Взрыв "Невского экспресса": "Это было страшнее, чем в войну!"
Те, кто готовил эту катастрофу, место выбирал специально и тщательно. Болотистый, глухой угол Новгородчины. Единственная дорога кончается на окраине деревни Хмелевка. И дальше, до самой насыпи, гнилой смешанный лес, стоящий по колено в воде. Подходы к железке прикрыты непролазным кустарником, и можно незамеченным подобраться к насыпи вплотную.
Насыпь высотой метров шесть – мы с трудом, буквально на четвереньках, доползли до рельсовых путей. Рельсы, что в сторону Москвы, что в сторону Питера, терялись где-то за горизонтом. Как рассказали нам железнодорожники, ремонтировавшие контактную сеть, этот участок считался скоростным. Здесь поезда разгонялись до 250 километров в час, о чем всех предупреждали яркие красно-белые таблички, стоящие вдоль путей через каждые 100 метров. Но, судя по всему, и без табличек про скоростную особенность этого участка террористы прекрасно знали.
По обе стороны от железнодорожных путей в лесу мелькали тени в камуфляжах, какие-то люди осторожно и тихо переговаривались. Это были спецы-силовики, причем, вооруженные специальным оружием – бесшумными автоматическими винтовками «Вал». Спецслужбисты искали возможные лежки, схроны и тайники террористов, следы наблюдения за полотном железной дороги. Но, судя по всему, длительной подготовки эта террористическая операция не потребовала. Удар был молниеносным – считанные минуты на закладку взрывчатки и отход к деревне Хмелевка – к единственной проезжей дороге в районе.
|
Последствия удара были ужасающими. Мы буквально спотыкались о них на каждом шагу. Первая же находка неприятно кольнула в сердце. Это была темно-красная женская курточка известной спортивной фирмы. Точь-в-точь как у жены одного из корреспондентов «КП». Даже размер такой же. Мокрая, грязная, рукава куртки раскинуты, как выломанные руки. Рядом валяются джинсы – мужские и женские, грубо распоротые по швам – их снимали с поломанных ног. Вагон номер два лежит на боку, разбросав по кюветам свои могучие колесные пары и короба с аккумуляторными батареями. Сам вагон со стороны железной дороги стыдливо прикрыт маскировочной сетью, чтобы своим жутки и жалким видом не портил настроения пассажирам других, более «счастливых», поездов.
|
Изнутри стены вагона в крови. В крови и белые салфетки-подголовники, какое-то тряпье, шторы. В крови и фасонная, фирменная фуражка проводника «Невского экспресса». Вокруг валяются битые ноутбуки, компьютерные мыши, наушники. Залежи женской косметики хрустят под ногами. Случайно наступаю на лежащую в мусоре электрическую зубную щетку, и она вдруг включается. Мы вздрагиваем от непонятного, сверлящего душу звука. Первая мысль – жив ли хозяин этой щетки? Было ли у него плохое предчувствие, знаки беды в те минуты, когда он собирался в Питер? Находиться здесь больше невыносимо. Спотыкаюсь на раскатывающихся под ногами подстаканниках. Лезем прочь из вагона. И тут же буквально цепляемся взглядами со старушкой, стоящей на крылечке единственного жилого дома в этих краях.
|
Два искореженных вагона «Невского экспресса» пролетели мимо дома 78-летней Елены Голубевой. Если бы не крутая насыпь, на которой стоит старая ветхая избушка, третий бы точно разнес ее в щепки – вагон не долетел каких-то двадцать метров.
- Взрыв был сильный - бабах, - заново переживает жуткие переживания Елена Михайловна. – Потом снова шум, ужас. Свет вмиг погас. Я не понимаю, что происходит. Думала, дом мой взрывают. Это даже не дом, а бывшая железнодорожная казарма. Их тут раньше много было, да посносили. Жутко стало. В войну так страшно не было. Я тогда маленькая была, в деревне жила, видела, как немцы Бологое бомбили, но такого ужаса во время войны переживать не приходилось.
Елена Голубева сама в прошлом – железнодорожница. 40 лет отработала мастером-мостовщиком, на склоне лет ей выделили пенсию в 4150 рублей и хибару прямо у железнодорожного полотна.
- Я в темноте еле телефон мобильный нашла, позвонила родственникам. Гляжу в окно – люди какие-то идут. Ну, думаю, и взорвут, и картошку всю своруют. Постучали – открыла дверь, а они все в крови. У женщины истерика, она, по-моему, помешалась. Глаз заплывший, ухо разодрано. Тут я поняла, что беда случилась. Начала укладывать их у себя в комнате. 8 человек всего у меня разместились.
На кровати Елены Михайловны до сих пор разводы крови. Бурые пятна на подушке, на полу, на дверце холодильника…
- Потом медики подъехали, кажется, из колонии, она тут рядом. А люди все идут и идут. Пальто все свои отдала, одеяла. Потом люди дров попросили – отдала. Им же надо было греться. А на следующий день дрова у меня уже без спроса брали. Все пожгли.
- Вы живете у железной дороги, может, видели кого постороннего?
- Нет, тут вообще никого не бывает. Только если охотники или рыбаки изредка пройдут.
- А обходчики путей?
- Да их тут уже лет двадцать как нет. В прежние-то времена после каждого поезда проверяли пути. Потом стали только раз в сутки. А как страна распалась, так и вовсе перестали следить за полотном.
Елена Голубева теперь переживает за предстоящую зиму. Окно в хибаре разбито, топить нечем, а машина дров стоит 4500 рублей – дороже, чем пенсия. «Может, вы напишите, и мне кто-нибудь поможет?»
|
Сразу за домом старушки стоит огромная электроподстанция, питающая огромный участок железной дороги. В нее вагоны не въехали тоже чудом. Экономические последствия могли быть катастрофическими.
- Если бы здесь все разнесло, неизвестно, сколько времени ушло бы на восстановление, - рассказал нам дежурный по станции Виктор. – Местность болотистая, новое оборудование сюда завозили бы долго. На восстановление ушла бы неделя, а, может, и две. Все это время поезда пришлось бы пускать в обход. Очень «удачно» место выбрано для теракта.
- А вы сами тут подозрительного никого не видели?
- Да где тут увидишь. Пять часов вечера – и уже темно. Здесь нужно какую-то систему слежения вводить. Видеокамеру вешать, может, со спутника даже смотреть. Ведь можно совершенно незамеченным прийти, заложить что угодно, и уйти. Никто не увидит, а потом никто не проверит. Экономят нынче на обходчиках…
