Адское творение академика Сахарова
Фото: Три сестры - первые советские атомные бомбы, которые носили зашифрованное название «Ракетный двигатель специальный» : ? - РДС-1 - аналог американского «Толстяка», сброшенного на Нагасаки, ? - серийная РДС-4 (прозвище - «Татьяна»), стоявшая на вооружении
Писатель и бывший журналист "КП" Николай АНДРЕЕВ создал литературную версию биографии великого физика, которая стирает много белых пятен. В свет вышла 800-страничная книга "Жизнь Сахарова" в 2013 году. А мы предлагаем вашему вниманию отрывок об испытаниях детища гениального ученого - мощнейшей водородной бомбы РДС-37. Кстати, ее первую и более слабую версию (РДС-6) успешно взорвали в 1953 году - ровно 60 лет назад.
Термоядерный ученый
...В густой синеве неба, оставляя расплывчатый след, возник бомбардировщик.
Ослепительно белая машина со скошенными к хвосту крыльями, свирепым хищным фюзеляжем, вся - от носа до хвоста - готовность к удару. Она подрагивает от страсти, от целеустремленности, от серьезности намерений.
- Наконец-то, голубчик, - вполголоса произнес Зельдович.
"Наконец-то!" - эхом отозвалось в голове Андрея.
Сжалось сердце: вот и всё! Через пятнадцать минут он увидит результаты своих умственных построений.
"Произойдет то, для чего я создан, - думал Андрей. - К чему готовился. Без этого жизнь осталась бы незавершенной. И бесполезной".
Чувства накатили противоречивые. Это он, Андрей Сахаров, чисто теоретически, с помощью несложных расчетов порывисто, но твердо описал, что происходит с веществом при температурах в десятки миллионов градусов. Это он заходился в восторге от безумной красоты физики ядра. У него пылала голова от изящества формул. А когда перед ним распахнулся простор запредельного - счастливый, залился детским смехом. И - это он родил идею, от взрыва которой сейчас ударит вспышка ярче тысячи солнц.
Ничто и никто не в состоянии разбить его счастье. Сразу после войны - кажется, что глухая древность, а прошло не больше десяти лет - жили с Клавой скудно: ничтожная стипендия аспиранта, унылые поиски угла для жилья. Был момент: не найти комнату в Москве, потому жили в Пушкино. Сняли дом. Андрей устроил себе - первый раз в жизни! - кабинет. Ноябрь, комната неотапливаемая, торжествует стужа, потому он в драповом пальто, в валенках. На руках шерстяные варежки. Весело писал кандидатскую - карандашом, чернила застывали. Клава время от времени отправляла дочку проверить: не обратился ли папа в ледышку? Таня подглядывала в щелку, возвращалась с сообщением: "А папуська смеется".
У Андрея перехватило дыхание в тот миг, когда ему стало пронзительно ясно: как удержать звездные температуры в сжатом пространстве. Потом - точный, рассчитанный до миллионной доли секунды удар. Дьявольская сила вырвется на волю, и вот тогда…
Что тогда - дальше только фантазийные построения. А фантазия физику не показана. Из формулы неудержимо рвалось, словно возбуждающий свет утреннего солнца сквозь занавески, торжество победы. Термоядерная реакция покорна его воле. Вот она! Свободно ветвится на его письменном столе! Это круто. Но - только теоретически. На бумаге. Виртуально. В горле пересохло от страстного желания посмотреть, как реакция будет выглядеть в реале. Вспомнилось, как академик Леонтович воскликнул, когда познакомился с расчетами: "Бутылка "Вдовы Клико" откупорена - осталось только выпить!"
Вот он, этот миг: бокалы налиты! Через четверть часа Андрей выпьет...
Гул самолета нарастает, он уже над головой. Бомбардировщик проскользнул над наблюдательным пунктом и унесся в мутную даль - к цели.
От белоснежной машины дохнуло мощью. И ужасом.
Красивая теория
- Вот кто действительно свободен, - из мысленного отстранения Андрея вывел голос Зельдовича.
В синеве утреннего неба две черные тени. Андрей поднес к глазам бинокль. Два орла. Распластались в вышине. Через окуляры прекрасно видно, как орлы, высматривая добычу на земле, медленно поворачивают державные головы.
- Этим - хана... - говорит кто-то громко.
Жалости в голосе нет.
- Да, Андрей Дмитриевич, сожрет ваш поросенок этих красавцев, - Зельдович, конечно, не удержался - обронил обвинительную реплику. И добавил с ехидной усмешкой: - И не подавится.
