Филипп Янковский: «У отца даже негодяи всегда выходили обаятельными»
Книжка «Все о моем отце», составленная из воспоминаний детей о знаменитых отцах, выйдет в рамках фестиваля искусств «Черешневый лес». «Мне кажется, что любой отец, даже семейный и домашний, в памяти своих детей остается одиноким странником, - уверен автор идеи, журналист Сергей Николаевич. - Отец - это всегда тайна, манящая опасность, несбыточная даль, бесконечные расстояния, скупые письма, мамины слезы и радостный крик, доносящийся и сегодня сквозь толщу лет: «Папа приехал!»... В одной из глав о своем отце - актере Олеге Янковском - рассказывает его сын, режиссер Филипп Янковский.
ЛИЦО И СВЕТ
Отец всегда был очень занят: съемки, репетиции, встречи, фестивали, поездки... Удивительно, но я никогда не чувствовал недостатка общения с ним. Скажу больше: я даже сейчас ощущаю его присутствие рядом. Ведь в детстве я привык к тому, что он всегда уезжал, но все равно был рядом тем или иным образом. Включаешь телевизор — там папа. Идешь в кино — он играет роль в новом фильме. И на съемки меня родители почти всегда брали. Я единственный ребенок в семье, папа и мама меня очень любили. Отец, несмотря на занятость, был очень заботлив: всегда звонил, интересовался моей жизнью, участвовал в ней. Может быть, поэтому я и сейчас так же объясняю его отсутствие: он уехал на длительные съемки. Нет, со мной все нормально, я вижу его могилу, знаю, что его нет с нами. Но сейчас мне легче думать именно так: папа просто в очередной раз уехал сниматься в новом фильме. Увы, на неопределенный срок...
1973 год. В моей детской памяти сохранилась сцена, как отец возвращается с фронта. Нет, он не воевал, конечно, ведь он родился в 1944 году. Но это был период съемок фильма “Зеркало”, и в моей детской голове возникла и навсегда запомнилась сцена “папа вернулся с фронта”. Смешно, наверное, сейчас об этом вспоминать. Но факт остается фактом: ни я, ни кто-нибудь другой не расскажет об Олеге Ивановиче так полно и ярко, как его роли. Ведь он был большой, грандиозный актер и полностью раскрылся в тех образах, которые создал.
Но вот на первый взгляд парадокс. В жизни он был совершенно другой человек, не похожий на себя экранного. Знаете, бывают такие актеры, которые всегда актеры. Они, даже когда дома одни сидят, что-то такое постоянно играют. Их никто не видит, а они все равно играют! Отец был совершенно не таким. Поскольку он очень уставал на съемках, в жизни был нормальным человеком: простым, доступным, добрым и внимательным. Конечно, приезжая со съемок, он что-то нам с мамой рассказывал, но вообще мы жили как нормальная семья: решали бытовые вопросы, проблемы — все, как у всех. Ведь человек, который приходит с завода, не рассказывает же постоянно о станках, деталях...
Знаете, я же с ним общался как с близким и родным человеком, а не как с кинозвездой. Поэтому при встрече мы задавали друг другу простые вопросы: как дела? что нового? что с машиной? Не надо думать, что в нашей семье все время говорили про роли, съемки, репетиции. Если бы так было, мы все сошли бы с ума. Ведь так люди не живут. Мы обсуждали все: и бытовые вопросы, и спорт, и политику.
Но чем старше я становлюсь и чем активнее сам снимаю, тем все больше понимаю, что он был феноменально одаренным актером. Что и откуда бралось? Он никогда дома не был тем персонажем, которого играл в данный период. А на съемочной площадке словно раздавался неслышный щелчок, и рождался совершенно другой человек. Как это у него получалось? У меня до сих пор нет ответа на этот вопрос. Кроме одного: он был актером от Бога. К сожалению, я не успел поработать с ним на съемочной площадке. Иначе, может быть, у меня было бы еще какое-то объяснение того, как внутри него “менялись каналы”. Причем молниеносно.
