Даже очень мужественный человек испытывает страх и боль от потерь. Война – это страшная травма для всех нас и каждого в отдельности. Как ее переживают люди и какие могут быть последствия – об этом наш разговор с генеральным директором Киевского областного психиатрически-наркологического медицинского объединения, Заслуженным врачом Украины Геннадием Зильберблатом.
- Геннадий Михайлович, вопрос очевидный, но все же: как война отражается на психическом здоровье?
- Я этой проблемой занимаюсь с 2015 года, когда к нам начали поступать пациенты с посттравматическими стрессовыми расстройствами. Ветеранов АТО в нашем объединении было немного, для них в области работает специализированная больница ментального здоровья. Но были родственники воинов, их жены, матери.
Психические изменения, которые происходили с людьми в 2014 – 2015 годы и происходят сейчас, впервые подробно были описаны в 1905 году по следам русско-японской войны. Есть интересная монография середины 60-х годов – о реактивных психозах как последствиях боевых действий. Но я практически не встретил литературу, которая анализировала бы последствия войны в Афганистане. Возможно, она есть в каких-то спецархивах, но недоступна в научных библиотеках.
Зато попадались переводные работы американских ученых о вьетнамском синдроме. Мы использовали это материал и тот, который нарабатывался в психиатрическом отделении нашего Центрального военного госпиталя.
А еще я обратился к художественной литературе и считаю, что наиболее рельефно ПТСР (Посттравматическое стрессовое расстройство. - Авт.) описаны в романе Шолохова «Тихий Дон» и в романе Ремарка «Три товарища».
Помните, как герой Ремарка, зайдя в ресторан и увидев лоснящиеся, жующие лица, выхватил пистолет и готов был по ним стрелять? Так же Григорий Мелехов хотел рубить шашкой односельчан за то, что пили, гуляли, пока он воевал.
- Посттравматический синдром – это агрессия?
- Не только агрессия, но и другие тяжелейшие поражения, которые могут развиваться при экстремальных событиях. Например, природных или техногенных катастрофах. Война – самый сильный раздражитель. Американцы пишут, что изменения в психике находят даже в третьем поколении – у внуков участников боевых событий.
Американские психиатры приводят такие цифры: в течение 5 лет после окончания вьетнамской войны, а по другим данным в течение 7 –10 лет, более 50 000 бывших военных покончили жизнь самоубийством.
- Вьетнамская война не затронула территорию и мирное население Америки. Выходит, все это вернулось бумерангом, и то же самое произойдет в России?
- Безусловно. Россияне в полной мере ощутят на себе психологические последствия своей агрессии. Другое дело, что реальную картину там станут скрывать. Как скрывали афганский синдром.
- Как проявляется посттравматическое стрессовое расстройство?
- Есть несколько форм – легкая, средней тяжести и тяжелая. Это глубокая депрессия, которая может заканчиваться галлюцинациями, бредом, суицидальными намерениями. То же самое может быть при средней форме, но в менее выраженной степени. Легкие проявления – это раздражительность, вспыльчивость, ощущение дискомфорта, внутренняя озлобленность, немотивированная обида.
Американцы считают, что разные формы ПТСР могут проявляться у 85 – 87% участников боевых действий.
- Что вы наблюдаете у пациентов, которые поступают к вам на лечение?
- То же самое – разные формы ПТСР. Таких пациентов пока немного, но количество будет расти в геометрической прогрессии - так говорит наука. Поэтому сейчас мы должны все усилия сосредоточить на подготовку материальной базы и кадров для работы с такими расстройствами.
Если говорить о материальной базе, то в нашем объединении еще 7 лет тому назад был создан Центр медико-психологической реабилитации, куда, кроме врачей, вошли психологи и социальные работники. В помещении сделан ремонт, есть оборудование, позволяющее проводить более 30 техник психотерапии, начиная с арт-терапии, песочной, телесно ориентированной и так далее.
- Помнится, медицинские реформы сильно ударили по психиатрии. Базу удалось сохранить?
- Да, материальную базу мы сохранили. А вот кадровый вопрос пошел под нож. В нашем объединении четыре года сокращали количество коек. Было 900, сейчас - 505. Было 118 штатных единиц, сейчас - 72. В первую очередь пришлось сократить социальных работников. Из 19 должностей удалось сохранить только две. Из 18 психологов осталось только 8.
И вот если врачам и медсестрам в этом году повысили зарплаты, то у психологов она осталась на уровне санитаров. И пакет по психической реабилитации у Национальной службы здоровья мы только выбиваем. По инфарктам, другим заболевания реабилитация есть, а по нашему профилю - нет. Хотя ВОЗ четко различает физическое и психическое здоровье.
- Получается, мы видим проблемы, которые ставит война, но опять не готовы их решать?
- Сейчас есть надежда. Вышел закон о реабилитации. На днях у нас был госпитальный совет Киевской области, так вот наш Департамент охраны здоровья разработал отличную программу, по которой реабилитацией будут заниматься не только два психиатрических учреждения, но и многопрофильные больницы.
