…И когда сползло покрывало, они, бронзовые муж и жена, смотрели с мукой и гневом в разные стороны. На дорогу, что вела в близкую Россию, столицу СССР, откуда по приказу Сталина приполз Голодомор. И на дорогу в Харьков, первую столицу советской Украины: ведь земляки-украинцы с компартийными билетами были не менее жестоки в акции умерщвления села. А маленькие сын и дочка просто прижимались к родителям с последней мольбой: «Хлеба…» И от этого бронзового стона в жилах живых стыла кровь.
Год назад Виктор Ющенко раскритиковал местные власти за отсутствие подобных мемориалов. «Мне больно, что в Харьковской области есть районы, где не установлено ни одного памятного знака трагедии», - цитировала пресса слова президента, подчеркивая особо их суть: именно на Слобожанщине жатва смерти оказалась наиболее обильной. Мэр Добкин тут же поклялся на сайте администрации: «Мы однозначно установим лучший в Украине памятник жертвам голода!» Губернатор Аваков ответил цифрами: в целом по области таких знаков уже 175, энтузиастами обнаружено 159 мест захоронений, 139 из которых обустроены подобающим образом, а к осени воздвигнут еще десять крестов!
Аваков и сопровождал президента, прилетевшего на днях открывать этот монумент на холме среди берез. Виктор Андреевич по-сыновьи целовал высохшие от старости руки крестьянок, переживших голод. Бабушки плакали, благодарили и желали президенту здоровья. Он действительно не жалел сил и средств, чтобы мир узнал о трагедии нации, чей генофонд истребил тридцать третий год. Он просил молиться о невинно убиенных Папу Римского, требовал от ООН и парламентов других стран признания свершившегося геноцидом.
В 1986-м Украину узнавали по слову «Чернобыль». Теперь, кажется, мы входим в память соседей по планете, ближних и дальних, как уничтоженная на корню нация, чьи нынешние беды - лишь следствие тридцать третьего. Как фирменный знак или клеймо.
Ющенко выступал проникновенно. Особенно запомнилась концовка речи:
- Первые свидетели, которые оставили свои воспоминания для истории, не подписали их. Я спросил: почему? «Страшно», - ответили мне. Давайте жить по правде, чтоб генный страх не передался нашим детям.
Сценарий открытия монумента правили на ходу. Например, в последний момент решили не поджигать двухсоткилограммовую поминальную свечу, исполненную в форме хлебного снопа, перевязанного рушником. Как-то не в тему жечь хлеб, даже из воска…
Дальше Виктор Андреевич отправился осматривать «Турбоатом». Такой пункт заранее заложили в программу рабочего визита. Хоть, конечно, оставалось много мест, где его ждали как последнюю надежду. Но президент у страны один - на всех страждущих не напасешься…
А был ли мальчик?
Я расскажу о голоде еще. Не об искусственно созданном семьдесят пять лет назад. Это история, к которой имеет прямое отношение независимое государство Украина.
Накануне в редакцию позвонила из Харькова инвалид первой группы Наталья Александровна Иванова:
- У политиков интервью берете, как они власть делят? А знаете, что летом на заводе имени Малышева от истощения умер молодой рабочий? Свалился прямо в цехе, тело «скорая» увезла…
Скажу честно: не поверила. Тем более что очевидица-заводчанка, соседка Натальи Александровны, встретиться с журналистом отказалась наотрез:
- С ума сошли?! Год до пенсии остался, сгноят даже за слово!
|
Пятиорденоносным гигантом союзной «оборонки» - выпускали легендарные танки Т-34 и другую технику, именуемую «специальной», - в Харькове гордились несколько поколений. В семидесятые он сдержанно именовался «75-м заводом» по числу - в тысячах! - тех, кто трудился в три смены и придумал шутку о трамвайной остановке: «Тракторный завод! Кто спрашивал танковый - выходить здесь!» Попасть на предприятие считалось крупной удачей. Зарплаты, жилье, все, что можно и нельзя было желать в других местах, тут вырастало зримо и, казалось, на века.