Зельдович придумал для изделия свое обозначение - поросенок. "Поросенок-то жирный получается", - сказал он на совещании у Курчатова, когда теоретики выкатили расчеты: мощность ядерного заряда в тротиловом эквиваленте - три миллиона тонн тротила. Земля ощутимо вздрогнет.
Он, Андрей Сахаров, создает смерть. Эта мысль время от времени заползала в мозг, лишала спокойствия. Он обезвреживал ее хладнокровным выводом: бомба - это красивая, увлекательная теория. И ничего больше…
Приказано называть бомбу изделием. Да и допустимо слово это только в разговорах между своими, а круг своих очень и очень узок. Что такое бомба? Мудрый Капица определил: она - выражение человеческой воли. Бомба, добавил Капица, - структура, образовавшаяся как результат отношений между людьми. В бомбе, продолжил Капица, проявляются магические законы природы, которые объектом своей силы использовали не только нейроны мозга, но металл, радиацию… Хитрый Капица не пожелал заниматься бомбой, заложил зигзаг в сторону.
Для Сахарова конструкция не изделие, не бомба, не поросенок. И даже не структура. Это его мысль. Мысль вдохновенная, простая. Красивая. Его любовь. Его голодное счастье…
Из репродуктора падают слова диспетчера, который с драматической модуляцией, на манер левитановской, докладывает:
- Внимание! Самолет на боевом заходе...
Тупая тишина ожидания...
|
Страшное дело
Андрей осознавал: он занимается страшным, нечеловеческим делом.
Знал: ради успеха этого жестокого дела жертвы кладут немереные.
Чтобы получить в свое владение ядерное оружие, с затратами Сталин не считался. У страны, разрушенной после войны, голодной, придавленной страхом, безжалостно отнимали последнее, чтобы он, Андрей Сахаров, испытывал наслаждение, занимаясь в свое удовольствие красивой физикой. Его переживания никого не интересовали, от него ждали бомбу. Термоядерную. Берия на одном из совещаний обронил: "Без штанов останемся, а бомбу сделаем". Загибались люди в урановых рудниках. Свинцом нависла над государством тоска миллионного крестьянства. Из заключенных в каторжных лагерях выкачивали силы, здоровье, а часто - забирали и жизнь ради того, чтобы он, Сахаров Андрей Дмитриевич, имел возможность конструировать игрушку, которой ничего не стоит смести все живое с лица земли…
Вспомнилось: с уральского завода привезли плутоний. Теоретики пошли глянуть: как же выглядит заряд их изделия. Ничего особенного - заурядные на вид куски обработанного металла. Зельдович сказал тогда страшную по своей сути фразу. "В каждом грамме этого, - взял в руки один из кусочков, - запрессованы тысячи, а может, и миллионы человеческих жизней". Он имел в виду не только зеков, добывающих уран в рудниках, а и жертвы атомной войны. Если она, конечно, разразится. Разразится, если судить по воинственным заявлениям американцев…
Маршал Неделин
Степь покрыта тонким слоем снега, сквозь который торчат сухие ковыльные стебли.
Когда говорят о полигоне, на котором проводятся испытания, то обозначают его: поле. Согласно документам - опытное поле. В десяти километрах от эпицентра встали приборные башни, они напоминают гусей, сидящих на земле на поджатых лапах с поднятой шеей и вытянутым вперед трехметровым клювом. В клюве размещается измеритель давления ударной волны, а под треугольным туловищем подземный каземат с осциллографами, аккумуляторами, приборами, автоматикой.
На трибуну поднимается маршал Неделин. Рядом с ним Ванников, руководитель всего атомного проекта, - низенький, жизнерадостный и очень веселый толстячок...
По каменному лику маршала невозможно определить, какие эмоции им владеют.
Остальные нервничают. Кто заметно, кто сдерживает эмоции - но нервничают все.
И Андрей неожиданно для себя ощутил: коленки слабеют от мелкой дрожи.
Неделин бросает на ученых высокомерный взгляд. Поворачивается к Ванникову:
- Борис Львович, повесели народ анекдотом.
- Что? - Ванников непонимающе смотрит сверху вниз на Неделина. - Ах, анекдот! - радостно сообразил он. - Извольте. Толпа разъяренных мужчин врывается в кабинет директора фабрики резиновых изделий. "Ваши презервативы рвутся!" - кричит здоровенный громила, возглавляющий группу недовольных. Из-за его спины высовывается щуплый старикашка с палочкой и добавляет жалобным голосом: "...И гнутся!"
Неделин поощряюще хохотнул. Генералы и полковники поддержали маршала жизнерадостным гоготом.
Сахаров покраснел.
