24 февраля в 19.30 на телеканале 2+2 покажут премьеру четырехсерийной военной драмы «Я - Надія».
Эта картина о медиках экстренной помощи в Харькове снималась уже во время полномасштабной войны. По сюжету, молодая фельдшерка Надежда, несмотря на реальную опасность и уговоры парня уехать из Харькова в более безопасное место, решает остаться в городе и спасать людей. Прототипом главной героини стала 22-летняя фельдшер харьковского Центра экстренной медицинской помощи и медицины катастроф Анна Андрющенко. Ее сыграла Вероника Дюпина, для которой это первая главная роль в кино.
Мы поговорили с актрисой о съемках во время войны, ее переживаниях и родном Мариуполе, где остается ее семья.
Это был мой личный квест – выучить все медицинские манипуляции
– Вероника, вы уже знаете, как получить главную роль. Какой это был опыт?
– Это произошло в самый неожиданный момент моей жизни. Я полтора года работала в кинокомпании вторым режиссером на съемочной площадке, но еще до начала полномасштабной войны думала уходить с этой работы, чтобы вернуться в актерство. Однако началась война, все стало как-то не ко времени, съемок нет…
Но даже в этих ужасах стала больше задумываться о своей жизни, чего я хочу, где я себя чувствую полезной. И, поехав летом в командировку в Польшу, окончательно поняла, что хочу быть актрисой.
Решила уходить с работы, хотя было страшно. С одной стороны, у меня было интуитивное чувство, что я поступаю правильно, с другой – в стране война, неизвестно, что будет. Параллельно играла в театре импровизации. И так сложилось, что это были очень насыщенные дни в моей жизни: на работе перед увольнением я должна была завершить две съемки, у меня репетиции, спектакли... И в эти же дни мне пишут, что есть пробы на главную роль в сериале – а самопробы надо отправить вот прямо сегодня. Понимаю, что у меня свободного времени нет вообще, однако между репетициями и спектаклями записываю самопробы. Интересно, что это один из тех редких моментов, когда я была довольна собой, потому что актеры не часто довольны своей работой.
Мне как-то сразу импонировала Надежда, потому что она была очень похожа на меня. Отправила самопробы, и через пару дней меня пригласили на живые пробы. Впоследствии позвонили с известием, что главная роль – моя. Я была в приятном шоке. Это дало мне уверенность, что я действительно все делаю правильно. Будто Бог и Вселенная поддержали меня в моем решении.
– Вы играете фельдшера скорой. Учились где-то до съемок, как оказывать экстренную медицинскую помощь?
– До сериала я ничего не умела делать, не проходила никаких курсов оказания первой медицинской помощи. Готовилась уже во время съемок, учитывая, что и утверждение, и запуск проекта прошли очень быстро.
Самый большой кусок работы мы уже делали на съемочной площадке. Там постоянно присутствовали фельдшеры, которые помогали мне по всем вопросам, и это было очень познавательно. Раньше я могла максимум измерить давление. А вот делать уколы, кардиограммы, перевязки, ставить капельницы – в этом был полный ноль. Благодаря нашим фельдшерам всему научилась, и достаточно быстро. Теперь даже могу сделать операцию (смеется). Это был мой личный квест – выучить все медицинские манипуляции. Но когда ты пробуешь-пробуешь-пробуешь и у тебя получается, это – кайф.
– Какие моменты были для вас самыми сложными? Ты должен играть, передавать эмоции, а тут – взрывы, сирены, да и вообще сложно психологически.
– Это сильные физические нагрузки. К примеру, мы постоянно носили людей на носилках. К тому же я присутствовала на каждой смене, почти в каждой сцене, во время смены я почти не отдыхала. Это было интересно, но сложно. В какой-то момент банально заканчивались силы, я ощущала какие-то внутренние моменты слабости, хотелось просто упасть кому-то на ручки, чтобы меня успокоили.
Но с другой стороны, проект стал для меня личным челленджем, потому что психологически я очень выросла. Был момент, когда я поскользнулась и упала, – все обошлось, ничего серьезного, но из-за усталости начинали сдавать нервы. Я не могла просто сесть и заплакать на съемочной площадке, потому что станет работа, ведь я есть в каждой сцене. Поэтому пыталась вести правильный внутренний диалог с собой – как себя успокоить, снова вдохновить. И круто, что мне удался этот диалог.
– Анна Андрющенко, которая стала прототипом вашей героини, тоже была на съемочной площадке. Общались?
– Мы встретились уже в предпоследнюю смену. Но особенно много времени на общение у нас не было. Во-первых, мы все на нее налетели, потому что всем было интересно пообщаться с Аней, услышать, что она пережила. Во-вторых, шел съемочный процесс.