Хочу отдать должное Министерству по делам ветеранов. Пока НСЗУ (Национальная служба здоровья Украины. - Авт.) ведет себя как слепой котенок, оно издало приказ, на основании которого лечебные учреждения могут создавать мобильные бригады медико-психологической помощи. Мы уже такую создали.
- Приходилось работать с пациентами из Бучи, Ирпеня, Гостомеля?
- Да, такие пациенты были в стационаре. Как гражданские лица, так и несколько военнослужащих – участников батальонов теробороны. Наблюдались депрессии, нарушения сна, аппетита, эмоциональных реакций. У некоторых были галлюцинаторные проявления.
Лечение средней и тяжелой формы ПТСР требует стационарного лечения, а вот психолог таким людям нужен с первого дня. Но он может помочь только при легкой степени расстройств. Поэтому сейчас нужно думать о том, как сразу совмещать психотехники и психофармакологию - препараты, которые помогут выйти из тяжелого состояния. Помочь может только комплексное лечение.
- Люди чаще стали обращаться к вам за помощью?
- Чаще, особенно это касается переселенцев. За пять месяцев мы пролечили в стационаре более 900 человек, которых война вынудила покинуть свои дома. Причем уровень амбулаторной помощи или работы с психологом уже был пройден до госпитализации.
- У нас в крови, о чем мы с вами не раз говорили, страх перед психиатрией. Сейчас доверие растет?
- Доверие растет, страх уменьшается. Потому что человек ищет помощи. Это инстинкт, работа подсознания.
- Как ваша больница ощутила на себе войну?
- Мы были от нее не так далеко. Рядом Васильковский аэродром, который бомбили. И мы тоже падали поначалу на пол, когда выли сирены.
Что касается больных, то часть из них забрали родственники, чтобы увезти в более безопасные места. А часть наоборот – нам привезли, чтобы оставить, а самим уехать.
НЗСУ декларирует держать пациентов три месяца. А мы держим и четыре, и пять. Не можем же выставить больного человека на улицу.
- Есть проблемы с продуктами, лекарствами?
- Вытягиваем благодаря гуманитарным программам. Пользуясь случаем, хочу выразить благодарность всем, кто помогает. Очень много сделал наш департамент - создал специальный склад медикаментов, который нас спас. Иначе лечить было бы нечем.
Сложней с продуктами. У нас выиграли тендер предприятия с базами в Гостомеле, часть закупок мы хранили там, потому что свои склады маленькие. Так вот все эти базы подверглись бомбежкам и разрушены.
Поэтому тут тоже выживаем за счет гуманитарки. У нас своя пекарня, своя артезианская скважина, но в продуктах постоянная потребность есть.
- Много врачей уехали с началом войны?
- Представьте, нет. Я никуда не выезжал, и подавляющая группа наших медиков тоже остались с пациентами. Уехали единицы. У нас, как и во многих других больницах, даже жили на рабочих местах. И медики, и пекари, и бухгалтеры. Всем людям, которые остались, я вручил грамоты.
А все генеральные директора областных медучреждений получили грамоты Киевоблсовета. И премию в 600 гривен. Вы зря улыбаетесь. Главное в этой ситуации не деньги, главное - понимание, что наш труд оценивают и помогают.
- У вас специфические пациенты. Как переживаете воздушные тревоги?
- У нас есть два подвальных помещения, которые мы приспособили под убежища. Когда начались первые тревоги, были готовы ко всякому. Но больные вели себя очень организованно и ответственно. Не было истерик, попыток побега, агрессии друг к другу.
Мы недооцениваем психику человека в минуты опасности. Она концентрируется, мобилизует сама себя.
- Вы поддерживаете связь с коллегами из других городов. Какова судьба больниц на оккупированных территориях?
- Мы держим связь через Ассоциацию психиатров-наркологов и медицинских психологов и Ассоциацию психиатров, проводим видеоконференции. Знаю, что с оккупированных территорий больных вывозили в соседние области, также выехали большинство врачей.
Сейчас большая группа из Донецкой и Луганской областей расположена в Днепре. Мариупольская больница намерена создавать лечебницу в Киеве.
- Может, у вас есть какие-то свои особенные наблюдения?
- В последнее время исчезли больные алкоголизмом. Нет, сухим законом это не продиктовано, тогда как раз такие были. Я это связываю с тем, что общество стало терпимее к пьющим. Люди употребляют алкоголь, чтобы снят стресс, это самый доступный бытовой наркотик.
Но одобрять это, конечно, нельзя. Алкоголь не лечит психические травмы, а только может усугубить их.
Уроженец Киргизии, Геннадий Зильберблат работает в Украине с 1976 года. С 1981 года - главный внештатный специалист по наркологии Киевской области.
В 1998 году инициировал создание первого в стране психиатрически-наркологического медицинского объединения на 1175 коек. Был назначен генеральным директором. По образцу этого объединения создано более 80% таких же по всей Украине.
Имеет высшие квалификационные категории: «Организация и управление здравоохранением»,
«Психиатрия», «Наркология». Автор и соавтор более 100 научных печатных работ, среди которых одна монография и два изобретения. Награжден медалями О.Р. Довженко и А.М. Миля.
С 2019 года член рабочей группы по психиатрии НСЗУ.