Я видел все картины отца, кроме двух последних: “Царь” и “Анна Каренина” (не могу пока найти в себе силы!) и двух, которые давным-давно он запретил нам с мамой смотреть. Я присутствовал на съемках почти всех его фильмов с раннего детства: ведь, когда я был маленьким, меня не с кем было оставлять. Когда повзрослел, самому стало интересно. Поэтому я всегда вспоминаю его жизнь параллельно с его работами. Одно из первых воспоминаний, как я уже говорил, связано с фильмом “Зеркало” Андрея Арсеньевича Тарковского, в котором мы снимались вместе (хотя общих сцен у нас не было). А когда он работал в фильме Игоря Масленникова “Под каменным небом”, я тоже там снимался, и мы впервые вместе попали за границу, в Норвегию.
Отец вообще много ездил, но больше всего любил Париж. Называл парижские магазины “музеями быта”. В СССР же было время тотального дефицита, а тут такое изобилие всего самого красивого, самого модного...
Я, став взрослее, несколько раз навещал его в Париже, когда он играл в театре или снимался в кино. Он очень хорошо знал этот город, но больше всего любил сидеть на первой линии в кафе и наблюдать за парижанами. Думать, размышлять... Читать сценарии — ведь у него никогда не было простоев, он всегда переходил из проекта в проект. А потом мы шли в “музеи быта”, покупали какие-то вещи для дома. Или что-то из одежды. Хотя ходить по магазинам и выбирать одежду папа не любил. Он считал это работой. Все признают, что Олег Иванович всегда был очень элегантен. Но мы в семье этому не много времени уделяли: что одеть, с чем... Думаю, во всей этой элегантности в первую очередь “виноваты” гены. Мой дед — офицер, служил в царской армии, был награжден Георгиевским крестом. Так что умение “носить мундир” и умение держаться было у отца врожденным. К тому же фигура подходящая. И я, и он, мы оба худощавые, на нас легко найти костюм, если знать подходящих дизайнеров. Я же эту элегантность воспринимал как данность — я его другим и не видел. Когда у меня появились возможности, я мог выбрать ему в подарок, так сказать, какие-то детали, например рубашку и галстук. Надо было учитывать, что при всей своей элегантности папа одевался довольно консервативно — он не признавал всяких громких дизайнеров (не хочу называть имен, чтобы никого не обижать). Он очень любил Джорджо Армани образца восьмидесятых-девяностых годов: классический изысканный крой, подчеркивающий мужественность и шик. Ему все это очень шло. Он молодец! Действительно, всегда выглядел потрясающе.
Когда-то, когда я был довольно юным, он посоветовал мне почитать книгу Дейла Карнеги на тему, как правильно себя вести с людьми. Ее, кстати, не худо бы прочитать хоть раз в жизни любому человеку, ведь стратегия поведения в социуме там описана довольно четко. Ну и, конечно, важно воспитание. Олег Иванович всегда с уважением относился к другим людям — не позволял никакого хамства, панибратства. Он был чрезвычайно предан своей профессии, поэтому у него никогда не возникало проблем в отношениях на съемочной площадке — ни с актерами, ни с режиссерами. Хотя характеры у всех разные, я никогда не слышал, чтобы он на кого-нибудь жаловался или отношения с кем-то не выстраивались.
|
Отец всегда помнил, как ему помогали в начале его карьеры. И это правило было для него свято: сначала тебе помогают, потом — ты. Поэтому он был всегда деликатен и внимателен, когда ему приходилось сниматься с совсем неопытными актерами. Он отлично помнил, как сам волновался, снимаясь в своих первых фильмах “Щит и меч” и “Служили два товарища”. И как его поддерживали старшие коллеги. Вообще, он всегда относился к съемкам как к командной игре — как в спорте. Если ты на такое не способен, то не сможешь долго продержаться в кино. Ты должен быть личностью, но при этом соблюдать законы. Иначе тебя быстро заменят. К нему очень рано пришел не только успех, но и понимание того, как надо правильно себя вести.
