На канале 2+2 стартовал новый сезон проекта «Загублений світ». В премьерных выпусках, которые выходят по понедельникам, мы услышим истории украинцев, которые спасают соотечественников, шокируют оккупантов и поражают и вдохновляют людей во всем мире.
Мы поговорили с Геннадием Попенко, одним из ведущих «Загубленого світу», который сейчас служит в ВСУ, о съемках проекта во время войны, военной службе, о волонтерстве и как он и его семья пережили месяц оккупации.
Я в военной форме приехал, в ней же вошел и в кадр
- Геннадий, вы – и один из ведущих «Загубленого світу», и служите в ВСУ. Как удается совмещать съемки и службу?
– Это вопрос к командованию (улыбается). Это они формируют графики дежурства, наряды, в которые удается вписать съемочные дни. Так что высокое искусство совмещать – это их заслуга. Скажу больше, иногда даже удается выехать в Киев, провести аукцион или другое событие для сбора денег на модульные дома, другие потребности пострадавших от войны.
– Командир отпускает? Это же надо отпрашиваться, согласовывать графики?
- Именно так. Руководство понимает важность всех дел, которыми я занимаюсь сейчас, и не против того, чтобы волонтерская или профессиональная деятельность совмещалась со службой. Но, конечно, военное дело в приоритете.
– Какие у вас сейчас обязанности?
– Я солдат в роте охраны. Базирование – север Киевщины, ближе к белорусской границе. Задача роты охраны – патрулирование, охрана стратегических объектов, помощь в разминировании, перевозка взрывоопасных предметов, поддержка рейдов от силовых ведомств. И, конечно, защита поселков при повторном вторжении.
- А как оно – снять военную форму и зайти в студию, так сказать, прыгнуть из одного тела в другое?
– Не могу сказать. Ведь творческой группой проекта «Загублений світ» был утвержден образ ведущего… в военной форме. Поєтому я в военной форме приехал, в ней же зашел и в кадр.
Однако, приезжая в город, я стараюсь переодеваться в гражданское. Слишком много внимания привлекает к себе униформа. И я не говорю о том, что кто-то подходит, берет за руку и благодарит. Хотя и такое бывает. Я к тому, что военная форма, как магнит, притягивает большое количество взглядов, энергии, мыслей, эмоций прохожих. Все это видно, чувствуется, и я не готов каждый раз получать такую энергетическую нагрузку. Проще в штатском И самому бросать взгляды на военных.
– Вы приняли присягу в июне – насколько сложно далось это решение для вас лично и семьи? Были ли у вас боевой опыт и подготовка?
– Это решение далось нелегко. Для моей семьи. Разговоры велись давно и долго. Но и военкоматы меня не брали из-за особенностей со здоровьем. Поэтому военного опыта у меня ноль. Сейчас пытаюсь наверстать, приглашаем инструкторов по разным дисциплинам, подтягиваем таких, как я.
Стрелять умею. В детстве посещал секцию пулевой стрельбы и, конечно, даже не мог догадываться, при каких обстоятельствах это умение может пригодиться.
Сейчас иногда уезжаю на стрельбы. Пару раз брал с собой жену. До сих пор не могу привыкнуть к тому, насколько хорошо у нее получается.
- Сашко Положинский говорил, что ему тяжелее всего переносить в армии вынужденное ограничение личной свободы. Поскольку ты вынужден подчиняться требованиям дисциплины, военных уставов и тех, кто стоит выше. Что для вас труднее всего на службе?
– Понимаю Сашка. И поддерживаю. Я привык всю жизнь быть независимым и иметь возможность изменить большинство обстоятельств, которые были бы мне не по душе. А здесь…
Хотя после пребывания в оккупации все воспринимается по-другому. Ведь все познается в сравнении. Когда ты под москалями, выехать на можешь, убежать не можешь, на тебе безопасность твоей семьи, детей… Каждый день – это моральная и физическая мука.
Поэтому приказы и дисциплина сейчас – это только способы улучшить себя. Стать более действенным, функциональным.
Человек сам выбирает, что ему делать
– Сейчас многих артистов – певцов, актеров, телеведущих, больше, наверное, певцов, – критикуют, мол, почему они не с автоматом. Что вы думаете по этому поводу, ведь не все могут стоять с оружием в руках, но могут помогать в тылу, что тоже важно?
