Придорожная торговля существовала всегда, но сегодня деревенский люд, чтобы как-нибудь выжить, несёт сюда всё, что может остановить горожан, несущихся на лакированных автомобилях. По пути в Тверь обязательно вы увидите вешала с копчёной и сушёной рыбой. «Дай бог не отравиться!» - шутит явный любитель пива, укладывая в багажник связку лещей. Чуть дальше сидят продавцы земляники, черники, грибов. Продают малоразмерными стаканчиками, литровыми банками, свёрнутыми из бересты «фунтиками». Лес кормит сохранившиеся в нём деревеньки. Промышляют целыми семьями - один торгует, остальные ищут лесные дары, поругивая «косолапое» лето: «И дождь, и тепло, а грибов нет!» Почти всюду в кошёлках, в вёдрах лисички, которым лето, как видно, по вкусу.
По пути из Рязани традиционно можно купить заплетённые «в косы» связки лука, окрестности Луховиц славятся огурцами, а в самом посёлке огурцу даже поставлен памятник.
У Ельца на километр у дороги тянется рынок мягких игрушек - медведи почти натуральной величины, лисы, зайцы, чебурашки и черепахи, зелёные крокодилы, филины, куклы, явно крупнее будущих их владелиц.
На дороге из Москвы к Дону на стеллажах - батареи бутылок с янтарным подсолнечным маслом, жареной кукурузой в прозрачных мешках, с банками помидоров. Много всего из садов. Но у Рязани есть место, где торгуют исключительно только грушами.
Иногда «базар» у дороги представляет собой одинокую табуретку с ведром картошки на ней. Машины проносятся мимо, но стоит какой-либо остановиться - сейчас же из вросшей в землю хатёнки с палочкой вылезает старушка, которой важно продать картошку, чтобы «купить в лавке маслица и сахарку».
Видел я продавца у дороги с поставленными в строй валенками - удивительно, уцелел еще мастер (пимокат - по-сибирски), добротно валяющий зимнюю эту обувку. Остановившихся агитирует: «Готовь сани летом!» - «Где же берёте сырьё? Овец-то не видно...» - «Точный вопрос. С сырьём беда - ни овец, ни коров, ни свиней». Человек доволен уже тем, что кто-то интересуется его работой.
Вблизи Москвы обычным стал промысел красоток в коротких юбках и сетчатых чулках. А на границе рязанской и мордовской земли встретится вам деревня Умёт. Рот разинешь от удивленья! В каждой (!) избе «ресторан-забегаловка» с непременной вывеской: «Свидание с Олей», «Арарат», «Горячий борщ», «Кремлёвская кухня», «Ромашка». Зазывные названия непременно на каждой избе, иногда с рисунком кастрюли, бодрого петуха, ягнёнка или улыбчивой женской физиономии. Дымят трубы над избами, пахнут жареным мясом мангалы. Тут же на улице лежат сомлевшие от жары коровы, стоят грузовики «дальнобойщиков», прикормленные тут, как видно, добротной едой. «Как с наваром?» - спрашиваю у белокурой «пампушки» лет сорока. «Кое-что остаётся. У нас тут центр конкуренции. Что делать - рынок, будь он неладен!»
А вот торжище неожиданное. На обочине - ядовито-зелёный старый «Москвич», если не ошибаюсь, звали его «горбатый». На крыше автомобиля - чучело шелудивого кабана, на спину которому хозяин мобильного «супермаркета» укрепляет проволокой петуха. Подмигнул сверху: «Смотрите, смотрите, для этого я тут и стою. За поглядение - десять рублей. А что купите - по согласию».
Всё выставленное на продажу весьма колоритно. Радиатор «горбатого» украшает голова щуки с разинутой пастью («Весила эта рыбка двадцать три килограмма!» - «Давно поймали?» - «Да лет восемнадцать назад»).
Всё, чем был набит старый «Москвич», не перечислить. На передке распята болотная птица выпь. На неё поглядывали из машины: облезлый хорёк, ондатра, сойка, полинявший снегирь. Там же был ёж, над ним сидели ворона, два дятла. Далее торчала рогатая голова лося, помятый енот и сорока. Сбоку в окошко на мир глядели два зайца, угрюмая морда матёрого кабана, голова лошади, нестрашный волк, весёлая лисичка с прикушенным из красного лоскута материи языком. А сверху в машине, словно бы всё охраняя, сидел рябчатый ястреб-тетеревятник.
По пути из Рязани традиционно можно купить заплетённые «в косы» связки лука, окрестности Луховиц славятся огурцами, а в самом посёлке огурцу даже поставлен памятник.
У Ельца на километр у дороги тянется рынок мягких игрушек - медведи почти натуральной величины, лисы, зайцы, чебурашки и черепахи, зелёные крокодилы, филины, куклы, явно крупнее будущих их владелиц.
На дороге из Москвы к Дону на стеллажах - батареи бутылок с янтарным подсолнечным маслом, жареной кукурузой в прозрачных мешках, с банками помидоров. Много всего из садов. Но у Рязани есть место, где торгуют исключительно только грушами.
Иногда «базар» у дороги представляет собой одинокую табуретку с ведром картошки на ней. Машины проносятся мимо, но стоит какой-либо остановиться - сейчас же из вросшей в землю хатёнки с палочкой вылезает старушка, которой важно продать картошку, чтобы «купить в лавке маслица и сахарку».