Много говорят о зависти в искусстве... Это тот этап, который, безусловно, надо пройти, прожить. И если актер молодой, или глупый, или не востребован, или завис в одном амплуа, конечно, его будут терзать зависть, неудовлетворенность собой. Но это порок, который надо преодолеть, считал Олег Иванович. У него я никогда не видел даже намека на что-то, похожее на зависть. Наверное, еще и потому, что он находился на таком высоком уровне, где уже нет места зависти, — у каждой звезды есть свое, особое место, занять которое никто не может. Папа много лет, с 1982 года, дружил с Робертом Де Ниро — это были настоящие, глубокие отношения. Отец часто смотрел фильмы Де Ниро на DVD и говорил: “Молодец, Бобби, держится...” Они были разными. Де Ниро худел-толстел для роли. Папа всегда оставался в одном весе. Вообще, об этом не рассказать в двух словах, это отдельная история дружбы двух великих актеров. В которой не было места для зависти, только уважение и признание таланта друг друга. Когда отец заболел, Роберт Де Ниро приехал проститься...
Отец прожил счастливую жизнь, об этом я могу говорить с уверенностью. После того как “Щит и меч” и “Служили два товарища” вышли на экраны почти одновременно (хотя первый снимался раньше, но он длиннее), популярность и внимание зрителей окружали его всегда. Но такая стремительно обрушившаяся слава не вскружила ему голову. Он планомерно, шаг за шагом строил свою актерскую карьеру. И самым счастливым периодом в своей карьере считал 1982–1983 годы. Вышли три важных для него фильма: “Полеты во сне и наяву”, “Влюблен по собственному желанию” и “Ностальгия”. Каждый — для своей аудитории, каждый — удивительный по результату. Это был апогей карьеры! Актера Янковского признали все: интеллигенция, массовый зритель, интеллектуалы... Коллеги, критики, таксисты и продавцы — все были покорены его талантом.
Когда я впервые (так как на съемках не был, грима не видел) посмотрел фильм “Влюблен по собственному желанию” в кинотеатре, то обалдел! Этот спившийся велосипедист — мой папа? Я начал приставать к нему с расспросами: как это, что и откуда? “Да понимаешь, — ответил он мне со своей фирменной, чуть ироничной улыбкой. — Я вспомнил Толика, соседа нашего. И как-то все получилось...” Недавно мы виделись с его партнером по этому фильму, актером Всеволодом Шиловским — помните, где они вместе пьют портвейн? И я ему сказал: “Слушайте, что вы с папой наделали? Так нельзя играть — это провокация. Вы так талантливо пили портвейн, что наверняка сотни людей после просмотра фильма побежали в магазин и купили бутылку. По крайней мере, мне и моим одноклассникам это первое, что пришло в голову — пойти и купить бутылку портвейна. Мы-то вовремя остановились. А другие? Может, кто-то до сих пор бегает за портвейном по вашей вине?” Посмеялись... Вообще, отец был мастер создавать образы обаятельных негодяев. “Щит и меч” — обаятельный фашист, “Собака Баскервилей” — убийца с добрым лицом. Он любил такие роли...
Популярность никогда не была его сверхзадачей. Его интересовало перевоплощение в тех персонажей, которых он играл. А слава — это уже был шлейф. Это не его фраза, но он любил ее повторять: “Не так тяжело стать известным, как тяжело популярность поддерживать. Не так сложно взлететь, как трудно удержаться”. И он знал, о чем говорил. Он сорок лет делал карьеру — именно карьеру, шаг за шагом. Которая, надо признать, со стороны выглядит очень гладенькой. И это правильно. Ведь что такое карьера? Это то, что на виду. Это результат, который у отца был блестящим. Сейчас можно бесконечно вспоминать его фильмы, и все они высочайшего класса.
Когда-то давно мы были с ним в Нью-Йорке, гуляли по Бродвею, потом сели за столик в уличном кафе, заказали что-то, и папа, улыбаясь, сказал: “Как хорошо! Меня здесь никто не узнает!” Нет, это не было кокетством — да и никто, кроме меня, этих слов не слышал. Да, он понимал, что популярность — это важная составляющая его профессии. Но иногда уставал от назойливого внимания, панибратства... Ну а потом с Бродвея мы поехали на Брайтон-Бич, и там уже проходу не давали (смеется). Как, впрочем, почти везде. А поклонники бывают разные: и воспитанные, и не очень. Ведь наши актеры, в отличие от голливудских, живут той же жизнью, что и все остальные люди, — они никак не изолированы. Например, мы жили в хорошем, но обычном доме. И каждый сосед, встретив отца в лифте, считал своим долгом сказать, мол, видел вас, Олег Иванович, в новом фильме. А еще поезда, самолеты, бесконечное общение. Отец уставал от этого, но он был молодец, держался и никогда не позволял себе выразить какое-то недовольство или раздражение.
