• Главная
• Шоу-биз

Фото: Жена Елена была рядом с артистом 49 лет. Фото: РИА Новости

Первый советский джазмен, корифей эстрады Леонид Утесов записывал свои наблюдения. При жизни он написал и выпустил несколько книг о себе и музыке. Его рукописи литературно обработали в издательстве "Центрполиграф" и издали книгу "Спасибо, сердце!". Фрагменты книги публикуем сегодня.

Улицы Одессы приучают к юмору

Мне повезло: я родился в Одессе - в этой крупной фирме по производству и сбыту всякой шутки. Не говоря уже о большой литературе, из Одессы пришло много анекдотов, смешных выражений, оборотов речи - там сами улицы с детства приучают к юмору. Одесситы смешливый народ, поэтому им "не страшны ни горе, ни беда". Вот такого, например, курьеза в Одессе произойти просто бы не могло. Это произошло в другом городе.

...Я вернулся с концерта и обнаружил у себя под дверью извещение на бандероль.

...За барьером сидела женщина лет сорока с лишним. Она что-то глубокомысленно писала. Я положил извещение на барьер и сказал:

- Будьте любезны.

Не глядя на меня, она сказала:

- Паспорт.

- К сожалению, он на прописке, но выдайте мне бандероль, там нет ничего ценного.

Все так же не глядя на меня, но уже строже она повторила:

- Паспорт, паспорт.

Эта ситуация напомнила мне недавно прочитанную историю о Карузо. Он пришел в один из римских банков, чтобы получить деньги. Чиновник спросил у него паспорт. Карузо сказал:

- Паспорта у меня при себе нет, но я Энрико Карузо.

- Я знаю, что есть такой знаменитый тенор, но я не обязан знать его в лицо.

Тогда Карузо встал в позу и начал петь "Смейся, паяц...". Служащие и клиенты банка замерли. Когда Карузо кончил, чиновник со слезами на глазах проговорил:

- Ради святой мадонны, синьор, простите, что я посмел усомниться. Пожалуйста, вот деньги. - И он выдал ему крупную сумму.

Мне была нужна всего лишь бандероль. Я встал в позу и запел:

- Раскинулось море широко...

Дама вскочила со своего места и громко закричала:

- Гражданин, прекратите хулиганить, или я позову милиционера!

Настоящая слава пришла к Утесову в 1934 году, когда вышел на экраны кинофильм "Веселые ребята"... Фото: Кадр из фильма

В шесть лет зарабатывал "гонорар"

...Каждый папа мечтал, что его сын станет знаменитостью. Некоторые даже и не интересовались, есть ли у их мальчиков музыкальные способности.

- Зачем вы хотите учить своего сына музыке? Ведь у него нет слуха! - говорили такому папе.

- А зачем ему слух? Он же не будет слушать, он будет сам играть.

Мой папа не мечтал сделать меня великим музыкантом. А я в три года еще не знал, что есть такая профессия - скрипач. Просто однажды я заметил, что на нашей лестничной площадке живет человек, который все время играет на скрипке. Я плашмя ложился у его дверей, прикладывал ухо к нижней щели и упивался. Видя меня часто в этом положении, все догадывались, что я люблю музыку.

Но я не только полюбил ее с трех лет - года через два я начал зарабатывать ею деньги...

У наших соседей был фонограф с круглыми валиками. На одном из валиков была записана ария Ленского. Я услышал однажды эту арию и, черт меня знает как, запомнил ее со всем оркестровым сопровождением и музыкальными паузами. Скоро это стало моим "доходным делом".

Папа тоже любил музыку, хотя и не лежал рядом со мной под дверью у Гершберга. Но когда приходили гости, он ласковым тихим голосом говорил:

- Ледичка, а ну-ка!

Я уже знал, что должен петь арию Ленского. В фонографе не четко были слышны некоторые слова, так я пел, как слышал: "Куда, куда вы увалились, златые пни моей весны?" И эти "пни" приносили солидный доход: за исполнение папа давал мне три копейки - для начинающего певца немалый гонорар. 

.... с Утесовым в главной роли... Фото: Кадр из фильма

Любовь, похожая на бег

Номера чтения, с которыми я выступал, не всегда были только чтением. Иногда они превращались в своего рода инсценировки. Например, рассказ "Лекция о дамских модах от Евы до наших дней" сопровождался демонстрацией этих самых мод, а я как бы их комментировал. На вращающемся кругу тридцать красивейших женщин демонстрировали изготовленные в Париже туалеты.