Он давно присматривается к маршалу. Красавец мужчина в отличной физической форме. Плотная коренастая фигура. На широкой солдатской груди позвякивают ордена, чуть выше - Звезда Героя. Волевое лицо, холодный взгляд, мужественный профиль. Глаза враждебно-требовательные, умные. Голос у маршала негромкий, но с такими стальными модуляциями, что с первого его звука понятно: возражений не потерпит.
Андрея коробило несоответствие умного волевого лица маршала и скабрезности его высказываний, вульгарности поведения.
Дрожь земли
Андрей взял бинокль, навел на небо. Орлы безмятежно парят в вышине.
Вновь ожил динамик. Многозначительный голос диспетчера:
- Готовность номер один!
По этому сигналу следовало сойти с трибуны, лечь на землю лицом вниз, ногами к взрыву. Офицеры засуетились, выбирая место, где удобнее лечь...
Руководство скрылось в командном пункте.
- Надеть предохранительные очки! - приказал репродуктор.
Сахаров сунул руку в карман, где лежали черные очки, достал их, натянул на лоб.
- До сброса осталось пять минут… Четыре минуты… Три минуты… Две минуты… Одна минута… Нуль! Бомба сброшена!
- Началось! - чей-то напряженный вскрик.
Репродуктор монотонно под мерный стук метронома ведет отсчет:
- Одна минута! Тридцать секунд. Двадцать… десять… пять… четыре… три… два… один… Нуль!
Андреева идея вырвалась на свободу.
Тишина.
Сахаров краем глаза отметил: Зельдович прильнул к земле, прикрыл лицо рукавом. И тут же в Андрея проникло тепло, налилось с затылка в глаза - они сами собой зажмурились. Раздался короткий резкий треск, будто электропровода замкнуло. И откликнулась трепетом земля.
Открыл глаза, но ничего не увидел. Испугался: не ослеп ли?! В тот же миг так грохнуло, что залп пушечной батареи над головой показался бы выстрелом из охотничьего ружья. Больно, как доской, ударило по ушам. Хорошо, что после вспышки он непроизвольно зажал их меховыми рукавицами.
- Смотрите! Смотрите! - прокричал Зельдович, протянув руку в сторону взрыва.
Было на что смотреть: по степи бежит ударная волна, отчетливо выделяющаяся в воздухе в виде призрачной полусферы. Добежала и небрежно толкнула Андрея в грудь, свалила с ног. Через несколько секунд накат новой волны, но он уже слабее, это возвратился в пустоту мятый воздух, по-научному - волна сжатия.
Сахаров приподнялся и машинально глянул в небо: где орлы? Поймал взглядом: они, отчаянно цепляясь за воздух обожженными крыльями, медленно скользят вниз.
И тут хлестко ударила вторая взрывная волна, раздался грохот, напоминающий выстрел мощнейшего орудия, и над степью прорычал гром. Орлов подбросило вверх, потом стремительно понесло к земле.
Над горизонтом сверкнуло зарево, из которого возник расширяющийся белый шар. Сахарова ослепила мгновенная смена темноты на свет, но он ухватил глазом пузырящееся огромное облако, под которым растекалась багровая пыль. Нарисовался пылающий бело-желтый круг, в доли секунды он пооранжевел, потом обратился ярко-красным, коснулся линии горизонта, сплющился. И тут же все заволокли тучи пыли, из которых поднимается гигантский клубящийся серо-белый шар с багровыми огненными проблесками по всей поверхности. Между шаром и клубами пыли разбухает ножка гриба. Небо пересекли линии ударных волн, из них возникают молочно-белые полотна, вытягиваются в конусы, пронзительным росчерком дописав законченную картину гриба.
Постепенно шар оформился в виде шляпки - с землей ее соединяет ножка, неправдоподобно толстая по сравнению с тем, что Андрей видел на фотографиях обычных атомных взрывов. У основания ножки продолжает подниматься пыль, но быстро расстелилась по поверхности земли.
Андрей испытывает невиданное чувство летящего восторга. Восхищенного изумления. И, чего никак не ждал, - ярости. Ярости первобытного человека, завалившего мамонта.
Спаситель
Чудный воздух! Дышится легко, упоительно. Знал: после ядерного взрыва атмосферу заполняет озон, но не представлял, что от этого воздух становится бодрым и свежим, как поцелуй ребенка.
Зельдович подбежал к Сахарову, ликуя и пританцовывая:
- Вышло! Вышло! Все получилось! - и кинулся обнимать. Сахаров ощутил неловкость.
Все были не в себе.
Через несколько минут шар занял полгоризонта, набрал черно-синий цвет, отчего вид его стал зловещим. Верховым ветром его сносит на юг, в сторону пустыни.
