28501
0
24 апреля
Загрузить еще

Андрей Миронов заплатил Кваше за водку

Андрей Миронов заплатил Кваше за водку

Незадолго до этой даты в издательстве «Новое Литературное обозрение» вышла книжка актера и телеведущего, в которой он рассказывает о своем детстве и юности, о спектаклях и репетициях, о создании театра «Современник», о коллегах и друзьях. Книжка называется «Точка возврата»

О дне рождения

Как-то в день рождения у меня было мрачное настроение, я его совсем не собирался отмечать. Вдруг звонок в дверь, вваливается компания: Гришка (драматург Григорий Горин. - Авт.) с женой Любочкой, Андрюша Миронов с Ларисой, Хайт Аркаша со своей женой Люсей. Кто-то в ватнике, Гришка в темно-синем дворницком халате, откуда он достал его, не знаю, на груди висела табличка: «Незваный гость хуже!» Они принесли с собой все: водку, закуску, в кастрюле, завернутой в газеты и платки, чтобы не остыло, было что-то горячее. Прошли в мамину комнату, расстелили газету на полу, уселись, расставили все - колбасу, селедочку, а меня не пускали. «Ты не хотел справлять день рождения, ну и иди отсюда!» Но все же пристроили в уголок. Первый тост: «Давайте выпьем за эту сволочь!» Потом - «За маму этой сволочи!» Иногда они мне давали через плечо что-то выпить. Когда у них кончилась водка, я принес свою, так они мне за нее заплатили. Такой вот день рождения они мне устроили, один из самых прекрасных, один из самых запоминающихся. 

О Гафте

Гафт замечательный тип, не просто актер, а замечательный тип...

Про Валю и про истории, которые с ним случались, можно рассказывать бесконечно. Например, театр едет на гастроли в Болгарию. У Гафта спрашивают, с кем он хочет жить в номере. Гафт, поскольку сидит в одной грим-уборной с Никулиным, называет его имя. И Валя Никулин называет имя своего тезки. Гастроли в Софии проходили с оглушительным успехом. После спектакля восторженные болгары разбирали нас и увозили в гости. Один Гафт никуда не ездил. Он решил заняться своим здоровьем. Поэтому привез в чемодане гантели и эспандер. Он был в эти годы такой накачанный, что его рука была толщиной в мое бедро. Но перед каждым спектаклем заходил ко мне в грим-уборную, играл мускулами и говорил: «Игорек, смотри, ничего не осталось, ослаб, надо заниматься!» И не успокаивался до тех пор, пока не услышит: «Валя, да ты что?! Ты такой здоровый, такой замечательный, такой красивый!» В Софии он из театра шел пешком, дышал воздухом и ложился спать. Часов в пять утра со стуком открывалась дверь, вваливался пьяненький Никулин с книжкой под мышкой. Их ему дарили в гостях... Засыпал он после появления другого Валентина с трудом. Но в 9 утра начинал делать зарядку - с прыжками, уханьем. Естественно, просыпался Никулин. По своему физическому складу - абсолютная противоположность Гафту. Он лежал, как распластанный цыпленок табака. Первое, что делал, - тянулся за сигаретой и наблюдал за Гафтом. Кончив зарядку и напрягая перед зеркалом бицепсы, тот начинал свою песню: «Смотри, ничего не осталось!» И услышал однажды в ответ плачущий голос Никулина. Гафт подумал, что тому плохо, и дернулся к кровати. Никулин согнул руку, показал пальцем на бицепс и сказал: «Пощупай - железо!» Там была косточка и маленькая припухлость. Несовместимость нарастала. Иногда Гафт врывался в театр и кричал: «Уберите от меня этого сумасшедшего. Я его ударю - так никакая «Скорая помощь» не соберет!» Когда мы в продолжение гастролей переехали в Румынию, их снова вместе поселили в чудовищном номере... В одну из ночей, когда Гафт не мог заснуть, он ворочался с боку на бок и с ужасом думал, что если даже заснет, то все равно под утро придет Никулин и его разбудит. И действительно, среди ночи в проеме двери появилась фигура в белой рубахе, черных брюках с непременной пачкой книг под мышкой. Закрыв дверь, фигура двинулась вперед, с грохотом задев шкаф. Книги посыпались на пол. А фигура со стоном упала на кровать. Вот тут Гафт уже не выдержал. Он медленно подкрался к кровати, отогнул одеяло, взял соседа за горло и стал трясти его, выкрикивая страшные ругательства. В ответ Никулин начал отвечать по-немецки, что еще больше взбесило Валентина Иосифовича. «Ах, ты еще издеваешься?» Приподнял эту тщедушную фигуру в воздухе, пару раз приложил ее к шкафу. И тут он с ужасом обнаружил, что это не Никулин, а какой-то незнакомый немец... Как удалось Гафту спровадить немца и сдать его горничной, он и сам не помнил. Но когда в номер с тем же стуком и теми же книжками заявился Никулин, он его восторженно встретил, как родного брата. 

