28501
0
Загрузить еще

Василий Аксенов едва не повторил историю Лукашина из "Иронии судьбы"

Василий Аксенов едва не повторил историю Лукашина из
Фото: Василий Аксенов, джентльмен и сибарит, когда-то был настоящим алкоголиком. Поверить в это трудно даже людям, хорошо его знавшим. Фото: ИТАР-ТАСС

Выходящая в издательстве АСТ книга "Аксенов" не имеет ничего общего с привычным форматом "Жизни замечательных людей". Перед нами воспоминания об Аксенове двух писателей, друживших с ним: Евгения Попова и Александра Кабакова. Увесистый 500-страничный том представляет собой сборник диалогов об Аксенове - о его отношениях с женщинами, друзьями, о международной славе и проблемах с советской властью...

С разрешения издательства "Комсомолка" с сокращениями публикует фрагмент книги - диалог Кабакова и Попова, посвященный непростым отношениям писателя с алкоголем.

"ВАСЯ НЕ ЛЮБИЛ "МОСКВУ - ПЕТУШКИ"

Александр Кабаков: Мне кажется, что испуганный читатель придет в некоторое недоумение, обнаружив в книжке об Аксенове беседу, посвященную алкоголю, потому что Василий Палыч, царствие ему небесное, в сознании людей был таким джентльменом, пьющим очень умеренно хорошее красное вино или пиво, очень понемногу... И в качестве пьющего человека не был известен. Более того, именно в последние годы жизни в связи с тем, что как-то он стал порезче в суждениях, он несколько раз не очень одобрительно высказался о главной алкогольной книге русской литературы: "Москва - Петушки" Венедикта Ерофеева не его любимая книга была... И вот резонный вопрос: что значит - Аксенов и алкоголь? Почему такое особенное внимание? Странно... Как если бы отдельно обсуждать "Пушкин и алкоголь" или "Чехов и алкоголь".

Евгений Попов: Ладно, давай к теме вернемся. Почему же Вася не любил "Москву -  Петушки"? Тут надо углубиться в его биографию. Я ведь его никогда не видел пьяным, понимаешь? То есть неприятие "Москвы -  Петушков" может рассматриваться как принципиальное неприятие непьющим человеком пьющего...

А. К.: Мы с ним познакомились в тот год, когда он бросил пить.

Е. П.: Однажды, когда встретил уже в новом, непьющем и сдержанном качестве какого-то старого собутыльника, тот заплакал: "Что, Вася, ты сделал с собой?! Ты же был человек как человек, морда у тебя была красная, глаза красные, пузо над ремнем свисало... А теперь как с тобой общаться? Ты, может, на стадион сейчас пойдешь бегать..." Махнул рукой и ушел - потерян Вася для настоящей человеческой жизни. В общем, это значит - была у Аксенова и такая жизнь. Мне рассказывали различные граждане истории - и, я думаю, не врали, потому что рассказывали при Василии Павловиче, - как, например, его доставляли домой путем возлагания его туловища на спину рассказчика... Васю я уже застал совершенно другим, он уже - думаю, сознательно - порвал с богемной жизнью. Но с превеликим удовольствием - как всякий завязавший - рассказывал всяческие алкогольные истории из собственной жизни. В частности, одну - ну совершенно из "Иронии судьбы". Значит, рассказывает: "Однажды, помню, я вышел из ЦДЛа, вышел... А дальше очнулся в самолете, который летит неизвестно куда. И очнувшись, немножко посидел спокойно и как-то стал соседей окольными путями, осторожно выспрашивать, куда мы, собственно, летим..." В общем, прилетели они в город Ригу. Василий Палыч вышел из самолета, порылся в записной книжке - и позвонил знакомой девушке, значит, среди ночи, очевидно, ну, или под утро... И сказал, что вот он в Риге и надо бы немножко пересидеть ему до обратного самолета, в себя прийти... А девушка, значит, его превратно поняла. Она подумала, что он приехал с предложением руки и сердца, что его вдруг так... потянуло. Понимаешь? И вот Вася у нее немного поспал на диванчике, а к обеду стали уже собираться ее родственники, знакомиться. Дядюшки толкали локтем в бок, хлопали по плечу, подмигивали - правильное решение приняли, молодой человек. И тогда он поступил совершенно как персонаж моего одного рассказа - клянусь тебе, я его написал раньше, до того, как узнал всю эту историю. Он сказал, что пойдет побриться, в парикмахерскую, ну, привести себя в порядок. И действительно пошел в парикмахерскую. А выйдя из парикмахерской, сел в самолет и улетел в Москву. И все. Потому что объяснить ничего не удалось бы...

