Артист Лесь Заднепровский: «На фонарях вокруг Софийской площади висели немцы и предатели родины»
Его дед Семен Ткаченко - первый послевоенный ректор Киевского театрального института им. Карпенко-Карого, а родители - Юлия Ткаченко и Михаил Заднепровский - корифеи Театра украинской драмы им. Ивана Франко, где сейчас играет уже сын Леся Михайловича - Назар Заднепровский. «Комсомолка» прогулялась с именитым артистом по местам его детства. Мы встретились на Михайловской площади около древнерусского собора. Но Лесь Михайлович, оказывается, в детстве о нем даже не знал. Тогда на этом месте были кусты и руины, а главным зданием была его школа, где сейчас находится дипломатическая академия.
«НА МЕСТЕ МИХАЙЛОВСКОГО СОБОРА НАХОДИЛИСЬ КЛУМБЫ И КУСТЫ СИРЕНИ»
- Вот моя украинско-французская школа № 6, единственная в городе, где иностранный язык изучали с первого класса, - с гордостью произнес мэтр сцены, указывая на недавно отреставрированное здание. В те годы начинали изучать язык с 4-6-го класса, так как советская власть не приветствовала глубокое знание иностранного языка. Эта школа мне дорога, потому что здесь училась до войны еще моя мама. И когда она привела меня в 1961 году в первый класс, то ее с удивлением встретила бывший директор. Мама похвасталась, мол, вот уже сын первоклассник. Пути господни неисповедимы: после войны и эвакуации, стольких жизненных передряг - опять в первый класс! Видимо, у мамы остались хорошие впечатления о школе. Но я не могу сказать, что учился хорошо. Эйфория от образования прошла очень быстро.
- Судя по местонахождению, это была школа золотой киевской молодежи?
- Так тогда не говорили, но по сути это верно. Здесь учился мой большой друг и неизменный режиссер Юрий Кочевенко, дети известных профессоров и врачей, еще сын певца Дмитрия Гнатюка, который потом стал дипломатом.
- Это в честь него школа сегодня превратилась в дипломатическую академию?
|
- Похоже (улыбается). Но отсюда действительно вышли многие знаменитости.
Потом внимание Леся Михайловича переключается на серое здание нынешнего Министерства иностранных дел.
- А здесь когда-то был горком комсомола. Когда я стал комсоргом театра, приходил сюда на городские собрания. Бывало, и втык давали, и награждали за работу в театре. А вот этот желтенький кусочек здания, примыкающий к школе, показывает на достройку справа от дипломатической академии, когда-то был центральным Дворцом пионеров. Во время сложных уроков я брал портфель и уходил сюда. Там находилась театральная студия, где я наблюдал, как занимаются дети. Ведь нынешний Дворец пионеров на Печерске построили значительно позже.
- А вы знали, что школа рядом с Михайловским собором?
- Ничего тогда мы не знали. Везде воспевали партию и комсомол, а религия была под страшным запретом. Тогда на месте нынешнего собора были только желтые трехэтажные дома и трапезная. И еще кусок стены. Благодаря родителям знал, что тут руины собора, но ни о его красоте, ни о значении даже не догадывался. Мы тут часто гуляли, и это место считалось территорией Владимирской горки. Здесь были клумбы, кусты сирени.
«НА АНДРЕЕВСКОМ СПУСКЕ МОГЛИ ЗАПРОСТО УБИТЬ»
|
- Вы, наверное, там впервые поцеловались?
- Нет, это произошло прямо за школьной партой, без отрыва от школьного процесса. Хотя учителя, зная, что я буду только артистом, отправляли меня вместо контрольной погулять на Владимирской горке. Еще я бегал вниз на Гончарку, где впервые узнал, что такое таволога. Это такая колючка с мелкими голубыми цветочками. Мы часто там дрались с подольскими мальчишками, и когда я однажды пришел весь оборванный, отец сразу спросил: «В тавологу попал?» И объяснил, что это дикий кустарник, пострашнее любой крапивы. Если ее окунуть в соль и хлестнуть человека, то раны не заживают очень долго. Так турки карали наших казаков, которые попадали к ним на галеры.