Тяжелые гастроли в Грузии. Верхом на Игоре Кваше - джигиты Олег Ефремов и Алла Покровская.

Табаков ругался с женой из-за еды

Нам выделили пансионат для рабочих, только что построенный (Кваша вспоминает о гастролях в Темиртау. - Авт.). Кроме нас, там больше никого не было. В городе существовал сухой закон. Однако обком решил: это же артисты, они без выпивки не могут, и поэтому нам завозили в буфет спирт... Был железный закон - ни одного выпившего на спектакле. Все понимали: стоит сорваться, будет катастрофа. Поэтому пили до утра, потом отсыпались, днем репетировали, а вечером шли спектакли. У нас к тому времени появился директор - Куманин, министерский чиновник, которого прислали к нам в качестве комиссара. Мы его споили быстро. Поздно вечером после спектаклей все шли в буфет. У буфетчицы был лозунг: «Шарашь их, сонных». Она обманывала как хотела, наливая спирт. А Куманин у себя в номере готовил для меня и Олега (Олега Ефремова. - Авт.) спирт отдельно. Он встречал нас на лестнице: «Олеженька, Игоречек. Прошу». Мы выпивали, потом шли в буфет поесть. А ночью начиналось что-то невообразимое. Гуляй, рванина, что называется.

Я помню, кто-то из приехавших позже привез Ефремову мед - мама послала. Утром, после крепкого возлияния, я зашел к нему в номер. Состояние тяжелое. Он лежит на кровати, еле-еле дышит. Заходит Табаков: «Олег Николаевич, где у вас тут мед?» Тот: «Перестань, сволочь, не трогай мед!» А встать и воспрепятствовать экспроприации не может. Табаков достает банку, потчует себя медом и, закрывая крышку, говорит: «Это мне на потом».

Правда, Лелика мы тоже шарашили. У него всегда была чудовищная жадность к еде. Просто пунктик. Он языком вылизывал тарелки в ресторане. Доест все, если вкусно. Единственное, из-за чего он ругался с молодой женой, очаровательной Люсей Крыловой, так это из-за еды. Кто у кого в ресторане отнимет лакомый кусок. У него всегда имелись запасы. Мы этим пользовались и время от времени на гастролях совершали партизанские вылазки. Заваливались оравой к нему в комнату, держали его и раскурочивали. Доставали из саквояжа еду и жрали у него на глазах. Однажды и в Москве это проделали. Он тогда снимал комнату, мы приехали к нему целой кодлой, навалились и держали его около двери. Он орал и отбивался. Мы шарили по углам, доставали провизию из тайников и опять же на его глазах все это сжирали. Конфеты, консервы.

Со своей женой Татьяной актер познакомился в юности в Коктебеле. И вот что из этого получилось: любовь на всю жизнь, сын Владимир и двое внуков - Настя (на фото) и Миша. Кроме того, на снимке - любимая невестка Наташа.

Мы уже работали в гостинице «Советская», когда в первый раз из Саратова приехала его мама... Она пирожки привезла вкусные, своего изготовления. Она говорит: «Деточки, вы не стесняйтесь, ешьте, ешьте. На Лелика не обращайте внимания. Он с детства привязан к еде. Вы знаете, в детстве мы находили ее везде. Дадим ему конфет, а потом по запаху находили, когда они гнить начинали. Он их прятал где-то. Ешьте, ешьте, я вас прошу, угощайтесь».

Прочитав на одном дыхании мемуары актера от начала до конца, я была уверена, что Игорь Владимирович всю жизнь вел дневник. Иначе бы не смог написать столь объемную книжку, да еще с документальной точностью, особенно главы, посвященные «Современнику».

- Дневников не вел, - разуверил меня актер. - Чтобы воскресить в памяти некоторые события, пришлось мне и моему старинному другу, журналисту Александру Авдеенко, переворошить архивы РГАЛИ. И все равно писать было трудно. Я наговаривал на диктофон, Саша профессионально литературно обрабатывал. Работали почти два года. В последнее время вышло слишком много мемуарной литературы. Поэтому я сопротивлялся, не хотел писать. Но про «Современник», особенно к 50-летию театра, появилось много неточной информации. Захотелось рассказать правду, хотя и понимаю, что все равно эта правда субъективна.

Отрывки даются с сокращением.