Возвращение военнослужащих с фронта живыми и невредимыми… Об этом, кроме победы, сегодня мечтают в украинских семьях. Но спустя какое-то время родственники и друзья перестают узнавать своих близких. Пережитый на войне стресс несет тяжелые последствия. Самостоятельно разбираться с ними задача, увы, практически не выполнимая. Как выход - пойти к психологу или психотерапевту. Правда, убедить сделать это - задача куда более сложная, чем может показаться.
С какими проблемами сталкиваются военные после возвращения с фронта, как им помочь и как с ними вести себя близким, KP.UA рассказал психоаналитик, практикующий психотерапевт Дмитрий Резниченко. Дмитрий сам был добровольцем в АТО в 2014-2016 годах, затем окончил Международный институт глубинной психологии, чтобы помогать другим бойцам.
В помощи психолога нуждаются все украинцы
- С какими жалобами чаще всего обращаются военные?
- Обычно они не жалуются. Они очень плохо формулируют свои запросы и потребности. Даже те, кто явно нуждается в помощи и кому настоятельно предлагают контакты психотерапевта - не перезванивают.
- Как близким убедить их обратиться к психологу, если проблемы очевидны?
- Чтобы человек понимал, что с ним происходит и что с этим можно что-либо сделать - надо иметь определенную осведомленность. А парни обычно не знают этого. Я сам после возвращения с фронта пошел к психологу только тогда, когда мне уже, по большому счету, терять было нечего, и было все равно, к кому обращаться – к бабке, знахарю или медику. Однако пошел к психологу. Сейчас есть разнообразная бесплатная помощь для бойцов - частная, государственная, грантовая. Но для этого нужно иметь желание обратиться.
- С какими психологическими проблемами лично вы столкнулись после возвращения с фронта?
- Возвращаясь с войны, человек ощущает, что в той жизни, которая у него была до войны, ему уже нет места. Его место – там, на фронте, а здесь – это уже будто не его жизнь. И он начинает буквально терять себя. У всех очень разные истории, но все сводятся к одному – была жизнь, и вроде как вот она, но будто не настоящая. Чтобы ощутить себя снова тем, кем был, надо приложить много усилий, а сил на это, как правило, уже нет.
- Почему успешные люди после войны не могут реализоваться, вернуться к прежней жизни?
Я сам после возвращения с фронта пошел к психологу только тогда, когда мне уже, по большому счету, терять было нечего
- Все очень зависит от окружения и личных качеств. Если у человека любящее окружение, есть друзья и поддержка, то им психолог может и не понадобиться. Они знают, где их место и кто они. Новый опыт можно усвоить, переварить - и снова жить, если любящие люди его принимают.
Но обычно люди-то несчастные, у всех семейные проблемы, которые были и до войны - с матерями, с родителями, с квартирами, детьми. Обычная, в общем, жизнь. И все эти проблемы снова сваливаются на человека, а решать их нет возможности, сил или вдохновения. И семьи разваливаются, отношения рушатся, проблемы накапливаются.
- Вы говорите, что в помощи психолога нуждаются не все вернувшиеся с фронта…
- Я лично уверен, что в психологической помощи нуждаются вообще все люди, а украинцы – особенно. И так было еще до полномасштабной войны. Может ли человек более-менее справиться сам в критических случаях? Если есть любящая семья, родители, друзья, работа, свое дело - те определяющие факторы, которые дают человеку свое место в обществе, и он нужен - он вполне может справится даже с самым ужасным опытом. Можно также воспользоваться теми опциями, которые дает государство – отпуск на курорт, военный санаторий, лечебные госпитали. Если использовать все это и если есть поддержка - человек может справиться. Но это в идеале. Обычно у людей так не бывает.
- Любящая семья – это залог успешного преодоления проблем после возвращения с войны?
- Это не залог, но очень важное условие. Люди разные, и душевные силы у людей разные. Кто-то может сам выгрести в самых ужасных условиях, а кто-то даже в идеальных может погружаться и тонуть.
На фронте психика всегда страдает
- Какое время, проведенное на фронте, можно считать безопасным для психики, а какой термин является критическим?