Однажды была смешная история. Мы — папа, мама и я — отдыхали в Болгарии вместе с Михаилом Козаковым и его женой. И вот вечером прогуливаемся по набережной. Впереди Олег Иванович с Михаилом Михайловичем. А я иду сзади. И вижу, как семейная пара, которая только что шла навстречу отцу и Козакову, вдруг начала горячо обсуждать.
Муж: “Ты видела, видела, кто только что прошел мимо нас? Ну как же ты не заметила? Это же наши самые любимые актеры!”
Жена: “Да ты что? Ой, как же это я не заметила? А кто, кто шел нам навстречу?”
Муж: “Ну как же ты могла пропустить! Это же наши любимые актеры Гафт и Киндинов!” Когда я, догнав “любимых актеров”, рассказал о только что увиденной сцене, они опешили и даже не сразу мне поверили. А потом долгие годы подшучивали друг над другом, мол, кто же из них Гафт, а кто Киндинов.
Еще я помню историю из своего раннего детства — дело было в Сочи, на съемках фильма. Я почему-то ужасно в то время любил приторный напиток типа какао, какой обычно бывает в самом дешевом общепите. И пончики — жить без них не мог! И вот я закапризничал, мол, хочу пончики, прямо нет сил терпеть. “Да где же я тебе возьму эти пончики!” — удивился отец. Местные жители ему подсказали, что в порту есть кафешка, в которой все это есть: и пончики, и приторно-сладкое какао. Когда мы вошли в это заведение, сразу поняли, что это ужасное место, куда забредает одна только пьянь. А папа, как всегда, выглядел ну очень элегантно: белый красивый костюм, рубашка какая-то необыкновенная... Короче, он попал в совершенно чуждый для него мир. Но я, будучи ребенком, всего этого до конца не понимал и с радостью ел любимые пончики, запивая их бурдой. Отец стоял рядом, стараясь по возможности ни к чему не притрагиваться. И вдруг мы видим, как, покачиваясь, к нам приближается человек с кружкой пива в руке. Он шмыгнул носом и спросил с вызовом: “Ты артист?” “Нет, я слесарь”, — тут же быстро и уверенно ответил папа. И это было сказано так убедительно, что товарищ, еще раз широко качнувшись, растерянно ответил: “Ну, извини”. Мол, обознался. Отец всегда был очень убедителен. Он ответил с такой интонацией, что любителю пива даже в голову не пришло, что слесари, скорее всего, в таких шикарных костюмах не ходят. Он вообще был мастер “остановить”, даже одним словом...
Но по сути своей папа был очень добрый человек. Чтобы вывести его из себя, надо было совершить что-то неимоверное. Я, признаться, ни разу не видел, чтобы его что-то взбесило. И причина, думаю, не только в хорошем воспитании. У него просто была цель, к которой он шел. И на ней он был целиком и полностью сосредоточен. По-настоящему только она его и волновала. А еще он был человек верующий, и он верил, что его ведет по жизни Божье провидение. Он знал, что у него есть дар, которым он должен правильно распорядиться. Но он прекрасно понимал, что Божье провидение — это, конечно, хорошо, но надо трудиться. Что работа притягивает работу. Поэтому без дела он никогда не сидел. У него всегда были огромные текстовые нагрузки — вспомним фильм “Крейцерова соната”, в котором он сыграл гениально. Но при этом отец был с потрясающим чувством юмора и с иронией относился ко всему, в том числе к своим работам. Именно поэтому в его ролях всегда есть глубина, особый шарм, подтексты и какая-то особая магия.
Если посмотреть фильмографию актера Олега Янковского, становится понятно, что жалеть ему не о чем. Тарковский, Балаян, Захаров... Да, не получилось поработать с Никитой Михалковым, Эльдаром Рязановым... Не думаю, что папа переживал по поводу каких-то ролей. Я помню только, как сильно он переживал по поводу ситуации с Тарковским. У них сложились очень хорошие отношения во время работы над фильмом “Ностальгия”. А потом Андрей Арсеньевич остался за границей. Отец не снялся в “Жертвоприношении”. Мы все переживали, когда Тарковский ушел из жизни. Все это были для папы трудные моменты. А по поводу несыгранных ролей... Мне кажется, он вообще не думал об этом.
