«У меня такое ощущение, что немного наш «Сніданок» уже похож на тот, который был до войны. Да, в другой форме, мы же понимаем, что так, как было, уже не будет, но родная студия и команда дают это ощущение – как до войны», - говорит Неля Шовкопляс.
С телеведущей утреннего шоу 1+1 мы поговорили об эфирах, детях, семье и как ее жизнь изменила война.
У меня постоянные эмоциональные качели
– Неля, читая твои посты, видно, как тебе сложно далось осознание того, что началась война. Какое-то время ты была во Львове, потом вернулась в Киев, к работе в «Сніданку з 1+1». Чего это тебе стоило?
– Я вернулась 5 апреля, и, честно признаюсь, возвращаться было страшновато. Мы уехали 24 февраля после моего рабочего дня и фактически ничего, что здесь происходило, не застали. Я не знаю, как так получилось, но 24-го я проснулась в 4.45, в 5 утра меня забрал водитель, я ехала на работу, и мы не слышали вообще ничего. И только в 5.20 мне позвонили и сказали, что началась война. У нас был эфир, потом мы сидели в гримерной с Людой Барбир и Маричкой Падалко и просто смотрели в стену. Мозг отказывался осознавать, что началась война.
Нам повезло, что мы не слышали взрывов. За все время, пока я была на западе Украины, мы только раз слышали взрывы, и очень далеко, когда прилетело на Новояворовский полигон. Поэтому мне страшно было возвращаться в Киев, потому что я не могла до конца осознать весь масштаб трагедии, насколько безопасно или опасно.
В какой-то момент я реально сдалась. У меня было чувство, что я слабачка. Но я понимала, что нужно возвращаться, выходить на работу, работать, что-то делать, заканчивать с этим состоянием неизвестности.
– Многие, и я в том числе, обожают «Сніданок» за легкость и позитив. Как оно, после прочитанных новостей, улыбаться и утешать других?
– Сложно. У меня постоянные эмоциональные качели. И они настолько обессиливают! Сейчас я себя чувствую, пожалуй, каким-то роботом. С одной стороны, надо радоваться, внушать людям позитив, веру в жизнь, с другой – надо не перегнуть, а с третьей - ты будто пытаешься как-то через силу это делать. Мы с коллегами Егором Гордеевым, Людой Барбир, Русланом Сеничкиным, Валей Хамайко, Сашей Поповым, Вовой Рабчуном, Костей Грубичем и другими делаем все, чтобы быть точкой опоры для наших зрителей. Недавно к нам официально присоединился Юрий Горбунов. Теперь он тоже будет встречать с нами и украинцами утро в прямом эфире.
В Киеве не все спокойно, к сожалению. После последней бомбардировки пострадала 7-летняя девочка… Это обманчивое спокойствие. На самом деле, угроза остается. И нам надо быть бдительными – не пренебрегать воздушными тревогами и беречь себя и своих детей.
По моему родному Барвенково в Харьковской области стреляют, и я не могу сейчас туда поехать, это очень опасно. Поэтому все сообщения, которые приходят с 24 февраля, очень давит морально. В кадре, конечно, я улыбаюсь, что-то говорим с позитивом, где-то могут быть и слезы, но мне это тяжело дается.
Стабильно раз в 5-7 дней у меня случаются перепады настроения, я несколько часов плачу, даже рыдаю. Причем катализатором может быть что угодно. Вот недавно мама включила канал, где шли зарубежные клипы – крутили Джона Леннона, «Аэросмит», – я слушала и просто начала плакать. Меня так накрыло, даже сама не понимаю отчего. Наверное, так моя психика справляется со стрессом и нагрузкой. И так, пожалуй, лучше. Поплакала раз в несколько дней - и пошла жить дальше. Эмоционально очень тяжело.
– А что сегодня может тебя порадовать? Что помогает отвлечься?
– Хожу к себе на озеро плавать. Иногда сама, иногда – с мамой или детьми. Могу просто заплыть на середину озера и там лежать на спине, наслаждаться природой. Кстати, несколько раз плакала прямо посреди озера. Вот так что-то находит - и плачу, так отпускаю эмоции.
Не могу сказать, что сейчас есть что-то, что мне дарит радость. Радостей хочется, но не понимаю, где их взять. Сейчас вообще хочется просто побыть в покое.
У детей весь плейлист теперь исключительно украинский
– Вы все вернулись? И дети, и мама?
