Больше водки Венедикт Ерофеев любил только музыку
|
Жизнь Ерофеева выглядит печальной: нищее детство на Кольском полуострове, арестованный отец, детдом, потом - бедность, склонность к алкоголю и смерть в 50 с небольшим лет. И написано им было, в сущности, совсем немного. Но среди этого немногого - одна из лучших книг ХХ века, поэма (так автор назвал свою повесть) "Москва - Петушки".
О том, каким был этот человек, рассказывают Олег Лекманов, Михаил Свердлов и Илья Симановский в книге "Венедикт Ерофеев: посторонний", вышедшей в канун юбилея писателя.
Мгновенный алкоголизм
Ерофеев поступил в Московский университет в 1955 году без особых сложностей: он был золотым медалистом. Приятель вспоминал, что он "не курил, ни капли спиртного не употреблял и даже давал по шее тем, у кого в разговоре срывалось непечатное слово. Любили его все. Его голубые, как небеса, глаза, длинные ресницы и румянец во всю щеку..."
Но на зимние каникулы он уехал домой в Кировск и там узнал, что его отец тяжело и неизлечимо болен. Он стал мрачен и малообщителен, потерял желание учиться в университете, начал курить и пить.
Поэтесса и филолог Ольга Седакова вспоминала его собственный рассказ: "В Москве, бредя по какой-то улице, он увидел в витрине водку. Зашел, купил четвертинку и пачку "Беломора". Выпил, закурил - и больше, как он говорил, этого не кончал. Наверное, врачи могут это описать как мгновенный алкоголизм". А его друг Владимир Муравьев вспоминал: "В студенческие годы Веничка совсем ничего не ел. Он говорил: "Идеальный завтрак: полчетвертинки, оставшейся с вечера, и маленькое пиво. Идеальный обед: четвертинка и две кружки пива. Идеальный ужин: полчетвертинки (вот то, что должно остаться на завтрак, но на ужине все время спотыкаюсь, обязательно получается целая четвертинка), большое и маленькое пиво".
С МГУ Ерофеев вскоре расстался. Но он всегда невероятно много читал, мог месяцами сидеть в библиотеках, блестяще знал русскую поэзию. Без всякого труда поступил во Владимирский пединститут. А потом - почти по приколу - решил снова поступить на филфак МГУ. Как вспоминал друг: "Однажды он проходил мимо здания МГУ и видит: там прием. Он подал документы и с ходу, не готовясь, написал сочинение. И написал его на пять! Это вообще совершенно невероятная вещь, потому что пятерки за сочинение при поступлении в университет не ставят никогда". Но учиться он, конечно, не стал.
Им восхищались Довлатов и Шукшин
Ерофеев работал то грузчиком, то кабельщиком, и последнее вдохновенно и иронически описал в поэме "Москва - Петушки". Хотя в книге кабельщики предстают отъявленными халтурщиками, в реальности Ерофеев работал старательно. Однако в том, что касается выпивки, в поэме не так уж много преувеличений: к тридцати годам выпивка "стала для него работой", по словам одного из знавших его людей.
Что стало непосредственным толчком для создания поэмы "Москва - Петушки"? По одной из версий, трагическая гибель его бригады. Вспоминал его приятель Юрий Гудков: "Однажды мы засиделись допоздна, и Ерофеев просыпает и опаздывает на работу. Трудно описать потрясение Венедикта, когда он узнает, что машина с его товарищами по бригаде перевернулась на пути к Шереметьеву и почти все люди погибли. Венедикт сильно запил и целый месяц "паркет казался ему морем"".
Сам Ерофеев описывал рождение замысла не так драматически: однажды он просто ехал в электричке из Москвы в Петушки без билета (он на них не тратился), наткнулся на контролеров, те заметили, что из кармана у него торчит початая бутылка вермута... и немедленно выпили. Дальше Ерофеев ехал беспрепятственно. Так или иначе, в 1969 или 1970 году он "нахрапом", "на одном дыхании" создал свою поэму.
Ею восхищались крупнейший филолог Михаил Бахтин, поэт Юлий Ким, актер и режиссер Василий Шукшин. Сергея Довлатова спросили: "Можно отметить, что одним из лучших современных прозаиков вы считаете Венедикта Ерофеева?" Он ответил: "Нет, ни в коем случае. Не одним из лучших, а лучшим, самым ярким и талантливым"
|
Мышки, лягушата и крот на люстре
Примерно в это же время пьянство Ерофеева начало приобретать совсем мрачный характер - выпив, он становился агрессивным. Ольга Седакова вспоминала, что однажды всерьез заподозрила Ерофеева в том, что он украл у нее и выпил не то что "Сирень", а дефицитные французские духи. Потом выяснилось, что их заранее спрятал муж, знавший, что Ерофеев должен зайти к ним в гости...
Спустя еще несколько лет начались и приступы белой горячки с галлюцинациями. "Мышки и лягушата. Всю ночь приемник, чтобы заглушить застенное пение. Люди в шкафу. Крот на люстре. Паноптикум..." - записывал он. И тем не менее вне запоев он оставался интеллигентным и очаровательным человеком.
Однажды Ерофеев придумал игру, которой развлекался долгие годы: оценивал писателей по тому, сколько водки бы им налил. "Ну, например, Астафьеву или Белову ни грамма бы не налил. А Распутину - грамм 150. А если бы пришел Василь Быков и Алесь Адамович, я бы им налил по полному стакану. Юлиану Семенову я бы воды из унитаза немножко выделил, может быть". Насчет Виктора Астафьева он, впрочем, в конце концов смилостивился и мысленно выделил ему 15 граммов.
В тему
"Какие дела могут быть важнее грибов?"
Одним из главных увлечений Ерофеева были походы за грибами. Его друг Марк Гринберг вспоминает: "На меня он только один раз по-настоящему гаркнул. Как-то утром позвонил и сказал: "Давай-ка подваливай к часу дня на Ярославский вокзал, поедем по грибы". Он меня врасплох застал, и я ему сказал: "Вень, слушай, рад бы, но дел полно..." - что-то такое. И тут он именно прорычал: "Вот кого я терпеть не могу, это деловых людей, у которых дел полно. Ты сам подумай: какие у тебя дела могут быть, которые важнее грибов?"
Для самого Ерофеева, впрочем, куда важнее грибов и даже алкоголя была классическая музыка. В записных книжках у него есть такая фраза: "Если бы я вдруг откуда-нибудь узнал с достоверностью, что во всю жизнь больше не услышу ничего Шуберта или Малера, это было бы труднее пережить, чем, скажем, смерть матери. Очень серьезно". Знакомый вспоминал: "Музыка на него оказывала прямо-таки наркотическое воздействие. Он получал от нее гораздо больше кайфа, чем от водки. Людей, которые так слушали музыку, я больше не припомню". Продавцы музыкальных магазинов, сначала пренебрежительно окидывавшие взором скромно одетого Ерофеева, в итоге проводили с ним много времени за выбором пластинок, а потом провожали его с сияющими глазами и фразой "Такие покупатели у нас бывают редко!"...