А еще мы бегали гулять вниз на Десятинную, где сейчас школа №25. Она существует еще с тех времен. И там у нас тоже были драки за территорию. Но Андреевский спуск ближе к Подолу был в те времена очень страшным местом. Там ютилось хулиганье. После войны туда поселили в коммуналки и полуподвалы уголовников. Володя Быстряков тоже родился в полуподвале, и он вам подтвердит, что в то время человек мог запросто пропасть, а через неделю его труп обнаруживали на Гончарке. Могли зарезать на Подоле и бросить в Днепр. Представьте, что я рос в этой среде, эти темы обсуждала моя компания.
Полюбовавшись еще несколько минут отстроенным Михайловским собором, Лесь Михайлович приглашает нас пройтись по стометровке на Софийскую площадь, к дому, где он родился и вырос. Прохожие узнают народного артиста и радостно нам улыбаются. Мы останавливаемся возле памятника Богдану Хмельницкому.
- Вот видите, гетман указывает своей булавой прямо на наш подъезд. Дедушка гостям так и говорил: идите за булавой и сразу попадете, не ошибетесь. Поселился в этой квартире после освобождения Киева. Он тогда был полковником в штабе Хрущева, отвечал за идеологию, а когда Киев стал советским, забрал из эвакуации семью и перевез в этот дом. Моя мама вспоминала, что вокруг Софийской площади на фонарях были повешены немцы и предатели родины. Она была в ужасе! Но позже, когда трупы убрали, площадь снова приобрела свой чудесный вид. Тут была трамвайная линия - второй маршрут шел до улицы Прорезной (тогда Свердлова), а потом спускался вниз к Крещатику.
«НАШ ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРИК СНЕСЛИ РАДИ БАНКОВСКОГО ЗДАНИЯ»
- И вы так тут жили большой семьей?
- Да, в 1950 году мама привела сюда еще и отца, с которым познакомилась в театральном институте. У них родилась большая любовь, а от нее и я - в 1953 году, после смерти Сталина. Мамочка как-то созналась: так плакала по вождю, что чуть меня не потеряла. Комсомолка! Тогда вся страна была в трауре. Но я родился в июне, когда страсти немного поутихли. Мы жили очень интересно. К деду в гости часто приходили корифеи театра, которые преподавали у него в институте: Амвросий Бучма, Дмитрий Милютенко, Наталья Ужвий, заходил даже Константин Хохлов. Конечно, я поступил в театральный институт, и тогда сюда стали сходиться все мои друзья. Бабушка кормила борщом и пирожками и очень радовалась, что благодаря нам остается молодой. Мы ведь здесь готовились к показам и репетициям. У нас образовался своеобразный бермудский треугольник: Крещатик, Ярославов Вал и дом моего детства.
- А в «Софии Киевской» не гуляли?
- Как это? Я очень любил бывать здесь в скверике. А бабушка просила принести ей оттуда каштаны от моли. У нас их были целые мешки!
- А что находилось на месте этого элитного дома? - показываю на желтую пятиэтажку рядом с «Софией»?
- Милый старый дом с магазинчиками на первом этаже. Потом его расселили, а здание отреставрировали. Видите, рядом построили еще одно стилизованное под модерн банковское здание. А ведь на его месте был наш уютный двор, похожий на зимний сад с беседкой. Его не уничтожила даже война, а нынешние перестройщики снесли! Помню, там по вечерам мужики играли в шахматы и домино. А днем было раздолье нам - мяч погонять. Еще мы знали все секретные переходы на крыши других домов, лазили по ним, прыгали по чердакам. Даже подземный тоннель был: перекрытия канализации. А какие тут были сады! Мы гуляли над обрывами Княжей горы, где стояли дома с каменными балконами на весь этаж. Я себе представлял, как бы сидел там за самоваром. Хороши уголки памяти, если они подкреплены еще и сохранившейся архитектурой. Нельзя разрушать старый Киев. Вот сейчас остался на улице только мой дом, а раньше тут была целая улица таких прекрасных зданий. Но их снесли ради этой каляки-маляки, - махнул Заднепровский в сторону банковского монстра.
Мы расстались на углу улиц Владимирской и Артема. Наш герой направился в театр, а мы в ближайшую кофейню отогреться после 10-градусного мороза.
