Известно, что Шукшин мечтал снять фильм о Степане Разине. Эта тема и этот герой стали для него практически наваждением. Но фильм о Разине должен был стать масштабным и очень дорогим, запустить его было трудно, Шукшин решил пока снять что-нибудь "полегче", на современную тему - и быстро, за год, сделал самую главную свою картину "Калину красную".
Он сам говорил, что "как-то не мучался с ней, сдавая". Но все равно нельзя сказать, что "Калина" далась Шукшину просто. Киноначальники прошлись по материалу граблями, зачищая его от всего сомнительного. Тюремные мотивы в советском кино считались нехорошими, неподходящими, а уж в исполнении Шукшина, человека неудобного, не идеально благонадежного…
Переделка "Калины красной" началась с первой же фразы. Вышедший из тюрьмы Егор Прокудин говорит: "Хорошо, что весной сел. Надо всегда весной садиться". Это выкинули. Егору говорят, что он со своей суровостью "чисто комиссар какой" - это тоже выкинули. Разговоры про раскулачивание и голод - вон, со всей безжалостностью. Шукшин монтировал картину, внося многочисленные "исправления", когда у него обострилась язва (некоторые считают, что на нервной почве, именно из-за придирок руководства). Работал он в промежутках между приступами адской боли.
Финал киноначальники оставили - после чего на студию пошли письма от отсидевших: мол, все в картине хорошо, только, воля ваша, в конце вы наврали. Если бывший зек хочет начать честную жизнь, его за это не убивают. Сегодняшний зритель, насмотревшийся криминальных фильмов, тоже чувствует мелодраматический подвох: могут убить за предательство, за долги, но за нежелание возвращаться к прошлому?.. Нет, не видели такого.
И тем не менее "Калина красная" обернулась для Шукшина триумфом. "Калину" посмотрели шестьдесят с лишним миллионов человек - 14-й результат за всю историю советского проката. История Егора Прокудина, вернувшегося из тюрьмы на волю и не нашедшего себе места в обычной жизни, разбередила всех. И автор лучшей биографии Шукшина писатель Алексей Варламов не зря считает, что без этого фильма его герой не стал бы легендой и мифом.
Шукшин коснулся двух ключевых для СССР тем - деревни и тюрьмы. Первой он занимался всю жизнь, вторую в "официальной" советской культуре мало кто разрабатывал, а в реальности очень многие за годы советской власти с ней соприкоснулись, не впрямую, так опосредованно. Слишком у многих сидели родственники и знакомые, слишком уверенно тюремная культура протянулась в городскую (даже ругательство "козел" пришло с зоны). И все-таки одного этого мало для такой оглушительной всенародной любви.
Наверное, правильнее будет сказать, что "Калина красная" - фильм о двух других ключевых для нас темах: воле и тоске. Егор Прокудин погибает от руки бывших подельников - а мог погибнуть от чего угодно другого. Пытается уцепиться за жизнь - но пальцы соскальзывают. Ни долгожданная свобода, ни любовь, ни мирный уютный быт не дают ему забыть о том, что было раньше. То ли мрачное прошлое, то ли общая неустроенность, то ли рок толкают к гибели. Его простое имя - такая же простая анаграмма слова "горе", и это его прозвище, которое липнет к нему очень естественно. "Он сам неосознанно (а может, и осознанно) ищет смерти", - говорил Шукшин, который, возможно, и не понимал до конца, что происходит с Прокудиным, но прекрасно это чувствовал. Как почувствовали зрители в неровной, угловатой картине, которая посыпется, если анализировать ее логически, но будет безупречна, если воспринимать ее сердцем.
Сейчас-то, конечно, любой с железобетонной уверенностью скажет, что (пред)чувствовал Шукшин в 1973 - 1974 годах и почему его герой в глубине души знает, что должен умереть. Через несколько месяцев после премьеры "Калины красной" ее автор скончался от инфаркта миокарда. Его обнаружил мертвым коллега и друг Георгий Бурков - тот самый, который убивает Прокудина в фильме. Смерть Шукшина намертво зарифмовалась со смертью героя - так, что даже те, кто собирался ее критиковать, резко замолчали.
Никакого фильма о Степане Разине Шукшин, как известно, не снял. А "Калина" его до сих пор рвет душу зрителям, на которых, как часто у нас бывает, накатывают иногда жажда воли и едва ли объяснимое рационально чувство тоски.