В девяностых государственные заказы резко упали. Коллектив соответственно сократили - стало сорок тысяч. Потом двадцать. Потом восемь. Дошли до четырех… Генеральные директора, еще недавно могущественные «генералы» тяжелого машиностроения, сменялись с пугающей частотой. На громадной, в двести сорок гектаров, территории, куда без спецпропуска и муха не пролетит, творилось что-то неладное? «Наверху ищут выход», - объясняли людям.
Время от времени «малышевцев» посещали высокие гости из Киева. Кортежи машин проносились на крейсерской скорости между корпусами, где на крышах сидели снайперы. Береженое начальство Бог бережет - как знать, что на уме у экс-оборонной гвардии труда! Впрочем, бунты, забастовки и прочие народные волнения на заводе имени Малышева не случались. Дисциплина, твердая, как танковая броня, оставалась последним звеном, которое связывало настоящее с прошлым.
Она лопнула лишь однажды. В тот самый день минувшего августа, когда в резинотехническом цеху случилось ЧП. Серега Рыбка, тихий, незаметный парень двадцати двух лет, - ни родных, ни семьи, только койка в общежитии и детдомовское прошлое - упал на бетонный пол и замер.
- Воды надо! - бросил кто-то.
- Не воды - пожрать. Совсем доходяга, а просить стеснялся. Типа остальным тоже тяжело. Его Лида Рогожкина из техбюро подкармливала… Дышит, нет? - подошли другие.
Дурные вести разносятся быстро. Не успела умчаться «скорая», как люди вывалили на проходную. И потребовали от руководства ответа: такой конец ждет всех? Когда отдадут долги по зарплате за несколько месяцев? На что надеяться, если два года с предприятия не идут отчисления в фонд социального страхования и пенсионный фонд?
На шум подкатило местное телевидение. И самая смелая крановщица из литейки, плача и матерясь одновременно, выкрикнула в камеру те фамилии, которые даже мужчины назвать не решались:
- Продают завод по частям, бандиты! Убивают нас!
Сюжет показали в выпуске новостей - без излишнего драматизма. Крановщицу сразу уволили. Остальных предупредили. И даже подкинули чуть-чуть гривен «на бедность» в виде аванса: кому сто, кому пятьдесят. Вот сколько проблем доставил руководству завода Серега Рыбка своим дурацким поступком!
«Не болтай!»
Двое суток я потратила в Харькове, собирая по крохам подтверждения: был ли ложным звонок в «Комсомолку»? Но какое потрясающее единодушие демонстрировали мои собеседники!
- Что-то похожее вроде произошло, - «приободрили» в поиске в областном объединении профсоюзов.- Нет-нет, точней неизвестно.
Хорошо знакомый депутат городского совета поморщился:
- Плакат «Не болтай!» помнишь? Это о заводе Малышева. Ну, ладно: рейдерская бригада, которой «рулят» из Киева, из Министерства промышленной политики, доводит его до банкротства. Руины завода «Серп и молот» уже оценила? Там, где теперь бильярдный клуб «Магнат» и казино «Колизей»? Те же люди руководили предприятием перед финалом. Вот очередной объект, так сказать, осваивают. Только на меня не ссылайся, договорились? А пацана-то вроде откачали…
|
- Информации не даем! - отрезали в четвертой горбольнице неотложной помощи (именно туда доставили полумертвого Сергея Рыбку).
У главы харьковской правозащитной группы Евгения Захарова оказались срочные дела, к тому же болело горло - до потери голоса. Так, по крайней мере, объяснила его коллега, подчеркнув:
- Мы работаем по заявлениям граждан!