А. К.: Вот такой человек и проступает сквозь его ранние сочинения. А последующий - непьющий, корректный джентльмен - он виден сквозь его более поздние романы.

http://kp.ru/f/4/image/31/07/460731.jpg

http://kp.ru/f/4/image/31/07/460731.jpg

 

Е. П.: А когда мы познакомились, мы были как бы... в противофазе, что ли. Поскольку он завязал, а я-то как раз очень много тогда пил... И однажды, будучи с похмелья, страдая, я задал старшему товарищу вопрос. Вась, говорю, скажи, пожалуйста, что такое запой? И тут он сказал: "Запой - это вот ты просыпаешься утром, мучительно начинаешь восстанавливать в голове, что вчера было, потом натягиваешь джинсы, по стеночке, осторожненько, спускаешься вниз, в кафе, там стаканчик коньяку... По жилам пошло, мотор завелся. Возвращаешься домой, завтракаешь яичницей, работаешь утром, все нормально, потом два-три часа поработал - и по делам поехал, на киностудию или еще куда-нибудь, потом обед с вином и с большим количеством водки, скорее всего, в ЦДЛ, потом еще дела какие-то, встречи, вечером опять ужин в ЦДЛ, а дальше, опять же, попадаешь домой неизвестным путем. И все это повторяется - годами". Вот когда он на этом кончил, я был поражен. Я тогда его спросил: "А как же ты прекратил вообще это дело? Было какое-то медицинское вмешательство?" Он говорит: "Не-а". Я не поверил: "Ну, так не бывает, у меня врачи-психиатры знакомые, они знают..." А он говорит: "Нет, так бывает. Мать мне стала говорить: чего-то ты, Вася, совсем стал плохой... и пишешь ты что-то не то, да и вообще как-то ты ведешь себя странно... И я бросил".

А. К.: Ну это... не знаю, следует ли углубляться в медицину... Но думаю, что Вася ошибался. То, что он описал, - это не просто запой, это настоящий алкоголизм, который нельзя вылечить, но который можно прижать, прижать. Он его прижал на долгие-долгие годы. Молодец. И тут доказал, что он - исключение.

Е. П.: Он его прижал на всю жизнь.

"ПОЧЕМУ МЫ ПЬЕМ? ДА ПОТОМУ ЧТО НАМ НРАВИТСЯ!"

Е. П.: А мне интересно и биографическое значение алкоголя в жизни Аксенова. Мне всегда было интересно, не почему он пил, это понятно, почему пьют в России...

А. К.: А почему?

Е. П.: Почему... А потому... Чтобы жизнь... чтобы еще несколько измерений ей придать. Потому что на трезвую голову она плосковата...

А. К.: А в Америке почему пьют? Ну, допустим, писатели?

Е. П.: Ты знаешь, есть ответ в пьесе Петрушевской "Чинзано". Там очень мудрый ответ. "Почему мы пьем все время?" - спрашивает один персонаж, а другой говорит коротко: "Да потому что нам это нравится".

А. К.: Это хороший ответ, точный и честный. И это объясняет, как и почему Вася бросил пить - ему это перестало нравиться. И больше он не пил, причем не просто не пил, а мог выпить красного вина и не начать сильно пить...

Е. П.: Я тогда у него спросил: что, и никогда с тех пор? Он говорит: "Ты знаешь, один раз чуть было не сорвался, когда умерла мама, на поминках мне налили стакан, и я уже потянулся рукой к стакану и... и понял, что - нет, я уж и здесь не буду пить, и не выпил". (...)

А. К.: Ну, последняя история на эту тему. Это году в семьдесят третьем я был на пьесе Васиной "Всегда в продаже" в "Современнике", тогда еще на Маяковке. А после спектакля все намеревались большой компанией ехать в Театр на Таганке на ночь, ночью там должен был быть концерт "для своих" группы Леши Козлова, группы "Арсенал" первого созыва, которую еще никто тогда не слышал, должно было быть большое такое неофициальное событие музыкальное. Ну, спектакль кончился, и мы все стоим возле "Современника". Стоит Вася, еще кто-то, я затрудняюсь вспомнить теперь, кто именно, кто-то из современниковских женщин. И вот одна из них говорит так мечтательно, видно, что приятное воспоминание: "А помнишь, Вася, когда была у нас твоя премьера, как ты выпил и в носках плясал?" И сразу встала передо мной некоторая картина, понимаешь? Как именно Вася выпил, что в носках плясал... Он, конечно, стал совсем другой человек, когда бросил пить. И литература его не могла не стать другой.