Чего он боялся? Это смешно и грустно одновременно. Как-то мы всей семьей отдыхали в Сочи. А это был период, когда цеховики штамповали фотографии известных актеров на полиэтиленовых пакетах — сейчас даже трудно представить, какой это был дефицит, поэтому бесценные пакеты стирали, сушили, зашивали... И вот идешь с пляжа, а рядом кто-то гордо несет свои мокрые плавки “под лицом” популярного актера. И папа однажды сказал: “Не дай Бог когда-нибудь оказаться на пакете”. Для него это было бы позором! Хотя тогда пакет был почти как сумка Шанель сейчас и свидетельствовал о сумасшедшей популярности. Конечно, не исключено, что такой пакет все-таки появился, но, слава Богу, отец его не увидел. И если у кого-то он вдруг сохранился, то огромная просьба, пришлите на память!
Отец никогда не суетился. Он ненавидел опаздывать. Может, поэтому все делал спокойно, без спешки. Выходил утром из дому заранее, садился в машину и ехал на “Мосфильм” к точно назначенному часу. Если было время, мог просто проехать по Москве, подумать. Он всегда был словно во внутреннем диалоге — с собой, с Богом, со своими образами. У него всегда шла очень интенсивная внутренняя жизнь, о которой, конечно, мы не могли знать во всех подробностях: о чем он думает, как работает над ролью, почему, как только он выходил на съемочную площадку, в нем словно что-то переключалось и он, зачастую при минимуме выразительных средств, становился совершенно другим человеком. Можно сказать, что он работал постоянно, потому что в нем постоянно шла интенсивная внутренняя жизнь...
Конечно, не стоит забывать и о внешней жизни — сложной, напряженной. Это сейчас у каждого актера есть агент, который делает очень большую работу: следит за графиком съемок, временем отправления поезда или самолета, кто встречает, кто провожает. А тогда же ничего этого не было. И все делали сами — и Янковский, и Тарковский, и все остальные. Ничего, справлялись. А когда агенты появились, многие предлагали отцу свои услуги. Но он отказывался. И потому, что статус его был к этому времени уже очень высок. И потому, что сам все мог держать в голове — он был уже выучен долгим опытом. К тому же он не хотел, чтобы кто-то решал за него, он всегда хотел сам управлять своей жизнью.
Конечно, время шло, отец становился старше, менялись роли, которые ему предлагали... Да, волновал вопрос возраста, но здесь ему снова повезло, словно Провидение действительно вело его по жизни и помогало преодолевать все сложности. Он красиво постарел. И если бы Бог дал ему более длинную жизнь, наверняка он и дальше оставался бы столь же выразителен не только внутренне, но и внешне. И оставался бы так же востребован. Да, он ушел рано. Но у него была счастливая жизнь — он не знал, что такое забвение. А мы, увы, видим много примеров, когда старенькие актеры никому не нужны, всеми забыты. Он ушел на пике, ему было всего шестьдесят пять лет...
Кстати, я говорил, что отец, скорее всего, не жалел о тех ролях, которые не сыграл. Но вот сейчас мне пришло в голову, что режиссеры совершили большую ошибку, не заметив его комедийного таланта. Ведь он мог быть очень смешным — например, потрясающе смешно умел показать какого-нибудь дурачка. Когда он показывал идиота, мы дома хохотали до слез. Он мог быть ужасно смешным. Зная его роли, даже трудно представить, каким смешным он мог быть. Он, как мне кажется, легко мог бы играть в фильмах, например, Леонида Гайдая. К сожалению, такого опыта у него не случилось. Хотя он сам говорил, что с радостью подурачился бы в серьезном деле. Может быть, поэтому ему так нравилось заниматься фестивалем “Черешневый лес” — можно было пошутить, похулиганить... Они много чего придумывали с Куснировичем — например, папа как-то в акваланге вылезал из пруда.