Увы, ничего существенного заявить я не могла. Зато получила в качестве правозащитного бонуса консультацию юристов от Людмилы Михайловны Клочко:
- Умереть может каждый человек, - философски заметила Людмила Михайловна. - Рано или поздно все мы умрем. Я не исключаю, что трагедия произошла в рабочее время. Однако откуда уверенность, что именно от голода? Друзья с ним хоть булочкой в обед, но, скорее всего, делились. А вдруг тяжелое или врожденное заболевание - что медики говорят? И вообще: зачем покорно страдать там, где совсем денег не платят? Вон сколько по Харькову объявлений: требуются, требуются… Хоть реализатором на рынке, хоть грузчиком.
Безнадежно крутила я диск черного «внутреннего» телефона на стене в коридоре отдела кадров - единственного места на режимном заводе, куда можно попасть просто с улицы. Приемная исполняющего обязанности генерального директора господина Подгорного требовала прислать факс с изложением сути проблемы. Приемная председателя профсоюзного комитета господина Якубовского сообщала: шеф переходит с заседания на заседание и не имеет свободной минуты. При производственной неделе, сократившейся до четырех дней, это звучало сильно.
Надо мной сжалился лишь редактор многотиражки Николай Тимофеевич Кривомаз. Вышел с пачкой газет «Машиностроитель» и хорошей новостью: жив Сергей Рыбка! Даже вернулся после больницы снова в цех. Но отечески посоветовал парня не искать и не нагнетать негатив: территориальный отдел охраны труда и прочие официальные инстанции не подтвердили первоначальный диагноз.
- Напиши лучше, как предприятие пытается преодолеть финансовый кризис! - напутствовал Николай Тимофеевич, прихлопнув ладонью по листкам «Машиностроителя».
Госзаказ на смерть
…В пакете - батон докторской колбасы, кусок сыра, кусок масла и пирожки с вишнями, задубевшие на холоде. Темные, похожие друг на друга дворы улицы Дизельной. Тусклые, похожие друг на друга, окна общаг. Единственная ценность и ловушка, которая держит людей на заводе. Не выдержишь, напишешь «по собственному» - потеряешь и это жилье.
Брожу по этажам, закрытым на замки. Стучу в ободранные двери. Где-то здесь, говорят, в восьмиметровой кладовке, приспособленной под комнату, проживает Сережа Рыбка… Захожу на общие кухни, где немолодые хмурые женщины помешивают в кастрюлях вермишель. Останавливаюсь возле общих туалетов, где мужчины, присев на корточки у синей или зеленой панели стены с ошметками агитплакатов от нескольких поколений выборов (еще заметны сердечко БЮТа и призывы блока «Не Так!»), молча давят окурки в консервных банках. Постоянно предъявляю по требованию редакционное удостоверение. Оно вызывает шок, как будто бы сюда пожаловал инопланетянин, но помогает слабо.
Никто от моего рассказа не приходит в ужас и не бросается на помощь в поиске бедолаги. Скорее, сдерживает раздражение:
- А у меня, думаете, положение лучше? Мои дети не голодают?
Доставать диктофон и фотоаппарат бессмысленно. Боятся даже поддержать разговор о перспективах своих и предприятия:
- Никому не верю: ни Ющенко, ни Тимошенко, ни нашей, что на «помаранчевой» «Хонде» гоняет, и маникюр, как когти, - во! (Это о новом заместителе генерального директора по экономике Людмиле Волошиной.) Мы - грязь у них под ногами. Подохнем - на мировой кризис спишут!
Средний возраст «малышевцев» сегодня - пятьдесят шесть лет. Каждый день увольняется примерно человек по триста, особенно среднее звено, ИТРовцы. Молодежи совсем мало. Ребята разговорчивей, особенно когда собираются в группу и подзуживают друг друга:
- Ну что, слабо сказать для прессы, что в цехе нестандартного оборудования из системы отопления уже воду слили?