– Я вернулась раньше, а семья вернулась в конце мая. Мне самой проще и легче, потому что я за себя не переживаю. А за них всех начинаю переживать. Поэтому мне было бы легче, если бы они остались на западе Украины. Но все хотели вернуться.
– Тимофею и Матвею по 8 лет, как они на все реагируют? Говоришь ли ты с ними о войне?
– Это звучит глупо, но скажу как есть. У меня очень долго было чувство вины, что мы не слышали взрывов, выстрелов, как другие люди. И только со временем я осознала, когда видела пострадавших детей, – что нам повезло. Не знаю, что такого хорошего я в этой жизни сделала, но нам повезло.
Дети знают, что идет война, видят все, иногда мы вместе можем посмотреть видео, которые публикуют наши военные, но мы максимально оградили их от информационного пространства.
Благодаря тому, что они не слышали взрывов, у них нет страха. Даже когда начинается тревога, а они гуляют на улице на площадке, они просто спокойно идут домой. У нас есть четкое правило – если началась тревога, они идут домой и ждут, пока тревога не закончится.
Ребята не успели испугаться, и я этому очень-очень рада. Потому что когда видела детей, выехавших из-под обстрелов, травмированных, это очень страшно. И теперь благодарю Бога, что мои сыновья этих ужасов не почувствовали.
В то же время они все осознают. Иногда наслушаются на улице каких-то шуток о путине или каких-то бранных песен о нем и демонстрируют это.
- То есть ругательные слова все же проскакивают?
– Да, конечно! У них весь плейлист теперь исключительно украинский. Я разрешила им слушать все песни, которые выходят во время войны. Они все равно это узнают, все равно услышат, поэтому дала официальное разрешение.
- Было к кому ехать на запад Украины, потому что туда ехали все, или ехала наугад?
– Муж забронировал нам в Хмельницком хостел. Поэтому у нас была одна точка – доехать до Хмельницкого, там переночевать и уже потом думать, куда двигаться дальше.
Одна из наших зрительниц, с которой мы сдружились несколько лет назад, живет недалеко от Львова, и когда я позвонила ей, она сразу пригласила нас к себе. Говорит, приезжайте, по крайней мере, переночуете, а там будете думать.
В конце концов, она нашла нам жилье. Это очень классные люди. Вот скажу тебе честно – у меня теперь там вторая семья. Знаю, есть разные случаи, многое слышала, читала, но нам очень повезло с людьми. Мы реально были как дома. Сначала местные удивлялись, что в их маленьком городке появилась Неля, но у нас очень теплые отношения завязались. У меня появилось много новых друзей, знакомств. Возможно, поеду к ним на выходные, потому что хочу домой (улыбается).
Бывает так, что приезжаешь в какое-то место, и возникает чувство – не твое, некомфортно. У нас было все наоборот. Нас приехало четверо взрослых, трое детей и еще пес, и было такое ощущение, что мы приехали к родным, что мы семья, что мы всю жизнь с ними жили. Мы уже с подружкой шутили, что надо себе там какой-нибудь домик покупать, чтобы можно было приезжать в гости к нашим.
В Барвенково мамину подругу посекло осколками на огороде
– В первые дни войны ты пошла на курсы парамедиков. Спасать людей – это очень сложно. Научилась самому необходимому?
- Я два года в Киеве все никак не могла дойти на тренинги парамедика Ярослава Уса, главы Союза парамедиков Украины, часто бывавшего и в нашей студии. И когда приехала на запад Украины, просто кусала себе локти, что упустила время, когда можно было поучиться. А потом к нам приехали львовские парамедики и проводили для всех желающих общины тренинг по оказанию первой медицинской помощи.
Я не хвастаюсь этим, потому что все эти навыки нужно постоянно совершенствовать. Вообще у меня такое мнение, что дети должны учиться этому еще в школе. Это должен уметь каждый. Причем тренинги нужно проходить время от времени заново, потому что, если у тебя нет практических занятий, со временем все забывается. Я хотела пройти подобный тренинг, хотела это знать.
Если меня бросить в какие-то экстремальные условия, не знаю, не растеряюсь ли я, вспомню ли, что надо делать. Возможно, вспомню, потому что у меня такая психика, что в момент стресса я, наоборот, мобилизуюсь. А может, и нет. Очень большая разница между оказанием первой медицинской помощи и тактической медициной, которую используют военные. И очень большая разница – отрабатывать это в мирной жизни и делать это, когда ты на поле боя.