– Многие стоят. Многие не стоят. Так же, как и с токарями. Кто-то из токарей на БТР летает и села освобождает. А кто-то на работе остался. Стоит за станком. Точит деталь для БТР.
Певец или токарь… Человек. Человек сам выбирает, что ему делать. Бежать за границу от мобилизации или от врага. Возвращаться из-за границы в армию или возвращаться за рулем «праворукого» авто для подразделения, где служит твой товарищ.
Некоторые артисты помогают армии и не говорят об этом. Зря, как по мне. Ибо и хейт начинается, и упускается возможность показать еще один пример того, как еще один человек делает свое дело для победы. Думаю, что у каждой помощи должна быть определенная огласка. Это формирование информационного поля: «Все так поступают. Это нормально. Делай и ты».
- Нужно ли обращать внимание на эту критику, потому что критикуют всех без разбора? Как с этим критиканством, по-вашему, можно сегодня бороться?
- Критика – украинская давняя укорененная норма. «Что люди скажут?!» Она в какой-то мере помогает. К примеру, держаться берега. Во времена СССР эту функцию на себя брали партийные собрания.
Также, получив критику, ты становишься сильнее. Критика тебя не убивает? Значит, делает сильнее. Если верить Ницше, критика заставляет относиться критично к тому, что ты делаешь. Ведь со временем должен быть готов защитить свое дело. И быть уверенным в этой полемике.
Однако никогда не поздно забанить, послать, если дело касается неадекватных людей. Один из комментаторов какого-то моего поста агрессивно акцентировал внимание на том, что я «запроданець», потому что работал на телеканале «Интер». Хотя моя работа, что была там – это один выпуск строительной программы «Квадратный метр» и стажировка в программе «Мелорама» в 1999-2000 годах. Когда стало ясно, что человек не идет на конструктив, я назначил ему встречу. Приехал. Потратил свои 20 минут. Никто не пришел. Но дальнейшие вопросы почему-то сразу отпали.
– Были у вас разочарования в людях за это время?
– Да, были. Их много. Но гораздо больше других эмоций. Восторга, гордости. Потому что людей, вызывающих такие эмоции, сейчас гораздо больше.
Те, кто приносят глубокое разочарование, не стоят разговора. О таких просто забываешь.
– Вы пока в тылу. Свыклись ли с мыслью, что в любой момент вас могут отправить на передовую?
- Еще нет. Но все в руках… Нет, не Господа (смеется). А верховного командования.
- Вы с юмором пишете о каких-то военных вещах, в частности, как приносили присягу и стреляли. Юмор – это такое успокаивающее для себя?
- Юмор – это норма и тип общения. Очень распространенный в армии. От себя добавляю самоиронию. Это не сложно при наличии критического взгляда на свои возможности и умения.
В оккупации ты просто должен выжить
– Как вам армейское питание? Некоторые говорят, что кашу еще долго есть не будут.
– Кашу я люблю. Но здесь чаще макароны. Армейское питание неприхотливое. Однако, я думаю, не проблематично докупать то, чего тебе не хватает.
– Кстати, Минобороны обещало обеспечить бойцов теплыми вещами, но на практике все бывает далеко не так. Об этом говорят и сами бойцы, и волонтеры, не всем всего хватает. Как у вас? Чего нет?
– Да, зимней формы мы пока не видели. Использую свои волонтерские навыки и знакомства. Хотя большинство организаций отвечают, что формы нет и неизвестно, когда будет.
Понемногу сами одеваемся. К примеру, сегодня прислал товарищ посылку из Финляндии. Целая группа финнов вяжет шерстяные носки и передает в Украину. Хоть и «хендмейд», но все носки по размерам. Каждый из размеров в отдельной сумке. В ней еще открытки, сладости, подписанные «Slava Ukraini!», «You will win in the war!» Это точно согревает.
– Мы задавались вопросом, какую музыку слушают бойцы. И военные рассказывали, что слушают преимущественно то, что и до войны – потому что это будто бы та жизнь, которую у нас отобрали. А той жизнью хочется жить. Как у вас, ваших побратимов? Какая музыка сейчас заходит?
