Улетающий гусь
Начнём со снимка. Мне подарил его саранский друг, страстный охотник Анатолий Яковлевич Митронькин
Мы видим на снимке момент, когда из рук его улетает «добытый», как говорят охотники, дикий гусь.
О гусях Анатолий Яковлевич мне много рассказывал, обращая вниманье на чуткость и осторожность птицы. «Ночевать собираются на каком-нибудь пятачке суши среди воды или на поле, где нет ни кустика, - незамеченным к ним подойти невозможно.
Все же под выстрел сторожкие птицы попадают. Охотник прячется в зарытую загодя бочку на пути их пролёта или в копну старой соломы. «А был случай однажды: спрятались мы на опушке обсудить, как обхитрить нам сидящих на поле гусей. А гуси вдруг сами к нам побежали, да еще и с воинственным криком. Спровоцировали их собаки. Рванулись они к сидевшей на поле стае. А гуси не испугались и с сердитым гоготом побежали навстречу. Собаки от неожиданности отступили - и бегом к людям. Гуси - за ними, заметили нас слишком поздно.
А с этим гусем была такая история. Один из моих московских друзей на удачу пальнул в пролетавших над нами птиц. Выстрел был для гусей безопасным, и всё же одного дробинка задела. Он не упал, а на малых кругах приземлился почти что у наших ног. Мы взяли его, контуженного, и привезли на мой двор. Гусь не дичился, поел даже овсяной каши, а дня через три оклемался - стал резво и беспокойно ходить по сараю. Лестно было друзьям моим вернуться в Москву с добычей, но ни у кого не поднялась рука прикончить беззащитную птицу. «Оставь у себя, может, приживется среди домашних». А я предложил гуся выпустить на свободу. Это всех обрадовало. Поехали в поле. И вот на снимке - улетающий гусь. Набирая высоту, он призывно кричал. Мы наблюдали за ним, пока он не растворился в затуманенном воздухе».
Радуясь счастливой развязке, мы вспомнили с Анатолием случаи, когда азартный охотник вдруг становится милостивым, если объект охоты оказался в беспомощном положении - включается механизм, когда нормальный человек «лежачего не бьёт».
ИСТОРИЙ таких немало. Бывалый и очень умелый охотник Валентин Николаевич Шуваев из Кимр рассказал, как однажды он пожалел вальдшнепа. «Охота на этого кулика требует меткого выстрела, умения выбрать место, где апрельским вечером в брачном полёте один за другим появляются («тянут») вальдшнепы. Летят самцы, а самка, услышав привычные звуки - «хорканье» и «цырканье», - взлетает тоже с характерным негромким криком. И к ней мгновенно пикирует соискатель свиданий.
Охота на вальдшнепа не добычлива, но азартна и поэтична. Стоял я однажды у ручья на опушке. Долгоклювые птицы летят, но почему-то «не по правилам» - в стороне от ручья. Стрелять бесполезно - метрах в ста от меня пролетают. Я решил поменять место, и, вскидывая ремень ружья на плечо, ударом пряжки об антапку на ложе двустволка произвел звук, походивший, видно, на призыв самки. Летевший в это время в ста метрах возбужденный жених услышал желанный призыв, резко повернул в сторону и приземлился в десяти шагах от меня. Было еще светло, и я хорошо видел возбуждённую птицу в позе крайнего удивленья. «Ну а ты-то откуда взялся?» - такими словами можно было определить отношение птицы ко мне. Простоявши без толку час на опушке, я должен бы этой удаче порадоваться. Но можно ли было поднять ружьё? Во время полёта попасть в вертлявую птицу непросто - нужен опыт и даже некоторое искусство. А тут было бы просто убийство. Секунды четыре мы с вальдшнепом глядели друг на друга. Потом я махнул рукой со словами «Ну лети же, лети, дурачок!». Много лет прошло, а этот случай я вспоминаю как событие маленькое, но приятное: хорошо, что не выстрелил».
В ХОПЁРСКОМ заповеднике я несколько лет встречался с волчатником Василием Александровичем Анохиным. Много часов просидели мы с ним у костров, много разных случаев я услышал. Специалистом на волчьих охотах он был исключительным. Рассказ об этом он начинал так: «Волки, о!..»
А однажды я услышал от него рассказ о случае на лосиной охоте. «Лосей было много, лицензии по карману были любому охотнику. Под Николин день собрались мы компанией - запастись к празднику мясом. Семь человек нас было - все люди знающие, деловые. Километрах в двадцати от заповедника определили: лось тут. Ну всё чин чином: загонщики, бумажки из шапки - кому на какой номер стать. Хлопот было много. Наконец с волнением разошлись по номерам. Мне досталось местечко на краю молодых сосняков.
