Он самый лучший Холмс и Крокодил
Голосом Ливанова говорили Холмс, Карлсон, Гена-крокодил и Удав, у которого бабушка. Английский сыщик, африканский змей, советский крокодил и лучшее в мире шведское привидение с мотором изрекли умного на полный цикл бесед о русской культуре, три тома энциклопедии и сборник мудрых эпиграфов "Так говорил Ливанов" (хотя "Так говорил Крокодил" продавалось бы лучше).
- "Таких людей, как я, в мире очень немного. Может быть, даже я такой один".
- "Женщинам, Ватсон, нельзя доверять. Даже самым лучшим из них".
- "Курить вредно. Видите, какой я худой? Это от курения".
- "А мы тут, знаете, все плюшками балуемся".
- "Спокойствие, только спокойствие. Сейчас я вас настигну - вот тогда и похохочем".
- "Когда я был маленьким крокодилом, я никогда не лазил по пожарным лестницам".
- "А в попугаях-то я гораздо длиннее!"
А он еще написал сценарии обоих "Бременских музыкантов" и "Дед Мороз и лето", повести "Мой любимый клоун" и "Агния, дочь Агнии" ("Юность" 70-х все читали) и встал памятником на Смоленской набережной возле посольства Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии.
|
Сын народного артиста, корифея и мастодонта, лауреата всего и вся, Ливанов принадлежал к позолоченной молодежи и в юности любил горделиво запрокидывать голову, будто общался со сферами. В этом видели ранимость и незащищенность и приглашали на роли молодых близоруких подвижников и страстотерпцев: радиста Андрея в "Неотправленном письме", доктора Саши Зеленина из аксеновских "Коллег" и заглавного героя Янко в "Слепом музыканте" (слепые часто ходят, слегка вытянув голову и прислушиваясь, с легкой интеллигентской неуверенностью, которую юный Ливанов изображал бесподобно). Владимир Мотыль, напротив, увидел в этом воздетом подбородке показную спесь и высокомерие (хоть и с примесью державного волнения) и отдал Ливанову роль Николая Первого в "Звезде пленительного счастья". Николая Павловича в России традиционно рассматривают как тупого выхолощенного держиморду, гонителя и реакционера, а Ливанову удалось передать весь мессианский мандраж 28-летнего наследника (самому-то в этой роли было уже 40) в день восшествия на престол и мятежа столичного гарнизона. Холеной рукой кормил он уток в государевом пруду и отдавал первые в жизни высочайшие повеления - подрагивая от гнева и груза свалившихся великих исторических событий.
А затем явился советский Холмс - не надменный сверхчеловек, утомленный людским несовершенством, а энергичный, торжествующий и довольно громкий холостяк в самом расцвете сил - да-да, еще один Карлсон, только с аналитическим умом и дедуктивным методом. Страсть к переодеванию в колченогих слепцов и пьющих старушек уже говорила о мощном игровом темпераменте, а он еще и дрался с Ватсоном на кулачках и прорицал его действия спиной, потому что видел докторово отражение в самоваре. Его любили собаки, дети и завязавшие преступники. Женщины его любили тоже, но он боялся растерять свое саркастическое превосходство и потому отношений чурался, сплавляя поклонниц Ватсону (одна из них вышла за него замуж в фильме, а другая в жизни: племянницу змеиного отравителя доктора Ройлотта играла Марина Леонидова-Соломина). Бедная действием и богатая разговорами проза, более годная для радиоспектаклей, благодаря сценариям Дунского, Фрида и Валуцкого, музыке Дашкевича, режиссуре Масленникова и игре, именно игре Соломина с Ливановым стала дивным субботним развлечением советского обывателя. Интрига не волновала: кто преступник, и так все знали (чтение тогда было много популярней, чем сейчас), и авторы сосредотачивались исключительно на смаковании процесса.