– Чаще всего слушают новости. И хорошие новости – это лучшая музыка.
Иногда бойцам рядом со мной приходится слушать мой «плейлист». Стараюсь сильно их не перегружать. Все же трудно слушать долго чей-то свист. Так, на свежем воздухе свистом особенно отчетливо звучит «Червона калина».
- Вы с первого дня войны вместе с семьей оказались в оккупированном русскими войсками Иванкове. Каким вы стали за месяц с лишним жизни в оккупированном поселке?
– Изменился. Зарос (улыбается). Это вроде и шутка. Однако и немаловажный маркер. Потому что под оккупацией ты не занимаешься вопросами своего внешнего вида. Не хочется, не тянет, нет времени. Ведь нужно каждый день наносить из реки 150 литров воды. Еще ведер 10 из колодца за несколько улиц. Надо оббежать все закрытые магазины. С надеждой, что произойдет чудо и где-то что-то осталось. Бегать надо маленькими улицами. Надо 14 часов постоять за одной буханкой хлеба. На девять человек. А когда потный все это сделаешь, можешь помыться в мартовской реке. И там же постирать свою одежду.
Конечно, изменений много. К примеру, ценность еды теперь почти на уровне твоей бабушки, которая смогла пережить Голодомор.
Увеличилась способность принимать фатализм. Ведь в оккупации ничего не можешь изменить кардинально. Ты просто должен выжить.
И одновременно увеличилось понимание ценности изменений, которые ты можешь привнести. Даже если они не впечатляющего масштаба, все равно это значительно мощнее за безысходность оккупации.
– Вы рассказывали, что снимали на дрон российских военных, передвижение техники. Это же значило попрощаться с жизнью, не дай бог заметили бы. Что придавало смелости тогда?
– Мы совершали эти пролеты с мужем сестры моей жены. Ок, лучше просто Дима. По дрону стреляли. Нас искали.
Но иного выхода у нас не было. Мы должны были что-то делать. Конечно, максимально обеспечивая всю семью и самих себя. У нас были определенные ноу-хау, как оставаться максимально невидимыми. Я это говорю, так что они были выбраны правильно.
– А ваши дочки как? У старшей, Богданы, вы признавались, даже нервный тик был. Святославе два, ей, наверное, что-нибудь в игровой форме можно было рассказывать.
– Старшая сейчас восстанавливается в Ирландии. В хорошей семье. Думаю, что это самая лучшая терапия. Общие ужины, прогулки в парке, игры с новыми школьными друзьями. Однако уже начала проситься домой. Мы купили билеты, а тут новая волна обстрелов…
Богдане было особенно сложно. Никто не готовил ребенка к войне, оккупации, обстрелам. Тогда помогал только логический разговор. Объяснение определенных законов и правил, знание которых приносило хоть немного покоя.
А младшей, Святославе, мы создавали параллельную историю. Другого выхода не было. Вот стоишь ты во дворе и над тобой зависает их вертолет. Ты видишь пилота, как он смотрит на тебя. Он так близко, что ты можешь увидеть, во что он одет. Конечно, бежать в дом или подвал нет смысла. Боекомплект Ка-52 разнесет усадьбу за две секунды. Поэтому ты становишься фаталистом. И рассказываешь Святе, что это наш вертолет, и пилот прилетел посмотреть, как у Святы дела.
- Учитывая службу, давно были дома?
– Я служу в подразделении, которое располагается неподалеку. Поэтому успеваю выполнить задачи от командования, побыть с семьей, поволонтерить и снять новый сезон «Загубленого світу».
– Вы еще пишете сценарий художественного фильма об Иванкове. Какой будет ваша история?
– Пишу его не я. Лучше, когда каждым делом занимается профи. Моя задача в том сценарии – донести атмосферу оккупации, найти и поделиться историями, которые впечатляют.
- А после нашей Победы что сделаете в первую очередь? Какая эта картинка в голове?
- Первая картинка – это отдых всей семьей. Но это сказочная картина. На самом деле после Победы нужно работать. Еще больше, чем сейчас. Чтобы восстановить страну. И это уже реалистичная картинка.