Тишина. Слышу, только сороки стрекочут - обнаружили, значит, лосей и загонщиков. Снег у меня под валенками утоптан, одежонка удобная - легко ружьё вскинуть. А стрелок я хороший. Ждём. Я за своим сектором внимательно наблюдаю. Шансы в сравнении с остальными стрелками у меня средние. Но вдруг слышу, сорока трещит где-то близко - лося ли видит или меня узрела. И вижу вдруг лося. Близко ко мне, метрах в пятнадцати стоит боком. Стрелять надо, а я не могу. Наблюдаю, как лось, почуяв меня, хочет увидеть или хотя бы услышать - уши трубочкой шевелятся. Живописен на фоне запорошенных снегом сосенок. Стрелять надо, а я медлю и вдруг опускаю ружьё - чувствую, не могу выстрелить. При охоте на кабанов и волков этого чувства никогда не было. А тут нахлынуло. Что делать? Поднимаю кверху стволы и стреляю в погожее синее небо. Лося, конечно, как ветром сдуло - рванулся в сторону от стрелков, и это его спасло.
Ну, как всегда, разборка охоты. По следам было видно, как близко подошел ко мне лось. «Ты что же, зажмуркой стоял?» Что мог я ответить на этот вопрос? Рассказал всё, как было. Матюков я услышал столько, что страшно и вспомнить. А приговор был коротким: на лосиную охоту больше не брать. Лишь один из охотников понял меня. Молчал, когда все галдели. А когда шли к дороге, украдкой положил руку мне на плечо - понимал, конечно: будучи в коллективе, негоже так оплошать, но, видно, и ему приходилось что-то подобное испытать…»
И ЕЩЁ ДВЕ истории, прямо с охотой не связанные. Одну в Африке рассказал мне немецкий профессор Гржимек. «Много раз наблюдал я, как охотятся львы, как подстерегают антилопу и с бешеной страстью её убивают. Никакой симпатии к зверю не чувствуешь, антилопу всегда жалеешь. А вот недавно еду тут по саванне и вижу, лежит умирающий лев. От старости умирает. Охотиться уже не может - худой, глаза слезятся. На меня ноль вниманья - ко всему уже равнодушный. Пронырливые шакалы крутятся рядом. Еще недавно им доставался кусок добычи имевшего силы льва. Теперь пришел час шакалов прикончить владыку. Заглушив мотор, я постоял, размышляя о превратности жизни. И что я сделал? Отъехав в сторону, подстрелил антилопу и привёз её льву. Сострадание к слабому очень часто заглушает все остальные чувства».
Нечто подобное испытал я и сам. В Подмосковье уже много лет хожу с рюкзаком в лес между Внуковским и Калужским шоссе. Знаю там каждый пень, каждую ямку, муравейник, поляну. И лет пять вблизи деревенек Летово и Зимёнки наблюдал стаю одичавших собак. Это была разношерстная банда с четкой иерархией и способностью выжить в лесу. В феврале как-то, пробегая на лыжах, я наткнулся на их свадьбу около стога старой соломы. Парочка крупных псов лежала на верхушке стога и смотрела на меня с готовностью кинуться вслед.
Всё живое в лесу эти бестии вычесали и, подобно лисам, стали охотиться на мышей. В бинокль я часто видел испачканные землёй морды. Встречал и следствия зимних свадеб - на лесную тропку вдруг выкатывался щенок, а за ним сука, хватавшая сына за шкирку и уносившая в чащу.
Совсем нетерпимыми стали собаки, когда в Летове и Зимёнках отважились воровать кур, задавили однажды двух коз, привязанных к колышкам на окраине деревеньки. Бороться с дикой братией было трудней, чем с волками, поскольку собаки не боялись людей. Они избегали капканов и обходили засады. Ненависть к ним была всеобщая. И я эту ненависть разделял, поскольку и сам мог стать жертвой стайного возбужденья собак. Однажды, было это в конце октября, шел я низиною у ручья, опушенного ивняками, и наслаждался изумительной тишиной предзимнего леса и поля. И вдруг услышал душераздирающий вопль - кого-то явно настигла беда. Первая мысль была о собаках - на кого-то напали… Бегом я бросился вверх по ручью и в прогале зарослей возле воды увидел одну из хорошо мне знакомых собак. Она оказалась в беде.
Через ручей лежал хлипкий мостик, сбитый из тонких липок. Стая, как видно, благополучно перебежала тощую переправу, а у этой лапа скользнула между пружинящих жердочек - собака свалилась в воду, теченье утянуло её под мостик, в котором застряла лапа. Собака, изогнутая под мостком, уже с трудом держала голову над водой. Глаза несчастной расширил ужас - я был для неё одним из тех, кто стаю преследовал. И вдруг жалко стало собаку. Но как ей помочь? Пройти по мостку и руками развести жердочки было опасно. Оглядевшись, я поднял палку, и это, конечно, лишало собаку всякой надежды. Но, когда палкой я стал пытаться проделать нужную операцию, собака сразу поняла: это помощь… И вот нога пленницы выскользнула из капкана. Собака вынырнула из-под мостка и моментально оказалась на берегу. Секунды три, повернув голову, она с удивленьем глядела в мою сторону, потом на трех ногах (четвертая её не слушалась) собака по следу запрыгала в ту сторону, где скрылась равнодушная к ней стая.
ВОТ ТАКИЕ воспоминания вызвал снимок с улетающим диким гусем. А главная мысль всего сказанного вот в чем: сострадание к слабому - важное свойство души человека.