- Критического периода нет. Честно говоря, чтобы не травмировать психику, людям вообще не надо быть на фронте. Нет того периода, который может быть безопасным. Встреча со смертельной опасностью в любом случае может быть травматической. Даже одного дня, проведенного в аду, достаточно, чтобы появились последствия. И есть же усталость от постоянных боевых действий.
А человек получил опыт, который не вмещается в его понимание мира. Чтобы он мог этот опыт принять, надо, чтобы его кто-то принял со всем этим опытом
- Как близким вести себя с вернувшимися с войны бойцами дома? Отвлекать, развлекать или оставить в покое, пока сам не заговорит?
- Тут нет конкретных советов. Никто не знает, что станет для человека триггером. Даже в вашем вопросе чувствуется испуг: вот вернулся человек из ужаса, и он как будто бы является источником этого ужаса, и не ясно, как с этой «бомбой» обращаться.
А человек получил опыт, который не вмещается в его понимание мира. Он видел и чувствовал что-то, что раньше не мог себе представить, что переворачивает его представление о себе, своем месте в мире. Чтобы он мог этот опыт принять, надо, чтобы его кто-то принял со всем этим опытом. Чтобы на него смотрели, как на нормального, и тогда он начнет сам себя так воспринимать и понимать, что с этим можно жить.
Солдаты всех войн одинаковы
- Иногда получившие такой опыт военные в мирной жизни могут представлять угрозу – у них появляется агрессия, неадекватное поведение…
- Да, такое происходит часто. Но для предотвращения таких последствий с 2014 года украинское общество очень многое сделало. Есть ветеранские сообщества взаимопомощи, есть ветеранские хабы, откуда бригады людей выезжают на такие случаи. Есть психологические службы, системы поддержки – все это есть. И если с человеком на самом деле начинает происходить что-то странное и опасное, когда его реакции не отвечают адеквату - есть к кому обратиться. И родным неплохо бы знать такие контакты заранее. Но информированность среди населения об этом небольшая, и доверия тоже мало.
- Проблемы бойцов АТО и участников полномасштабной войны чем-то отличаются?
- Нет, нужды солдат во всем всегда одинаковые после войн и во все времена. Ветераны вьетнамской, афганской, АТО и нынешней войны – все одинаковые. Солдаты всех войн похожи.
- С какими самыми худшими последствиями для психики сталкиваются военные?
- Самоубийства, преступления, алкоголизм – все, как всегда.
Мир навсегда останется опасным
- Психика тех, кто служит не у самой линии фронта, и тех, кто, к примеру, в Бахмуте, страдает по-разному?
- Безусловно, те, кто не видел смерть непосредственно, не в такой зоне риска.
- Что сказывается хуже – видеть смерть или самому быть раненым?
- Это все по большому счету одна психологическая травма – чувство потери безопасности мира. Если у нас было более-менее нормальное детство, то мы живем с чувством, что определенным образом мы - главные герои какого-то фильма. А с главным героем ведь ничего не должно случиться.
Если у нас было более-менее нормальное детство, то мы живем с чувством, что мы - главные герои какого-то фильма. А с главным героем ведь ничего не случится
У нас есть чувство, что мир в целом нас бережет, какая-то иррациональная уверенность. А человек, видевший с глазу на глаз смерть, когда на его глазах кто-то гибнет или его калечит, теряет это чувство безопасности. Все переживают это одинаково - и жертвы автокатастроф, и жертвы изнасилований, для которых мир становится опасен, и таким будет теперь всегда. Обратить это вспять невозможно. Но можно научиться в этом опасном мире жить. В этом и заключается задача психотерапии.
Солдаты, кричащие под обстрелами «мама!» – это реальность
- Допустимо ли жалеть физически пострадавших, потерявших конечность бойцов, надо помогать или они должны сами научиться жить по-другому?
- Все зависит от конкретного человека. Знал людей, которые, когда им оторвало ноги, реагировали так: «Ну и ладно, переживем!». А знал и таких, которых значительно меньше покалечило, но это так изменило их душевное состояние, что они не знали, как дальше жить.