Я даже боюсь представить, что чувствуют военные медики или ребята военные, которые спасают своих товарищей. Честь им и хвала. Это очень страшно и очень ответственно.
– Сейчас каждый, находясь в разных уголках страны или за границей, пытается помогать всеми силами. Видела, ты собираешь на амуницию, медицинское оборудование. Также ты волонтер проекта «Здійсни мрію».
– Все стараются быть полезными здесь и сейчас. Война вызвала безумное объединение и патриотизм. И это правильно, так и должно быть! Этим наша нация отличается от соседа-агрессора, который никогда в жизни не был и не будет способен на нечто подобное.
В начале марта мы с «Здійсни мрію» и фондом 1+1 media «Ти не один» получили огромный груз в 12,5 тонн с гуманитарной помощью из Испании. Волонтеры развозили его семьям из Харькова, Бучи, Донецка, Сум, Чернигова, детским больницам, общинам городов, где много переселенцев, а я – на Львовщине.
И тогда же с ведущими и фондом «Ти не один» запустили сбор на срочные нужды Ukraine SOS. За эти деньги покупали помощь для Бородянского психоневрологического интерната. Недавно Егор Гордеев и меня пригласил наведаться в это медучреждение - с новой партией помощи, которую передала Иванна Онуфрийчук из Швейцарии, и концертом KHAYAT, чтобы поприветствовать вернувшихся из эвакуации в родные стены. Эти люди, подопечные интерната, как взрослые дети – очень чувствительны, требуют внимания, тепла, объятий и чтобы их просто выслушали! Многое для себя снова переосмыслила.
В соцсетях собирала на квадрокоптер, кардиомонитор, тепловизор. Ко мне обращались военные из передовой, волонтеры-переселенцы, которые занимаются больницами Барвенковского направления. Я чувствую большую ответственность, понимаю, что не могу оставаться в стороне. Не могу отказать военным, которые находятся на передовой. Не могу отказать своим землякам и людям из соседних сел. И я очень верю в помощь и объединение украинцев.
– Какая в родном Барвенково ситуация? Семья там?
- Мама приехала ко мне еще до войны и до сих пор со мной. А папа там. Он оттуда не уезжал. Там мои родные тети, их семьи. Психологически тяжело. С одной стороны – это их решение, они не хотят ехать, а с другой – ты знаешь, что там каждый день обстрелы. И обстреливают страшными кассетными боеприпасами. Когда они разрываются в воздухе, вся начинка – а это мелкие осколки – летит в разные стороны. Мамину подругу, которая не выехала из города, потому что ухаживает за своей мамой, просто посекло на огороде. Она вышла что-то прополоть, где-то бахнуло в небе, непонятно где, и ее просто посекло этими осколками.
Россияне пытаются идти на Славянск, а Барвенково фактически находится посредине между Изюмом и Славянском. Там очень страшно. Очень хочется домой, но пока это небезопасно. Я в Харьков впервые вырвалась на прошлой неделе, там была два дня, встречалась с друзьями, одногруппниками. Там от постоянных взрывов, кажется, и воздух волной ходит. В Харькове люди живут под постоянными обстрелами.
Не чувствую в себе ни сил, ни энергии постоянно всем звонить по телефону
– Война много что и кого отсеяла. Как в твоей жизни?
– Может, какая-то часть людей и отсеялась, но у меня никогда не было каких-то ожиданий. Я никогда ни от кого ничего не ждала. Поєтому у меня и разочарований сильных не было. Были разочарования в отношении меня у некоторых людей, мол, я должна была звонить, писать…
Либо я стала хладнокровной, либо закрылась в себе – я даже сама не могу понять, в каком состоянии нахожусь. У меня нет сил и энергии звонить каждый день всем своим родственникам. У меня мама за это ответственна, она звонит, держит связь со всеми.
Это не значит, что я их не люблю или не волнуюсь, просто у меня не хватает ресурса. Я очень ограничила свое общение, потому что не чувствую в себе ни сил, ни энергии постоянно всем звонить по телефону. Тем более что в общении все разговоры сводятся к войне.
Поэтому, наверное, я просто подсознательно пытаюсь отвлечься и выйти из информационного поля. С кем бы ты ни говорил – все сводится к войне. И это настолько давит, психологически тебя удручает, что у тебя просто руки опускаются, и вообще ничего не хочется делать.
Недавно очень известная украинская психолог за донаты дала доступ к своему курсу по работе с ПТСР, и я начала обучение. Мне это интересно, потому что я и себя могу таким образом прорабатывать, и помогать другим. И вот в одной из лекций я нашла ответ, что со мной происходит.