Аня очень меня поразила. Ее поступки – это поступки очень сильного человека: молодая девушка, 22 года, решает взять на себя ответственность спасать людей.
У нас есть какие-то схожие черты, но я другая. Понятно, что в персонаж я вкладывала больше от себя, но когда увидела Аню, была удивлена, какая она добрая, хрупкая, нежная, приятная. У меня в голове не укладывалось – как после пережитых событий она может оставаться такой нежной, отзывчивой и теплой?! Представляла ее более рационально-холодной. Поэтому благодаря встрече с Аней мои рамки понимания того, кто такие герои этого времени, очень расширились.
Когда началось вторжение, я была в Киеве, а моя семья – в Мариуполе
– Ирина Мак играет вашу маму. В реальной жизни героиня Ирины – это мама Анны, которая работает водителем скорой. Какая из Ирины получилась сериальная мама?
- Да, мама – важный персонаж этой истории. Ирина – отличная сериальная мама. Это мой первый опыт работы с Ириной, и мне было невероятно кайфово с ней как человеку и очень полезно как актрисе. Мне очень нравится наш тандем дочери и мамы.
- Актеры часто говорят: чтобы сыграть какую-то эмоцию, им нужно вспомнить что-нибудь подобное из своей жизни. Вспоминали какие-то моменты со своей мамой, играя эпизоды с Ириной?
– Да, есть такое у актеров. Но здесь – нет. Я вообще не вкладывала свой собственный опыт в историю с мамой. Моя мама – другая по характеру, поэтому у меня не было параллелей. У нас общение с мамой на другом основывается.
- Вы родом из Мариуполя. Там у вас был дом, там жила мама. Насколько я знаю, маме удалось уехать. Кто-то из родных там остался?
– Да, мама уехала, она пробыла месяц в оккупации. Когда началось полномасштабное вторжение, я была в Киеве, а вся моя семья – в Мариуполе. И они больше волновались за меня, потому что россияне шли на Киев.
И когда в Мариуполе пропала связь с родителями, я начала думать: а как так получилось, что вообще никто из нас не задумался о том, что надо оттуда уезжать? Уже потом мы об этом говорили с мамой. Тогда для всех стало шоком, что начали обступать Киев. А Мариуполь пережил 2014 год, и у людей, у меня в том числе, запечатлелось в памяти – мы же уже один раз выстояли, так будет и сейчас.
Месяц с родителями не было связи. Первой пропала связь с папой и его женой, потому что они живут фактически на рубеже, откуда шло сильное наступление. Над их домом летали снаряды, и они не знали, что делать. Выехать? Можно – нельзя, безопасно – опасно? На тот момент самым безопасным вариантом казалось просто быть в доме и надеяться, что туда не попадет.
А мама была в другом районе города. Мы с моими одноклассниками, друзьями, у кого родители были в Мариуполе, пытались узнать, что там происходит, и собрать по крохам хоть какую-нибудь информацию. Ведь люди фактически были замкнуты в своих домах – связи нет, чем куда можно добраться – неизвестно, и безопасно ли, в каком направлении вообще можно выехать, потому что «накрывали» огнем колонны машин, минировали дороги.
Когда смогла дозвониться маме, начала просить уезжать, потому что она тоже некоторое время не могла собрать себя в кучу, ведь надо было оставить все, что у тебя есть, и ехать неизвестно куда.
Собирала информацию, как можно выехать, и вела их по телефону, чтобы они могли выбраться. Нам еще повезло, наш дом достаточно близко к выезду из города, потому что ехать через весь город было очень опасно.
А мой папа с женой, бабушки, дедушка остались в Мариуполе.
– Вам известно, что с вашим домом?
– Слава Богу, не знаю, как так случилось, наши квартиры все целы. Но там не так много домов, куда можно возвращаться.
Благодарность помогает не обесценить себя
– Вы рассказывали, что всегда приезжали домой на мамин день рождения 24 января. То есть в последний раз вы были в Мариуполе незадолго до вторжения?
- Да, в последний раз была в Мариуполе в январе прошлого года. И тогда меня преследовали очень странные ощущения, уже потом я их осознала, когда началась война.
По приезде папа сразу повез меня к нашему Мариупольскому драмтеатру – там было невероятно красиво. Сам драмтеатр отстроили очень красиво. В принципе, с 2014 года каждый год в Мариуполе что-то отстраивали. Я очень радовалась, что город восстанавливается, очень много вкладывали средств в восстановление, искусство начали развивать, разные фестивали проводить, новые заведения начали появляться. А это тоже очень важно, потому что людям хочется куда-нибудь сходить, как-то приятно провести время. Набережную шикарно отстроили, парки.
