специалист, что посоветуете, чтобы выдержать эту жизнь? И почему важно идти к психологу, если с эмоциями справиться самому невозможно?
– Если у человека действительно есть необходимость, то стоит обращаться к психологу. Если человек понимает, что в одиночку уже не может преодолеть стресс, свою агрессию или печаль, любое эмоциональное проявление, что у него уже нет ни сил, ни ресурса, и это мешает ему жить здесь и сейчас, нужно не стесняться просить посторонней помощи. Или действовать наперегонки, чтобы не доводить свое состояние до критического.
Во всяком случае, нам нужно работать со своей психикой, над своим эмоциональным состоянием, потому что сейчас сложно всем. И тем, кто в безопасности, и кто в опасности, и кто за границей, и кто здесь, и мы не можем оценивать и сравнивать эти состояния. Никому нигде не легче, всем сложно по-своему. Просто чья-то психика быстрее адаптируется, быстрее приспосабливается, чтобы выжить, у кого психика не такая гибкая. Поэтому сохранять эмоциональную и психическую стабильность сейчас очень важно всем людям. Ведь такого уровня стресса у нас так массово, наверное, не было никогда.
- Если раньше какая-то проблема казалась концом жизни, то теперь смотришь назад и понимаешь, что не такие уж то были и проблемы.
– Да, но здесь все равно некорректно сравнивать. Я помню, как мне было, когда умерла мама, поэтому не могу сказать, что то, что я сейчас чувствую, гораздо хуже. Это совершенно разный уровень стресса, боли, шока и страданий. Просто тогда он был таков, а сейчас вот такой. Мы не уменьшаем вес того, другого стресса, который человек испытывал – мама, потерявшая ребенка, или ребенок, потерявший маму когда-то в мирной жизни. Это разное. Но по своей силе это очень сильное потрясение. Просто тогда каждый был сам со своим горем, а сейчас это горе на всех. Поэтому нужно объединяться, поддерживать, помогать, слушать друг друга, чтобы все пережить.