Люди во время большого стресса делятся на несколько категорий: одни сплачиваются, объединяются, а другие, как я, немного отстраняются, прячутся в свою раковину, чтобы подзарядиться и собрать себя в кучу. Причем иногда отстраняются даже от самых близких людей. И когда я это услышала, выдохнула с облегчением, что со мной все ок, так может быть, и это чувство вины, что я не хочу никому звонить, с меня спало.
Поэтому если кто-то на меня обижается – это его дело. Это выбор человека. К тому же каждый человек говорит на своем языке любви. И через этот язык воспринимает любовь от других. То есть, если для кого-то язык любви – это разговоры, то этому человеку важно, чтобы ему каждый день все звонили и спрашивали «как ты»? Это для этого человека и означает, что его любят. А этих языков любви, как описал Гэри Чепмен, – пять.
Для кого это слова, для кого - поступки. Кому важно, чтобы я не звонила 20 раз в день, а привезла продукты или борщ сварила. И это будет означать для этого человека, что его любят. Я своим некоторым друзьям могу месяцами не звонить, но при этом мое отношение к человеку никак не меняется. И их – ко мне. И если моя подруга позвонит из Харькова и скажет: «Неля, можно, я приеду к тебе и поживу». Я сразу скажу: «Приезжай». У всех людей разные проявления любви.
– Сейчас мы отказываемся от всего русского. Я, например, думала, о чем бы я даже теоретически могла сожалеть – и такой вещи не нашла. Как у тебя?
- Я тоже ни о чем не сожалею. У меня никогда не было суперувлечения каким-то русским автором или артистом. А сейчас вообще что-то внутри изменилось. Мы ехали с подружкой в машине, и у нее зазвучала какая-то песня еще с 90-х, что-то - то ли Апина, то ли Овсиенко. А я сижу и понимаю, что чувствую отвращение. Мне стало просто противно. Попросила ее переключить. Она переключила, и мы поехали дальше. Это я к тому, что нет никакого сожаления о чем-то. Это все сейчас вызывает отвращение. А от того, от чего тебя тошнит, надо избавляться.
Пешие прогулки, бег и плавание меня стабилизируют
- Психологи советуют строить планы на завтра – ведь за каждым «завтра» будет новый план на «завтра», и это помогает жить. Ты строишь планы на завтра, на будущее?
– Моя учительница по психосоматике тоже учит планировать на один день. Но иногда у меня даже это не выходит. Бывают такие состояния, что нет ни сил, ни желания что-либо планировать. Вот сегодня день – сегодня и живу. Пожалуй, это не очень хорошо, потому что я элементарно не могу заставить себя сделать то, что уже ждало в своего времени – например, пересортировать шкаф. Я словно отгородилась от всего.
Я в принципе планировать на будущее не могу. Наверное, это какой-то подсознательный страх, что если будешь планировать, то оно не сбудется. И вообще ты не знаешь, что будет завтра. Чувство неопределенности, неизвестности деморализует.
Бывает, и на следующий день ничего не могу запланировать. Просто по инерции иду и делаю. Если рабочий день – знаю, что утром надо проснуться, поехать на работу, потом пешком дойти с работы домой, потому что пешие прогулки, бег и плавание меня стабилизируют. Кстати, в моменты физических нагрузок у меня отключается голова, я ни о чем не думаю, и это те единственные моменты, когда мне хорошо и физически, и психологически. Поэтому пока живу сегодняшним днем. И за «сегодня» пытаюсь проживать тот максимум, который дает Боженька, Вселенная, семья.
– Кстати, ты взялась вышивать икону. Еще в процессе?
– Еще в процессе. Она очень огромная. Это, пожалуй, самая большая вышивка, которую я вышивала за свою жизнь. Вышила половину. Все как-то продвигается периодами. Иногда могу сесть и вышивать часами, а иногда могу на неделю-две отложить и вообще ничего не делать.
Это первая вышивка, которую мне хочется красиво оформить в рамочку. Не знаю, возможно, кому-то подарю.
Для меня вышивка – это способ медитации. Когда вышиваю и делаю одинаковые монотонные движения – это меня успокаивает.
- Ты думаешь о нашем Дне Победы? Каким ты его себе представляешь?
– Когда услышу или прочту, что мы победили, думаю, буду сильно плакать. Это я знаю точно. Все в ожидании этого дня. Думаю, для нас всех это будет очень важный и щемящий день.