И тогда, в январе 2022-го, гуляя с папой возле драмтеатра, где сделали красивый праздничный городок, думала: как красиво у меня в Мариуполе! В Киеве, например, праздничные домики, где продается глинтвейн и всевозможные вкусности на праздники, – явление привычное, это столица. А увидеть такое в Мариуполе – я была очень впечатлена.
Потом поехали к папе домой, он жил недалеко от завода им. Ильича. Нам нужно было проехать мост через реку, за которой сразу начиналась «Азовсталь». Я смотрела в окно, было очень мало освещения, и когда мы проезжали через «Азовсталь», мне почему-то показалось, что город мертв. Даже не знаю, почему так подумала. Только что я видела центр, который живет полной жизнью, а тут – такие странные ощущения.
Собственно, тогда у меня несколько раз были какие-то непонятные предчувствия то ли смерти, то ли грусти. Мне это казалось каким-то бредом: Вероника, ну почему тебе так долго хочется прощаться с морем? Каждый раз, когда я приезжала в Мариуполь, я ходила на море. И тут долго не могла его отпустить.
- За чем больше всего скучаете в родном городе? Чего не хватает?
– Мне не хватает дома. Очень не хватает моей квартиры, где все мое, где я каждый уголок знаю. Я очень люблю Киев, живу здесь 8 лет, чувствую себя местной, но в Киеве я постоянно в напряжении, здесь ты постоянно должен что-то делать и не можешь элементарно отдохнуть, расслабиться, потому что город несется быстро, и ты так же быстро несешься вместе с ним. А дома в Мариуполе я могла просто полежать в своей комнате, полениться, никуда не торопиться, побыть на море, сделать такую перезагрузку. Чтобы перезагрузиться – ехала в Мариуполь. Мы очень любили с мамой садиться на кухне, пить вино или чай и очень долго разговаривать.
Моя мама – дизайнер интерьера, и мы долго мечтали о том, чтобы сделать дома такой ремонт, как мы хотим. Мы продумывали каждую комнату, потому что очень любим атмосферу уюта, и мы ее создали в своем доме. Поэтому квартира была для меня каким-то особым местом силы, где я могла восстановиться, и которой мне сейчас очень не хватает.
– Что помогает не терять веру?
- Благодарность. Благодарность за то, что у меня есть сейчас. Потому что благодарность помогает не обесценить себя. Да, мы все хотим больше работы, больше денег, больше успеха и так далее. И в этой гонке ты забываешь о том, что ты уже имеешь, перестаешь это ценить. У меня был такой период. Поэтому сейчас меня очень лечат моменты благодарности, когда ты обращаешь внимание на то, что у тебя сейчас. Ведь в любой момент может стать хуже, и ты можешь потерять то, что есть.
Люблю создавать себе уют: достаточно отдыхать, вкусно есть, люблю готовить, накрывать какие-нибудь ужины.
Помогают сильные люди. Недавно посмотрела интервью Пташки. Слушала, как она, раненая, собиралась с силами и шла перевязывать 150 раненых бойцов «Азовстали» – и это очень сильно помогает протрезветь.
Помогают друзья, мои близкие люди. И, конечно, терапия (смеется).
– Что имеете в виду?
– У меня есть психолог. Но основная работа проходит вне сеансов, и в целом это самоанализ. И я очень благодарна, что могу это делать. У всех нас есть какие-то внутренние проблемы, незакрытые потребности, боль. Я ходила на терапию и до войны. И мне казалось, что я со всем разобралась. А война – это огромная плита стресса. И из-за этого стресса все эти ранки, боли, все, что внутри, начинает открываться с новой силой. Поэтому для меня терапия сейчас – определенная точка опоры.
Почему люди идут на терапию? Есть, например, какое-то недовольство своей жизнью, и ты не осознаешь, что именно тебя смущает, но оно периодически вылезает и портит тебе жизнь. А когда ты в терапии, ты понимаешь, что тебе портит жизнь.
Кстати, интервью Пташки – как раз именно о терапии. Просто она ее прошла не с психологом, а через ужасы, которые пережила. Важно самостоятельно научиться слышать, что тебе нужно.
– Раньше вы играли в Театре на Подоле. Сейчас играете?
- Уже не играю. Сейчас играю в театре импровизации, у нас есть команда. Практически с каждого выступления собираем деньги на нужды наших бойцов.
- Что первым делом сделаете, когда мы победим? Из нашего разговора мне кажется, что поедете домой в Мариуполь.
– Когда будет победа, как и все, наверное, выдохну по-новому. И это будет новая точка, от которой мы будем продолжать жизнь. А что касается глобальных планов, вы правы, – поеду к семье в Мариуполь. Я видела Мариуполь на фотографиях, но даже не могу представить, как это будет, когда увижу вживую.