Солдаты, которые под обстрелами кричат «мама!» – это же не метафора, это реальность
Близким нужно принимать их со всем этим. Люди же в целом боятся войны, смерти и людей, которые видели смерть, потому что с этим не хочется пересекаться. Тяжело найти в себе силы принимать человека, который принес с собой ощущение смерти.
Тяжело вообще принять это ощущение самому. Если человек может принять все это – хорошо. Но требовать этого от людей тоже нельзя.
Человек во время опасности регрессирует до состояния ребенка. Солдаты, которые под обстрелами кричат «мама!» – это же не метафора, это реальность. Помощь – это первое, что ищет любой человек, когда ему угрожает опасность. Впадая в беспомощность от ужаса, в ком он нуждается? Конечно, в маме или ком-то, кто заменяет маму. Но где ж найдешь такую «маму» для каждого…
- О чем точно не стоит спрашивать у военных? Или лучше вообще не спрашивать о войне?
- А как можно уберечь человека от триггеров про войну, если война уже столько лет идет? Ее не обойдешь. Думаю, наоборот, следует показывать готовность услышать от него все, что лежит на душе.
Тревога защищает от травмы, но уничтожает человека
- Есть ли какие-то правила, чего стоит избегать дома – криков, громких звуков?
- Вы хотите какую-то конкретную инструкцию для близких? А ее же нет на самом деле. Я помню, когда после возвращения с фронта ходил по городу, и где-то двигатель в машине «стрельнет» – а я уже дергался, не зная, куда себя деть. Но как можно обезопасить себя от этого?
Тревога – это постоянная готовность. Источника страха уже нет, но чувство, что надо быть готовым к его появлению в любой момент, - есть. Эта тревога, собственно, и защищает от психологической травмы: если удар случился неожиданно, ты получаешь травму, а если ты все время его ждешь – неожиданности не будет. Но эта тревога буквально выматывает, уничтожает человека, потому что на нее уходит очень много сил.
Тревога – это постоянная готовность. Но она буквально выматывает, уничтожает человека, потому что на нее уходит очень много сил
Государство и волонтерские инициативы отправляют бойцов в Карпаты или в Затоку, где все сделано как раз для того, чтобы человек, который постоянно находится в напряжении, смог расслабиться, послушать морские волны, посмотреть на горы и почувствовать, что ему хотя бы в этот момент ничего не угрожает.
Но я не представляю, как можно создать такие стерильные условия, абсолютно безопасные, дома.
- Какие признаки указывают родным на очевидные проблемы, с которыми надо обращаться к специалисту?
- Посттравматическое стрессовое расстройство может проявляться по-разному – в большой тревоге, депрессии, алкоголе или разных вещах, странном поведении. Я бы каждого после войны отправлял к специалисту - просто поговорить, даже если человек не очень хочет. Тяжело назвать конкретные признаки, потому что в семьях порой и неадекватное поведение любимых воспринимают как норму, у каждого же свое представление о нормальном. Часто даже абсолютно асоциальное поведение воспринимается как «ничего, переживем, перетерпим - он всегда был немного странным».
- «Просто поговорить» означает разговор о войне и пережитом или на любую тему?
- Специалист должен больше слушать, чем говорить. Если у человека болит душа, он это скажет. У всех есть потребность выговориться. Но я не верю, что это можно услышать за один раз. Очень часто люди закрываются и говорят: «Все ок!». Очень часто после возвращения чувствуют себя прекрасно - их встретили, им рады, есть перспективы. Форму снял – и все будет неплохо. А проблемы начинаются потом – через полгода, год или больше, когда никак не можешь вернуться в эту жизнь, и каждый день после пробуждения не понимаешь, что ты тут делаешь и почему ты не там, почему погибли ребята… Новая жизнь превращается в рутину, а ощущение, что в этой жизни человеку места нет, - оно с тобой все время, оно накапливается. И тогда начинаются настоящие проблемы. А через год с человеком, чаще всего, уже ни у кого нет желания возиться. Вот тогда начинается самое страшное.