- Зачем? - недоумеваю я. - Зима же впереди…
- Чтоб работяги задубели во время смены и скорее попросили расчет, - смеются над моей недогадливостью парни. - Станкам тоже хана. Масло, эмульсия перемерзнут - считай, металлолом. Вот и еще целый корпус к продаже готов! Банк и гостиницу на территории уже строят, склады супермаркета «Таргет» разместили. Торгово-развлекательный комплекс какой-нибудь вместо завода Малышева скоро получится.
- В сборочном цехе два сборщика осталось!
- Саша-фрезеровщик на участке вообще один…
- А литейный бастовать собирается!
К сведению начальника по режиму: никаких военных секретов в общежитии мне не выдали. Я же, в свою очередь, осознанно не подставляю ребят, поскольку не смогу их потом защитить от расправы.
…На следующий день со мной согласился увидеться Геннадий Дмитриевич Гриценко, человек в Харькове известный, заслуженный машиностроитель Украины. Он был генеральным директором с 2001-го по 2006 год и автором «агрессивной» концепции развития завода:
- Танки и БТРы, конечно, священные коровы, но только на них не выедешь. Нужна гражданская продукция, которая конкурировала бы на внешних рынках и торжествовала на внутреннем!
Именно при Гриценко на вооружение украинской армии поставили танк «Булат», модернизированную «шестьдесятчетверку». Создали и совершенно новую машину - танк «Оплот», но он в заказы Минобороны уже не попал. Комплексы для добычи угля в тонких пластах на ура взяли в Китай, вытеснив оттуда немецкие и австралийские угольные комбайны. Фактически довели до испытательного полигона установки для бурения газовых и нефтяных скважин: хотели наладить совместное производство с Россией. Двигатели для минитракторов и тепловозов, четырехколесные мотоциклы, маслокомплексы, комбайн «Обрій», превосходящий по характеристикам «Дон», - проекты набирали силу. Денег на жизнь у правительства не просили, брали от собственной реструктуризации. Похоже, «малышевцы» снова получали шанс…
В 2006-м профильное министерство не продлило контракт с Геннадием Гриценко. Судьба государственного предприятия кому-то виделась иной?
Геннадий Дмитриевич уходит от ответа - кому. Боится (этим чувством меня уже не удивить!) обвинений в личной заинтересованности. Но характеристику, которая совпадает с тем, что я слышала от рабочих, дает:
- Завод - полутруп. И слухи не преувеличены.
Как брат
…Сережу Рыбку рано утром разыскал в резинотехническом цеху Виктор Андреев из общаги, оказавшийся самым сердобольным. У Виктора - семья, маленькая дочка, шесть лет трудового стажа, тоже, как все, пашет без зарплаты. Понимает, короче, что в жизни почем. Позвонил:
- Познакомился! Ждите после смены на проходной!
Мы зашли в ближайшую от завода «наливашку». Сережа в тонкой, не по погоде, ветровке выглядел подростком. Смущаясь вниманием, ел (Виктор подсунул и свою порцию, прикрикивал: «Пирожок бери! Чтоб опять умирать не начал!»). В больнице Сергей пролежал два месяца под капельницами, потом еще немного, пока не очухался - у хлопцев, таких же бледных, слабых, никому не нужных недокормышей из Богодуховского интерната. Только их государство на другие заводы определило. Сергей же только сюда стремился:
- Сказали, вроде мамка тут раньше работала. Не видел ее никогда. Через телевидение искал. Не нашлась.
Он по-прежнему режет заготовки из резины. Производство вредное - ядовитые испарения. Виктор хмурится:
- Там собак, которые охраняют цех, стреляют каждый год - бесятся! А люди без респираторов… Смертники, блин.
На прощанье пожал руку:
- Ты, Рыбка, теперь не теряйся, и вообще… Картошки мешок надо купить. Кто обидит - сразу ко мне. Я нормально дерусь, еще и друзей приведу. Продержимся, брат.