Кстати, он вообще-то не любил смотреть свои фильмы. Это и понятно, столько раз все видел в процессе съемок. Но был эпизод, который он любил пересматривать и всегда говорил: “Вот это гениально!” А когда к нам кто-то приходил из моих однокурсников, например Вова Машков, которого папа очень любил, он говорил: “Вот! Учитесь, как надо играть!” Это эпизод из фильма “Мы, нижеподписавшиеся” (режиссер Татьяна Лиознова), в котором его герой, абсолютно пьяный тип в стиле “обаятельный мерзавец”, режет лимон. И как он это делает — фантастика. Это высочайший класс актерской игры, хотя эпизод совсем небольшой, всего десять-пятнадцать секунд, за которые можно об актерской игре понять все. Этой работой отец по-настоящему гордился. И вторая сцена, которую он очень высоко ценил, — это в “Ностальгии” проход со свечой. Олег Иванович вспоминал, что они сняли ее с первого дубля... Сто фильмов, грандиозные роли... А он чаще всего вспоминал только два эпизода... Хотя, безусловно, ценил свои работы в фильмах “Тот самый Мюнхгаузен”, “Крейцерова соната”, “Полеты во сне и наяву”...
В девяностые годы в стране шла бурная политическая жизнь. Но и в этот период он был занят исключительно искусством и не вмешивался ни в какие общественные коллизии. Я не слышал от него ни одного плохого слова ни о Брежневе, ни о Горбачеве, ни о Ельцине... Ни о ком. В архиве есть фотографии, на которых отец стоит рядом со всеми политическими деятелями. Но дальше этого дело не шло. Думаю, папа отлично знал, что его профессия — артист — нужна при любом строе. И он, как бы громко это ни звучало, просто служил искусству. Это был его путь, он им шел. За это его все и уважали, от Брежнева до Медведева.
Сейчас об отце все чаще говорят “великий”. Увы, это слово прилипает только к ушедшим. Про живых так говорить не принято. Разве что в спорте, где профессиональный век очень короток. А с артистами, увы, другая история. Кстати, в юности он мечтал стать вратарем. И хотя выбрал другой путь, он всегда был сильным человеком, нацеленным на результат. Мир кино жесток. И если тебя промололи-прокрутили, а ты сумел остаться не только целым и невредимым, а наоборот, закалился и берешь одну высоту за другой, тебе уже ничего в жизни не страшно.
Мне постоянно говорят о папе очень хорошие слова его коллеги. А это ведь чрезвычайно сложная среда — в ней уважение нельзя купить или подделать. Его можно только заслужить. Горжусь ли тем, что мой отец — Олег Иванович Янковский? Странный вопрос. У меня же не было другого папы, чтобы я мог сказать: вот этим я горжусь, этим — не очень. Я просто люблю его. Я и маму люблю — она для меня такой же особый, очень дорогой человек, не менее важный, чем отец. Для меня вообще дорога вся наша семья, и главное чувство, которое я испытываю, — это любовь. Конечно, я горжусь успехами актера Олега Янковского, как и вся страна. Но у меня есть особая привилегия, я могу любить его, потому что он мой отец, потому что я жил с ним рядом, знал его хорошо. А вот современникам остается только гордиться (смеется).
...У него был еще один секрет, или данность, подаренная ему от рождения. Его лицо идеально держало свет. Это тоже семейное, переданное по наследству от дедушки. Люди с такими лицами имеют все шансы стать кинозвездой. Потому что они при любом, самом простом освещении будут выглядеть красиво. Как ни поверни, все прекрасно. У отца было идеальным для кино не только лицо, но и пропорции тела. Его просто нельзя было плохо снять. Его, как принято говорить, любила камера.
Да, папа ушел очень рано. Но он все равно был счастливым человеком, я убежден в этом. Много сыграл, наблюдал мое профессиональное становление, внуков увидел почти взрослыми. Так что в этом смысле его жизнь была полной.
Безусловно, были моменты, которые его расстраивали. Но мой мозг стер все отрицательные моменты в его жизни, включая последний год, когда он болел. Я только хорошее помню, только позитивное и ни о чем плохом не желаю вспоминать. Да, с одной стороны, это защита моего организма, которая включилась после его ухода. А с другой стороны, его профессия — актер. И наверняка он хотел остаться в памяти людей ярким, талантливым, успешным и очень обаятельным. Он все сделал для того, чтобы его вспоминали как человека сильного и светлого. И еще. Я точно знаю, что вся папина жизнь была по-настоящему красива.
