Cмешна, опасна, неказиста жизнь сериального артиста
В ожидании роли
Пару лет назад я разместил свое портфолио в одном известном актерском агентстве, которое подыскивает работу таким не очень раскрученным парням, как я. Время от времени меня приглашают на кастинги и кинопробы. Хожу я туда частенько, а в фильмах снимаюсь почему-то реже, чем, допустим, Гоша Куценко, Алексей Чадов или хотя бы тот же Джеки Чан. Как-то, на мой взгляд, легкомысленно недооценивает меня пока что российский кинопроизводитель, впрочем, равно как и западный. В один прекрасный день в моем кармане раздался дребезжащий звонок телефона и нежный женский голос сообщил мне, что я приглашен на роль астролога и черного мага Вяземского в сериал «Висяки».
- Съемки завтра. Текст роли я высылаю на ваш электронный адрес.
Завтра? А как же многочасовые репетиции, бессонные ночи и многочисленные попытки осмысления характера героя? Целый вечер я метался возле компьютера в ожидании роли. Под вечер не вынес муки неизвестности и лично позвонил на киностудию помощнице режиссера.
- Я роли жду, а роли нет и нет! - сказал я капризно, словно незаслуженно забытая звезда сериала.
- Ой! Я забыла, - смущенно засмеялась девушка. - У нас такая запарка. Сейчас же вышлю.
«Ничего, - оптимистично думал я, - столько лет ждал, еще подожду!»
Создавая образ
Рано утром я таки получил долгожданный текст роли и стремительным торнадо ворвался в волшебный мир сериала. В эти минуты я чувствовал себя пусть неприметным, скромным, но непримиримым борцом с гегемонией голливудского конвейера за сохранение национальных традиций отечественного кинематографа.
Роль чародея Вяземского была исполнена огромных душевных и физических мук и метаний, достойных актерского гения Бориса Щукина и Максима Штрауха в роли Ленина. По ходу фильма этого горе-мага начинало жутко тошнить! Смогу ли я, простой российский самородок, возросший на фильмах Бунюэля, передать всю палитру эмоциональных асексуальных красок этого персонажа?
По дороге на съемку в электричке я вновь и вновь как бы напряженно всматривался в эзотерические потемки души своего героя, перешептывая такие простые, но исполненные глубокого смысла слова:
- Я так просто не сдамся! Не на того напали! Всех выведу на чистую воду! Вы еще узнаете, кто такой Вяземский!
Когда я попытался говорить эти слова якобы сквозь подступающие рвотные массы, старушка, сидевшая рядом со мной, встала и поспешно перебежала в конец вагона. Вот она - сила моего таланта!
Фабрика грез
Кинокомпания, которая производила мой сериал, располагалась на первом этаже жилого дома. В длинном коридоре, на стенах, - портреты известных актеров, которым, видимо, как и мне, посчастливилось здесь работать. Тут и Якубович, и Басилашвили, и Панкратов-Черный, и Жириновский. Кругом софиты, провода, кинематографическая суета. Главный режиссер Саша молод, задорен и энергичен. Он тепло встречает коллег и актеров.
- Вы Вяземский? - критически осматривает он меня.
- К вашим услугам! - чопорно кланяюсь я.
Маленькая комната на моих глазах преображается из строгого, пуританского кабинета следователей в пафосный кабинет главного мага и кудесника Центра восточной медицины Дмитрия Вяземского. Грузчики вносят новую мебель. Появляются китайские вазы, магические шары и клетка с настоящим попугаем Кешей. Этот кинематографический попугай, как я узнал, довольно часто появляется на российских телеэкранах. А что, очень удобно: ему не надо платить заоблачных гонораров, а фильму какое-никакое оживление.
В гримерной собираются актеры снимаемой серии: три женщины согласно сценарию - «жены олигархов», следователи: молодые парень и девушка, и, конечно, я. По сценарию злобные жены с помошью моей магии убивают своих мужей. А потом заодно и меня.
Жены олигархов - такие же любительницы, как и я: две женщины - ярко выраженные многодетные домохозяйки и одна - гламурная, увешанная золотыми цацками, как рождественская елка, подкатившая к «кинофабрике» на громадном джипе. Они, сидя на диване, уже мирно вслух репетируют роли. «Следователи» - профессиональные актеры - держатся особнячком, блюдя с нами, любителями, субординацию.
Прогон
Сцены с моим участием снимали в первую очередь. Костюмеры споро переодели меня в серую, невыразительную китайскую робу. Гримеры причесали меня и запудрили мне виски. Я стал похож на помпезного мандарина.
«Сцена первая. Кабинет астролога. Радостный Вяземский, напевая песенку, заваривает чай в китайском чайнике». Какую песенку напевает Вяземский - авторы не уточнили, давая мне простор для импровизации. Поэтому я, как мне казалось, голосом Фредди Меркьюри запел под нос знаменитую «Богемскую рапсодию» группы Queen.
- Фу! Что это? Стоп! А какую-нибудь другую песню вы не знаете? - спросил Саша, недовольно морщась. - И не надо так громко. Вы ведь не в «Олимпийском» поете.
Я пожал плечами и покорно проныл на выбор «Вы мной играете, я вижу. Забавно вам меня терзать» и «В Кейптаунском порту, с пробоиной в борту «Жанетта» поправляла такелаж»...
Сошлись на «Ах, Самара-городок», исполнение которой даже близко не могло удовлетворить мои вокальные амбиции. Вот так кинематографическая недальновидность и авторитаризм в одночасье порушили мои тайные претензии на «Грэмми».