Из блиндажа выходят Неделин, Курчатов, Ванников, Харитон, военное, административное и партийное начальство. Ванников трогает рукой лиловую шишку на бритом черепе. От сотрясения в блиндаже обрушилась штукатурка, и отвалившийся кусок угодил прямо на министра. На лице Ванникова радость.
Курчатов нашел глазами Сахарова, подошел и неожиданно склонился в глубоком поклоне:
- Тебе, спасителю России, благодарность!
Естественно прозвучала эта напыщенная фраза. Ненатужно. Искренне.
Андрей порозовел.
Неделин торжественным голосом прокричал:
- Товарищи, поздравляю вас с успешным испытанием изделия. Только что звонил первый секретарь нашей партии Никита Сергеевич Хрущев. Он поздравляет всех участников создания водородной бомбы - ученых, инженеров, рабочих, всех, кто принимал участие в создании и испытании изделия. Особо Никита Сергеевич просил меня поздравить, обнять и поцеловать Сахарова за его огромный вклад в дело обороноспособности нашего великого Советского Союза.
Маршал обнял Сахарова и впился поцелуем в щеку.
Сахаров не знал, куда деваться от неловкости. Не любил быть в центре официального внимания. Маршал вопросительно уставился на него, будто ожидал чего-то важного. А ждал он по военной привычке, что Сахаров, вытянувшись в струнку, поедая глазами начальство, отрапортует: "Служу Советскому Союзу!"
Не дождался.
|
Поле смерти
- Ну что, в поле? - Неделин посмотрел в сторону, где только что покачивался смертельный гриб. - Посмотрим, что натворили товарищи ученые, - и тоном приказа: - Товарищ Сахаров, вы со мной.
На открытых "газиках" подъехали к контрольно-пропускному пункту. Натянули защитные комбинезоны, в верхний кармашек сунули дозиметры, надели противогазы - и не различишь, кто маршал, а кто физик.
"Козлики" мчатся по степи. Впечатление, будто пересекают поле брани после сокрушительной битвы: пушки на боку, с танка сорвана башня, другой танк горит. Лежит танковое орудие, а самой боевой машины нет. Самолеты с надломленными крыльями и оторванными хвостами. Грузовики превратились в исковерканные обожженные остовы. Рядом с участком железной дороги валяется цистерна колесами к небу. Из окопов бьет черный жирный дым. И всюду покореженные узлы механизмов, груды кирпича, тлеющие бревна.
Вдруг "козлик" сбавляет ход, резко тормозит - уперся в орла с обожженными крыльями. Он подпрыгивает, пытается взлететь - разводит крылья, напоминающие скелет птеродактиля, но у него не получается и на миллиметр оторваться от земли. Глаза могучей птицы мутные, световая вспышка сожгла сетчатку. Офицер выскакивает из машины и сильным ударом ноги перебивает орлу шею. Птица распласталась на земле, безжизненная и жалкая.
Машины мчатся дальше. Пейзаж убийственно однообразен: опаленная земля, груды металла.
Навстречу грузовики, на которых вывозят с поля подопытных животных - собак, коз, кроликов. Сахаров отводит глаза: смотреть на мучения зверья невыносимо.
Чем ближе к эпицентру взрыва, тем сумрачнее, мрачнее, темнее. Нырнули под черную тучу, прижавшуюся к самой земле. Похолодало. Почти ничего не видно. Солдат-водитель включил фары, уменьшил скорость.
Посветлело. Туча уплывает на юго-восток. В полумраке угадывается волнистая темная пустыня. Земля вздулась длинными буграми, похожими на застывшие морские волны. "Газик", преодолевая эти волны, то задирает нос к тучам, то чуть ли не утыкается в землю.
Остановились в нескольких десятках метров от эпицентра взрыва. Почва покрыта черной стекловидной оплавленной корочкой. Неделин живо соскакивает с переднего сиденья. Прошелся по хрустящей стекловидной поверхности. Снял противогаз. Сахаров подумал, подумал - и тоже вышел из машины.
Воздух прозрачен, пыли не видно.
"Вот и всё", - подумал Сахаров. Он увидел свою мысль в действии. Трагический итог его идеи - разрушение и смерть. Смерть и разрушение.
Радости не было. И счастье замкнулось. Голова разламывается от ужаса: "Господи! Да что же это мы творим?!"
Подписывайтесь на нас в соц. сетях
![Концерт DOROFEEVA, мюзикл «Ты [Романтика]», книжный фест – куда пойти в Киеве в апреле](/img/article/6891/17_tn2-v1713786933.webp)
