• Главная
• Общество

Решила 73-летняя пенсионерка и объявила войну памяти 20-летнего солдата-«афганца»

«Изыди, сатана!»

Ирина Порфирьевна Юрашко, гражданка 73 лет, засела в прохладном холле Полтавской мэрии, как на огневом рубеже. На плечах - мохеровая кофта (очень боится подхватить воспаление легких), на голове - оранжевая «хустка» и повязка с надписью «Голодую». Рядом, подобно боеприпасам, разложены бумаги, многие - с печатями. Иконка стоит. Взгляд у Ирины Порфирьевны прозрачный, немигающий.

- Сегодня только три глотка свяченой воды выпила, - произносит она шепотом. И добавляет: - Ничего, я своего добьюсь. Или взорву этот танк!

Начальники из мэрии пробегают мимо «блокпоста» Ирины Порфирьевны на рысях. Конечно, страшно… Вторую неделю бабка парализует жизнь государственного органа. С утра является в холл как на работу и до темноты, пока охрана не взмолится: «Нам двери закрывать пора!» - продолжает акцию протеста. И уговаривали ее сдаться, и предупреждали об ответственности за вандализм, и священников приводили - сразу троих! - вразумить пожилую женщину, мол, мемориальная доска не может нести зло - все без толку. Бабка одного из батюшек чуть клюкой по спине не «благословила»:

- Продался?! Изыди, сатана!

Дошло до того, что по заданию горисполкома соответствующие службы подготовили справку: сколько за год несчастных случаев произошло в соседних девятиэтажках. И сравнили статистику с бедствиями дома, где который год мучится под «проклятием» доски гражданка Юрашко. Хотели убедить цифрами: увы, люди везде мрут одинаково.

Ясное дело, Ирина Порфирьевна ни строчке не поверила. Напротив, появление подобного документа еще больше утвердило ее в собственной правоте. Раз уж власти тоже ударились в метафизику и начали исследовать, способен ли памятный знак пагубно влиять на живых, значит, что-то определенно есть!

- Фамилия того хлопчика - Грабчак. На «гроб» похоже! Приходят его друзья, по две гвоздики кладут. Поминают… Значит, поминание по усопшему и на нас распространяется регулярно. Семья на девятом этаже вымерла? Вымерла. Лариса из второго подъезда над своим сыночком-школьником дрожала? Не уберегла! Залез в щитовую будку, убило током. Только и выносят во двор табуретки - гробы ставить… Доска притягивает смерть!

Ирина Порфирьевна огляделась по сторонам:

- Газон у дома ограждает металлический забор. Вот пойдите, присмотритесь: на нем же звезды, как на военном кладбище… После 15 февраля (годовщина вывода советских войск из Афганистана. - Прим. авт.) уже четверых соседей похоронили. Сразу как цветы к доске принесли, соседка у себя в квартире на ровном месте упала и сломала шейку бедра. Я вышла и мужикам говорю: «Больше никогда сюда траурные цветы не лОжьте!» А они ругаются и даже замахиваются на меня!

Бабке ничего больше не оставалось, как взять сапу и черенком поддеть вазу, чтоб упала и разбилась. (Гвоздики она и раньше выбрасывала, обломав стебли.) Потом собрала поквартирно подписи жильцов и уже от имени общественности отправилась на штурм региональной приемной президента Украины.

Чтоб забрали-таки, как письменно пообещал однажды сгоряча райисполкомовский чиновник, с глухой стены дома маленькую, с еле заметным, выбитым по мрамору очертанием БТРа табличку: «Грабчак Валерий Николаевич. 1963 - 1984. Проявил героизм и мужество при выполнении интернационального долга в Демократической Республике Афганистан…»

Улица старшего сына

Нет ничего страшнее черно-белых фотографий из детства, когда за ними не наступил и никогда не наступит черед цветных снимков - современных.