Среди, как мы бы сейчас сказали, манекенщиц меня поразила одна - своей яркой итальянской красотой. Она и в самом деле оказалась итальянкой, но еще и женой полицейского пристава бульварного участка. Мы познакомились и даже влюбились друг в друга. Узнав об этом, пристав совершенно серьезно грозился убить меня. А я поверил в это. И хотя было мне восемнадцать лет и юноша я был спортивный, но у пристава был пистолет и шашка, да и роста он был аграмадного! Я бежал в Херсон.

Дождь на 49 лет

Никополь теперь город. А тогда это было местечко. Одесситы людей из Никополя презрительно называли "никополитанцы". Я должен был пробыть там всего один вечер. Но он оказался решающим в моей жизни. В этот единственный вечер я пошел в единственное место развлечения никополитанцев - кафе. Здесь обычно собирался местный бомонд. Я был одессит и поэтому с презрительной миной сидел за столиком и глядел на провинциалов.

В кафе вошли двое - маленькая девушка и мужчина. Мужчину я узнал - мы вместе ехали на пароходе из Херсона. Мы не были знакомы, но ему было известно, кто я и куда еду. А ехал я в труппу Азамата Рудзевича. Мужчина глазами указал на меня своей даме и что-то шепнул. Она взглянула на меня и сделала презрительную гримасу.

Вот и все события этого вечера. А чего еще можно было ждать от какого-то местечка?

Утром я уехал в Александровск.

И вдруг, через день после моего приезда, во время репетиции на сцену вошла новая актриса... та самая, столь презрительно фыркнувшая в Никополе. Нас представили друг другу. Это была Леночка Ленская. Ей был двадцать один год.

Когда кончилась репетиция, я спросил ее как можно галантнее:

- Что вы намерены сейчас делать?

- Сначала пообедать, а потом искать комнату.

Чтобы отомстить ей за недавнее "фу", я решил быть галантным до конца и пригласил ее обедать в ресторан.

Но за обедом, в беседах и шутках, на которые мы оба не скупились, она, ей-богу, начинала мне нравиться по-настоящему. Я заметил, что и с ее стороны не было больше ни "фу", ни презрительных гримас.

Всякие хорошие дела начинаются в дождь, а когда мы вышли из ресторана, он уже шел.

Комната, которую я снял, была неподалеку. Я сказал:

- Может быть, мое предложение покажется вам нелепым, но давайте зайдем ко мне и переждем непогоду. А потом я помогу вам найти комнату.

Искать комнату Леночке Ленской не понадобилось - она вошла в мою и больше из нее не вышла. Как будто бы дождь шел сорок девять лет. Она стала моей женой.

... и с участием его оркестра. Фото: Кадр из фильма

Что такое хорошо

У меня была жена-друг, жена-советчик, жена-критик. Только не думайте, что я был многоженцем. Она была едина в трех лицах, моя Елена Осиповна, Леночка. Она обладала одним из тех замечательных качеств, которые так необходимы женам артистов и которых они часто, к сожалению, лишены, - она никогда не приходила в восторг от моих успехов.

Вот, скажем, кончается очередная премьера. Успех большой, за кулисы приходят друзья, знакомые, говорят комплименты, жмут руки, восторгаются, поздравляют, целуют. Поздравляют и ее - с успехом мужа. Она мило улыбается, благодарит, а когда мы остаемся с ней вдвоем, я ее спрашиваю:

- Лена, ну как?

Она спокойно говорит:

- Хорошо.

- И это все?

- Ну я же тебе говорю - хорошо. Только в первом отделении ты поешь эту песню... "Сон"... это плохая песня.

- Ну а вообще?

- Вообще - хорошо, но вот этот твой конферанс перед танцами - очень дешевая острота, так ты мог острить, когда был одесским куплетистом, а сегодня это стыдно.

- Ну это отдельные недостатки, это я исправлю, ладно, а вообще-то как?

- Вообще - хорошо. Но финал надо изменить. Весь он притянут за волосы и никак не вытекает из предыдущего.

