Припарковаться сейчас возле «Мечки», как в Днепре коротко называют областную клиническую больницу имени Мечникова, невозможно. Здесь и в мирные времена никогда не было пусто, а теперь к корпусу, в котором находятся реанимации, можно только протискиваться. Подъезжают и отъезжают машины, снуют медики, пациенты, посетители, разгружаются коробки с медикаментами. Но внутри, как в стерильно-ковидные времена, сразу на входе – маска и бахилы, без них дальше не ступишь.
Молодой врач, бегущий по коридору и, видимо, заметивший наши опрокинутые лица, резко останавливается: «Что ищете?». Получив ответ, коротко кивает: «За мной». И этим больница Мечникова всегда поражала: до тебя всем есть дело – врачам, медсестрам, санитаркам и даже энергичной буфетчице, которая, продав бутылку воды, тут же сообщает, где у нас туалет.
Поворот, потом еще два – и вот ты уже в коридоре перед реанимацией. Место знакомое, здесь с начала войны на Донбассе, в 2014-м, 2015-м и все последующие годы, врачи давали комментарии о состоянии раненых. Коридор один, а ощущения совсем разные: сегодня я пришла сюда с подругой, раненый муж которой лежит за стенкой реанимационного отделения. И мы ничего не знаем о нем, кроме главного – жив.
О случившемся она узнала утром, когда позвонил сосед по палате, сказавший «ваш номер мне дал ваш муж». Чтобы не раскисать, мы начали прикидывать: дал номер – значит, говорит, помнит его – значит, соображает, если прочитал с телефона – значит, видит. Вооруженные этой спасительной, хоть и выдуманной информацией, мы и оказались в реанимационном коридоре.
Первый визит в подобное место для обычного человека – всегда ужас и ступор. Реанимация во время войны эти ощущения удесятеряет. Двери на кодовом замке бесконечно распахиваются, пациентов на каталках то вывозят на операции, то привозят после них.
Непрекращающийся поток врачей, судя по бейджам на халатах, всех возможных специальностей, которые исчезают за дверью. Сестрички, кажется, не умеющие ходить – все бегом. Хоть с каталкой, хоть нагруженные лекарствами, хоть налегке. Запах лекарств, бинты, из-под которых едва виднеются те, кого увозят и привозят, сосредоточенные лица медиков, которые, как и в 2014-м, не выходят из больницы неделями. Вспоминаю мартовский пост в соцсетях главврача больницы Сергея Рыженко о более чем двухстах сотрудниках, которые на тот момент уже три недели не уходили с работы…
Очнуться помогают родственники других пациентов, ждущие в коридоре. Уже осмотревшись, понимаю, как разнятся «новенькие» и опытные. Первые не могут сидеть, курсируя взад-вперед и цепляясь взглядом за каждую фигуру в медицинском костюме. Вторые умеют ждать, выглядят спокойными и даже отрешенными, помогают новеньким разобраться в принятом здесь алгоритме действий.
- Девочки, телефон вот на стенде – по нему звоните, говорите с врачом, спрашиваете, можно ли будет увидеться. Если можно – вас заведут, но только жену, - говорит женщина, наблюдавшая за нашими потерянными лицами. – Вы жена? Вы и звоните, а вы сядьте, не мешайте, тут каталки все время возят.
По номеру со стенда моментально отвечает врач, рассказывает жене о проведенной операции, о состоянии на сейчас, прогнозов не дает, зато разрешает увидеться на 5 минут с условием, если муж захочет. Через три минуты к нам выходит медсестра и сообщает, что он не хочет, чтобы любимая женщина видела его таким.
Моя дорогая девочка, которую я сто лет знаю воплощением воли и характера, моментально «плывет» и распадается на части. Но пока я только начинаю соображать, что делать, сестра берет ее за руку, неотрывно смотрит в глаза и голосом нежной стали говорит: «Внимание! Смотрим на меня и понимаем, что должны уважать его решение. Вы обязательно увидитесь, но не сегодня». Она говорит что-то еще и делает это так, что становится совершенно ясно – ты не можешь ослушаться и вообще сделаешь все, что тебе скажет эта маленькая красивая женщина.
Двери в реанимацию снова захлопываются, а мы спохватываемся, что не спросили у врача, нужны ли какие-то лекарства. Во-первых, неистребимый рефлекс – в больнице должны дать «список», чтобы лечение пошло как надо, во-вторых, мы же взяли с собой всю имевшуюся наличность, а купили только бахилы. Пока врач объясняет, что списка не будет, потому что в больнице все есть, в коридор выходит «наша» медсестра с сообщением, что муж передумал и хочет увидеться.
На свидании, которое эти двое запомнят на всю жизнь, я по понятным причинам не была. Зато услышала, как женщина, подсказывавшая нам, что делать, говорила заплаканной молоденькой девушке: «Ты не бойся, знаешь, какие здесь врачи? Ууу, моя дорогая, ты не представляешь! Моего тут в 15-м году вытащили с того света, так ему за 50 было. А твой-то – молодой, сильный, выкарабкается. Надо только верить очень…». Заплакать я не успела – с реанимационного свидания вышла счастливая подруга с запиской «Люблю». И пять восклицательных знаков.
С 2014 года в Областной клинической больнице им. Мечникова, ставшей символом прифронтового Днепра, спасено более трех тысяч тяжелораненых бойцов. Война для «мечниковцев» не прекращалась ни на один день.