- Вот Валера в школе, с одноклассниками. С гитарой. В геологоразведочном техникуме, на практике, на буровой. Я ему тогда еще курточку купила. Светлую, из болоньи… Перед армией как раз.

У Екатерины Ивановны Грабчак отечно-бледное лицо. Несколько инфарктов. Недавно перенесенная операция на глазах. Слепнет и отец, Николай Максимович. Был бы Валера, берег бы родителей, жалел, заботился о них, как подобает сыну. На младшую сестру не надеялся. А так смотрит с портрета, к которому прикреплен орден Красной Звезды и медаль «За отвагу», и не знает, что полагается от государства Украина его маме и папе за подвиг жить сиротами - 97 гривен ежемесячно. Это уже увеличили сумму, раньше 29 гривен выдавали.

- Валеру нашего так все любили… Друзей после занятий полон дом! С девочкой дружил. Но мы даже не знаем, как ее звали…

Николай Максимович берется пересказать мне, как погиб сын. «Груз 200» сопровождал в Полтаву жарким майским днем 84-го раненый офицер-сослуживец, почти такой же пацан. Он и ночевать у Грабчаков остался после похорон. Пил, плакал. И предупреждал: «Дядя Коля, только посторонним нельзя все знать, поняли? Военная тайна!» Даже на памятнике не позволили указать сразу - Афганистан, проклятое Панджерское ущелье…

- Наша колонна попала в засаду. Валера прикрывал ее огнем из бронетранспортера. И душманы сожгли БТР снарядом. Но все 120 человек успели пройти. Когда тело сына вынули из машины…

Голос Николая Максимовича срывается. Мать выходит из комнаты. Словосочетание «тело сына» не имеет срока давности для горя.

- …Валера весь почернел, обуглился. И я не позволил открывать цинк.

За что я мучаю стариков? Что мне еще они должны объяснить? Как спустя несколько лет городские власти решили увековечить подвиг земляка: назвать в его честь одну из улиц Полтавы - ту, на которой и по сей день находится геологоразведочный техникум, где учился Валера? Как под оркестр привинтили памятную доску к стене многоэтажного дома на пересечении бывшей Совнаркомовской, ныне Грушевского, и бывшей Новополтавской, ныне Грабчака? Как отец, Николай Максимович, долгие годы трудившийся энергетиком на российском Севере, попросил мэра города Надыма: «Вот деньги. Помогите купить квартиру на родине. Только обязательно - на улице имени моего сына…»? Как бабуси-побирушки у кладбища, хорошо знающие чету Грабчаков, докладывают при встрече:

- Снова приезжали к Валерке на могилу солидные мужчины, в орденах… На коленях стояли, песни ему пели. Денег щедро оставили, просили молиться. Сказали: спас их когда-то давно в Афганистане. Святой, стало быть.

Как со временем афганская кампания, несмотря на призывы «отделить войну от солдата», стала именоваться просто вехой советского тоталитарного режима. Как впервые узнали о старухе, что воюет с памятью Валерия Грабчака.

- …Люди предлагают: «Максимович, хочешь, тоже напишем коллективное письмо. Пусть твою доску на наш дом перевесят! Она не опасная, то все брехня!»

Николай Максимович произносит эту фразу и смотрит на меня тихо, вопросительно. Может, и правда так поступить? Защитить сына, чтоб не убили во второй раз?

У меня ощущение, что сейчас я сгорю дотла - от стыда и боли.

Кому - война?

…Розовая облицовочная плитка отпадает с фасада пластами. Корявые балконы. Засохший палисадник. Кучи битого кирпича и досок. В конце концов, даже в недрах коммунальной, то есть ничьей по сути собственности, не стоит до такой уж степени опускаться.

В знойный полдень жильцов возле дома практически не встретить. Только две женщины средних лет выбрались подышать на лавочку. Подсаживаюсь. Выясняю, как лично их здоровью и образу жизни вредит та самая мемориальная доска на торце здания.