- Ну а общее впечатление? - откровенно выпрашиваю я похвалу.

- Общее впечатление хорошее. Но можно сделать еще лучше.

Фрак для куплетиста

"Несколько страниц в своей книге Леонид Утесов посвятил Мишке Япончику. Но кое-что осталось не освещенным, - пишет Эдуард Амчи­славский, доктор искусствоведения, профессор. - Как вспоминал известный артист оперетты и кино Михаил Водяной, Леонид Осипович неоднократно говорил, что в числе его одесских почитателей был и небезызвестный Мишка Япончик (Михаил Винницкий) - некоронованный король Одессы.

Последний часто приходил на концерты Утесова и всегда внимательно слушал, когда Леонид Осипович исполнял куплеты.

Однажды к Леониду Утесову прибежал испуганный коллега - известный одесский куплетист Лев Зингерталь. И вот у него украли фрак. Это была катастрофа - без фрака его не выпустили бы на сцену. Когда Утесов узнал об этом, он тут же пошел в кафе "Фанкони" (на углу Екатерининской и Ланжероновской). Там был своеобразный штаб Мишки Япончика. Уже к полудню Миша со своими "мальчиками" занимали свои постоянные столики. Отсюда они "руководили" всей жизнью Одессы. Когда Утесов зашел в кафе, Япончик пригласил Ледю к своему столику и предложил присесть. Но Утесов отказался от приглашения и рассказал о краже фрака. В ту же минуту раскосые глаза Япончика (за что он и получил свое прозвище) гневно сверкнули, и, обращаясь к одному из своих "мальчиков", он прошипел: "Что вы наделали? Вы же лишили человека куска хлеба. Чтобы через полчаса у него был фрак!" Утесов тут же развернулся, вышел из кафе, сел на извозчика и приехал к театру. У входа его ожидал Зингерталь, на котором просто не было лица. Когда его привели в чувство, выяснилось, что принесли... восемнадцать фраков разных цветов. "Мальчики" не смогли установить, какой из украденных на тот момент в Одессе фраков принадлежал Зингерталю..."

По случаю концерта Япончик отменил налеты

Известно, что Леонид Утесов был прекрасным рассказчиком. Вот еще одна из утесовских историй.

"Во время Гражданской вой­ны в Одессу приехали артисты из Питера и Москвы, Киева и Харькова. Работы для многих не нашлось. Актеры голодали. И вот Вера Холодная, Рунич, Утесов и другие популярные артисты решили помочь коллегам - провести гала-представление, сбор с которого должен был пойти в пользу голодающих актеров. Однако билеты приобретались неохотно. Зрители боялись ходить вечером по городу, где орудовали бандиты Япончика. Чтобы концерт мог состояться, Утесов пошел на очередную встречу к Япончику и попросил его в этот вечер "никого не трогать". "Король" согласился. На афишных тумбах расклеивают афиши со странной припиской: "Свободный ход по городу до 6 утра". Одесситы текст поняли. Театр был полон".

"С одесского кичмана" стала шлягером того времени. Однажды начальник реперткома Комитета по делам искусства Платон Михайлович Керженцев предупредил артиста: "Утесов, если вы еще раз где-нибудь споете "С одесского кичмана", это будет ваша лебединая песня".

В 1935 году, после того как ледокол "Челюскин" застрял во льдах Арктики и наши летчики, рискуя жизнью, спасли отважных челюскинцев, в Кремле Сталин устроил прием в честь полярников. На прием, проходивший в Георгиевском зале, был приглашен и оркестр Утесова. По другим сведениям, утесовский коллектив был приглашен на прием в честь папанинцев. Но дальнейшей сути рассказа это не меняет.