- Вы превращаете мой фильм в какой-то фарс! В мюзикл. А это серьезная картина, - сетовал обиженно режиссер.
Я, как заводной зайчик, двадцать раз напевая хит моего отрочества «Самару-городок», заваривал один и тот же чай и выпивал его тоже раз десять. Но разве могла эта безобидная вакханалия идти в какое-то сравнение с предстоящими испытаниями...
|
Вся наша жизнь - сериал
«Сцена третья. Вяземский засовывает себе два пальца в рот и вызывает рвоту»
- Что? Там так и написано? - Ошеломленный правдоподобностью созданного мною образа, режиссер выхватил у ассистентки листки и уткнулся в сценарий. - Отставить! Блевать не будем! Не надо! У нас семейное кино! Александр! Просто хватайтесь за горло и падайте…
Я с сожалением вытер слезы, сопли и слюни, стекавшие изо рта на рубашку вследствие талантливо вызванной мною рвоты. Честно говоря, мне импонировал такой утонченный натурализм. Эта сцена еще недавно казалась мне достойной «Оскара». Думаю, что даже такой признанный мастер эстетического эпатажа, как Питер Гринуэй, со слезами белой зависти аплодировал бы мне в этой сцене.
- Обед! - радостно воскликнул осветитель, светлым, жующим ангелом ворвавшись в наш процесс. После сцены со рвотой это был очень своевременный призыв. Киногруппа потянулась в фойе, где работала полевая кухня. Картофельное пюре с сосиской было наградой мне за тяжкий труд лицедейства.
Астрологи умирают медленно
После обеда мастер астрологии Дмитрий Вяземский прожил совсем недолго. Пару часов всего. Он еще успел пообщаться с любимым попугаем Кешкой, позвонить в «Скорую помощь», чтобы сообщить благую весть о том, что его подло отравили, и спрятать важные бумаги в старинной китайской вазе. Потом его вставило, торкнуло, стало плющить и таращить от яда, и он с хрипом, в конвульсиях рухнул на диван. Но так легко ему умереть не дал автор сценария, видимо, за что-то обидевшийся на астрологов.
Далее следовала поистине батальная субкульминация, достойная гения Бондарчука. Смерть астролога как-то изначально не заладилась. В комнату ворвались три зловещие женские фигуры в черных плащах, в венецианских карнавальных масках и по очереди с нескрываемым удовольствием всадили несчастному астрологу в грудь свои кривые зловещие ятаганы по самую рукоять. После каждого удара я горестно вскрикивал и корчился, словно пьяный эпилептик, в муках. Нравственный миф о женской доброте рушился в моей душе с каждым ранением. Эпизод с убийством астролога снимали десять раз. Девчата безжалостно, словно дерматиновый диван, истыкали ножами всю мою тощую грудь. Она до сих пор еще болит. Но еще сильнее болит моя мятежная душа под грудью за русскую бабу, которую наша жестокая действительность толкает на убийства распутных мужей и астрологов.
- Саша! - раздраженно крикнул по громкой связи режиссер. - Ты что, зомби?! Сколько можно корчиться и конвульсировать! Ты уже после первого удара должен быть абсолютно мертв! Абсолютно! - акцентировал он еще раз специально для меня, словно смерть иногда бывает еще и относительной.
Надо отдать должное терпению этого человека, он почти ни разу не матернулся! Но, друзья, я же не виноват, что в моем астрологе оказалось так много жизненных сил! Гришку Распутина тоже не одним ударом кончили. В общем, никакой творческой инициативы, возможности хоть какого-то переосмысления образа. Я всего лишь хотел несколько расширить рамки судьбы, раздвинуть горизонты человеческой жизни, уготованные мне авторами. Но все-таки я был благодарен им за то, что мой персонаж не погибал в горящем танке и не тонул подо льдом Ладожского озера.
Прощайте, милые убийцы!
- Друзья! - спустя час торжественно, с нескрываемой радостью воскликнул главный режиссер, когда я, жалкий, худой, окровавленный, забитый ножами жестоких женщин, наконец-то в последний раз замер бездыханный на диване. - Александр завершил последний эпизод в этом фильме. Аплодисменты актеру!
И все: осветители, операторы, актеры, ассистенты, грузчики, гримеры разразились громом аплодисментов в мой адрес. Встревоженный попугай Кеша печально глядел на меня из клетки. Мои очаровательные убийцы, извиняясь за причиненную боль, пожимали мне руки, как будто не было минуту назад ненависти и подлого, кровавого убийства с их стороны.
Я рдел от счастья, словно какой-нибудь Хосе Каррерас на сцене, не на шутку растрогался и даже чуть не заплакал от сладкой щемящей досады. Ведь я успел привыкнуть к этим людям, к этому попугаю, к своей новой роли, к трогательному образу подлого, алчного, но жутко одинокого в этом жестоком мире астролога и совсем не хотел покидать этот дивный мир необузданного гуманизма. Но я умер для них, ушел в другое измерение, где меня ждала прежняя, может быть, не столь драматичная, но не менее захватывающая и, главное, настоящая, не придуманная жизнь, где я сам могу определять рамки своего поведения.
Переодевшись и смыв грим, я поспешил в кассу, в царство чистогана, любимое место актеров, журналистов и астрологов. Там меня ждала мзда - семь тысяч рублей (около 1400 гривен). Для Джеки Чана и Билана, возможно, и мелочь, а мне в самый раз!