Отвечают уклончиво:

- Мы этого Грабчака не знали. Но «афганцы», иногда на костылях, распивают тут… Беспокойство!

В этот момент где-то на верхних этажах зазвенело стекло, и громыхнул зычный мат. Мои собеседницы заинтересованно переглянулись:

- О, началось! Опять Степка нажрался…

О том, ставили ли они подписи под обращениями к президенту Украины и мэру Полтавы с требованием убрать память о Валерии Грабчаке, пока всех мор не перекосил, женщины вспоминать не желали. Фотографироваться - тем более.

- Мы думали, насчет ремонта в подъезде петицию составляют…

Зато упоминание об Ирине Порфирьевне Юрашко привело тетушек в трепет:

- Говорят, бабу пообещали в санаторий послать, лишь бы не баламутила! Она ж любого проклянет!

…Каюсь: расспросами о голодающей пенсионерке чуть не довела Валерия Александровича Корчукова, председателя областного совета ветеранов Афганистана, до нервного срыва:

- Еще раз прикоснется к доске - задушу собственными руками, пусть потом судят!

Глянула на руки: точно, может. Полковник в отставке после «горячих точек» служил начальником Полтавского облУВД. Наперечет, пофамильно помнит восемь десятков парней - земляков, погибших на той полузабытой, уже «чужой» войне. Музей военных конфликтов создает, чтобы хоть след от их жизней остался для будущих поколений.

Его заместитель, Юрий Цомартов, тоже не раз вел душеспасительные беседы с пенсионеркой:

- Спрашивал по-человечески: зачем ерундой занимаетесь? Пожалейте близких покойного Валеры Грабчака, раз говорите, что в Бога верите. Куда там! Сама детей не рожала, лицемерка базарная…

Алексей Глушков, руководитель городского ветеранского совета, в прошлом - боевой офицер, в отчаянии:

- Приняли решение: живые цветы в четном количестве туда не носить. Закажем гирлянду из дубовых листьев. Но это же не снимет проблему! А доску не снимем мы.

Глушков описал, какой ажиотаж поднялся, когда старуха с повязкой «Голодую» грозила-грозила отстоять права простого народа, да и «свила гнездо» в вестибюле мэрии. Телекамеры, микрофоны, начальство в шоке… Бабушка Юрашко же ясно выразилась: «Я в 2004 году на Майдане поддерживала Виктора Ющенко! Требую, чтоб теперь президенту не ставили подножки местные бюрократы и представители старого режима!»

На кого намек, да еще перед выборами?! За сердце схватилась - срочно «скорую» вызвали: не дай бог, помрет защитница демократии… Психиатра, правда, позвать не рискнули. Пришьют насильственное использование «репрессивной медицины» - не отмоешься.

Так и сидит - вызовом здравому смыслу.

Мести требуют… груши

Ирина Порфирьевна меня просвещала:

- Перед важным делом помолиться надо. Я видеокассету купила, «Путь Иисуса Христа» называется. Каждый вечер возвращаюсь и смотрю перед сном. Ничего, Бог поможет врагов одолеть! Одна за всех приму страдания…

Потом жестко добавила:

- Люди в нашем доме - предатели, отступники. А я до конца пойду. В писании сказано: «око за око»!

Накануне в стекло балкона бабки Юрашко (она на втором этаже обитает) влетел камень и пробил дыру. Подозревает, что отомстили «афганцы». Под дыркой стоял мешок сушеных груш. Груши, смешанные с осколками, пришлось выбросить - как такой товар продашь?!

Не простит этой потери бабка ни Валере Грабчаку, ни его заступникам.

Кстати, Ирина Порфирьевна предупредила: когда голодать станет невмоготу, она «взорвет танк» - и «доска смертная» сгинет вместе с ним. Но что означает угроза, объяснять до поры отказалась.

Может, газовый кран у себя на кухне открытым оставит?..