В начале концерта Утесов исполнил песню "Осенний пруд". Успех был средним. Вдруг в паузе к нему подошел дежурный в форме с тремя ромбами в петлице и сказал: "Товарищ Утесов, пожалуйста, "С одесского кичмана". Утесов, извиняясь, ответил, что эту песню он уже не исполняет. Через несколько минут дежурный снова подошел к артисту и повторил свою просьбу. В этот раз Утесов не только отказался исполнить песню, но и объяснил, что сам начальник реперткома товарищ Керженцев запрещает ему петь эту песню. Еще через некоторое время все тот же дежурный тихо прошептал Леониду Осиповичу: "Товарищ Утесов, пожалуйста, "С одесского кичмана". Товарищ Сталин просит". О дальнейших событиях Утесов рассказывал следующее: "Ну, товарищу Сталину, сами понимаете, я отказать не мог. Что вам сказать? Когда я кончил, он курил трубку. Я не знал, на каком я свете, и вдруг он поднял свои ладони, и тут они - и этот, с каменным лбом, в пенсне, и этот лысый в железнодорожной форме, и этот всесоюзный староста, и этот щербатый в военной форме с портупеей - начали аплодировать бешено, как будто с цепи сорвались. А наши герои-полярники, в унтах, вскочили на столы! - тарелки, бокалы полетели на пол, они стали топать. Три раза я пел в этот вечер "С одесского кичмана", меня вызывали на бис, и три раза все повторялось сначала".

Через несколько дней в центре Москвы Утесов встретил Керженцева. Конечно, он не мог удержаться и сказал: "А знаете, Платон Михайлович, я днями исполнял на концерте "С одесского кичмана" и даже три раза - на бис". Разъяренный Керженцев прокричал, что с этой минуты Утесов может считать себя безработным и даже с волчьим билетом. И только после этой тирады Утесов добавил, что пел "Кичман" по просьбе Сталина. Буквально потеряв дар речи и не попрощавшись, Керженцев ушел прочь".

ВСТРЕЧИ С ПОЭТОМ 

Маяковский и поросенок-самоубийца

...Киев жил так же, как Одесса, - тяжело и голодно.

Вечером мы отправились в рекомендованное нам местной интеллигенцией кафе под странным названием "ХЛАМ", что означало "Художники, Литераторы, Артисты, Музыканты". Самой главной достопримечательностью этого кафе была надпись на фронтоне: "Войдя сюда, сними шляпу, может быть, здесь сидит Маяковский". Мы вошли и сняли шляпы, хоть Маяковского здесь и не было... наверное, никогда.

Я не знал тогда Маяковского, знал только, что он есть. 

Но вот однажды я с ним познакомился. Каким был Маяковский, все знают - большой, с мощным голосом, даже внушающий страх. И в то же время легкоуязвимый человек. Никогда не забуду, как в Ленинграде Маяковский позвал меня на свое выступление в зале Академической капеллы. Читал он в тот вечер мастерски, его хорошо принимали, и не было никакого основания тревожиться. И все же, когда я вошел к нему в антракте, он схватил меня своими большими руками за плечи и, пытливо глядя в глаза, неожиданно робко спросил:

- Утесик, что, они меня там ругают?

- Что вы, Владимир Владимирович, все очень довольны.

Он посмотрел немного успокоенным взглядом и вдруг снова сказал:

- Только правду, Утесик, только правду...

Я, желая его рассмешить, широко и лихо перекрестился:

- Вот вам одесский истинный крест.

Он расхохотался.

Однажды Маяковский пригласил нас с женой на вечеринку. Он жил тогда в Лубянском проезде. У него собралась небольшая компания. Время было скудное, и всех радовала обильная еда и все то, что "принимается" до еды. Когда наступил момент коронного блюда, Маяковский объявил:

- А сейчас я угощу вас таким кушаньем, какого вы никогда еще не ели.

Маяковский ушел на кухню, а гости с нетерпеливой и недоверчивой улыбкой глядели друг на друга.

Владимир Владимирович торжественно внес блюдо, на котором лежал аппетитно зажаренный поросенок с кисточкой петрушки в пятачке, окруженный чудесным сооружением из гарнира.

Все радостно оживились - поросенок в это время был редкостью. Но что же в нем не­обыкновенного?

- Это поросенок-самоубийца, - объявил Маяковский.

- Как это так? Почему? - послышалось со всех сторон.

- Потому что он покончил жизнь самоубийством, - сказал, смеясь, Маяковский. И мы тоже все расхохотались. Уж слишком необычное сочетание понятий.

- Что вы рычите! Я вам расскажу, как это произошло. Мы купили живого поросенка и собирались его откармливать на кухне. Если хотите знать, мы его даже полюбили. Как он очутился на подоконнике и умышленно или невольно бросился из окна, я не знаю. Мы только услышали визг. Пошли и забрали его. Но он уже был не поросенок, а свинина.