Видел я продавца у дороги с поставленными в строй валенками - удивительно, уцелел еще мастер (пимокат - по-сибирски), добротно валяющий зимнюю эту обувку. Остановившихся агитирует: «Готовь сани летом!» - «Где же берёте сырьё? Овец-то не видно...» - «Точный вопрос. С сырьём беда - ни овец, ни коров, ни свиней». Человек доволен уже тем, что кто-то интересуется его работой.
Вблизи Москвы обычным стал промысел красоток в коротких юбках и сетчатых чулках. А на границе рязанской и мордовской земли встретится вам деревня Умёт. Рот разинешь от удивленья! В каждой (!) избе «ресторан-забегаловка» с непременной вывеской: «Свидание с Олей», «Арарат», «Горячий борщ», «Кремлёвская кухня», «Ромашка». Зазывные названия непременно на каждой избе, иногда с рисунком кастрюли, бодрого петуха, ягнёнка или улыбчивой женской физиономии. Дымят трубы над избами, пахнут жареным мясом мангалы. Тут же на улице лежат сомлевшие от жары коровы, стоят грузовики «дальнобойщиков», прикормленные тут, как видно, добротной едой. «Как с наваром?» - спрашиваю у белокурой «пампушки» лет сорока. «Кое-что остаётся. У нас тут центр конкуренции. Что делать - рынок, будь он неладен!»
А вот торжище неожиданное. На обочине - ядовито-зелёный старый «Москвич», если не ошибаюсь, звали его «горбатый». На крыше автомобиля - чучело шелудивого кабана, на спину которому хозяин мобильного «супермаркета» укрепляет проволокой петуха. Подмигнул сверху: «Смотрите, смотрите, для этого я тут и стою. За поглядение - десять рублей. А что купите - по согласию».
|
Всё выставленное на продажу весьма колоритно. Радиатор «горбатого» украшает голова щуки с разинутой пастью («Весила эта рыбка двадцать три килограмма!» - «Давно поймали?» - «Да лет восемнадцать назад»).
Всё, чем был набит старый «Москвич», не перечислить. На передке распята болотная птица выпь. На неё поглядывали из машины: облезлый хорёк, ондатра, сойка, полинявший снегирь. Там же был ёж, над ним сидели ворона, два дятла. Далее торчала рогатая голова лося, помятый енот и сорока. Сбоку в окошко на мир глядели два зайца, угрюмая морда матёрого кабана, голова лошади, нестрашный волк, весёлая лисичка с прикушенным из красного лоскута материи языком. А сверху в машине, словно бы всё охраняя, сидел рябчатый ястреб-тетеревятник.
Всё было сделано кое-как: из птиц и зверей торчала пакля и проволочная «арматура». Упреждая мои вопросы, хозяин чучельного ковчега с готовностью признался, что делал все сам, как умел. «Но ведь можно узнать - это вот зайцы?» Я сказал, что зайцы похожи на каких-то экзотических бегунов. «Но ведь на бегунов, а не на сидячих тварей».
Кто есть кто - угадать было можно. Но всё сработано так убого, что сам старик Брэм задумчиво сощурил бы глаза, разглядывая в меховом мешочке, набитом паклей, например, степного сурка. Роднили всех в этом неживом «зоопарке» глаза. Они были у всех зверей одинаковы - мастер их изготовил из какой-то затвердевшей мастики цвета переспелого чернослива.
«Покупают?» - «Изредка». Какой-нибудь мальчуган начнёт канючить, и мать ему что-нибудь купит, спросив, нет ли в этих изделиях тараканов или другой какой гадости.
Мы познакомились. Владелец чучел представленной местной фауны назвался Даниловым Виктором Васильевичем. «Мы с «Москвичом» одногодки - обоим по пятьдесят восемь лет». Услышав мою фамилию, Виктор Васильевич решительно вернул десятку: «С вас не возьму. Я сразу подумал: где я видел эту серую кепку? Чудо как хороша была передача «В мире животных». Я всё бросал и садился глядеть. А куда сейчас всё девалось?» Я развёл руками: «Туда же, как и всё другое, нам памятное». «Да-а», - погрустнел собеседник, от природы человек, как видно было, весёлый.
«Ну а вы-то как на дороге оказались с этим богатством?» Виктор Васильевич постучал носком ботинка по колесу «Москвича»: «Обо всём коротко можно сказать. Работал я в нашем посёлке ветеринаром. Ну а когда всё извели и лечить стало некого, стал думать: что же мне делать? Организовал сельский музей. Я немного охотник и наделал для него всяческих экспонатов. Но, знаете сами, музеи везде у нас нищие. Для поддержанья штанов стали просить у власти хотя бы немного деньжат. И с просьбами надоели - музей в одночасье прихлопнули, всё, что я для него, как мог, сделал, оказалось бесхозным. Пришлось в капиталисты податься - приватизировал, приспособив для него постройку рядом с домишком. Всё сделал чин чином: билеты, вывеска, экспонаты, у дороги стрелочка-указатель. Однако напрасными были старанья - овчинка выделки не стоила. Сидел я в музее один - мастерил новые чучела. Ястреб подстрелен был, когда прищучил во дворе петуха. Оба сразу пошли в экспозицию. Я очень старался, но «малый мой бизнес» выгоды не давал. Тогда собрал
я всё в «Москвиче» - и к дороге. Дежурю летом с восьми утра до шести вечера. Балагурю с народом, который тут тормозит, увидев моих кабана с петухом. Десятку я как бы шутя называю, но многие, думаю, из жалости, дают, и на том им спасибо. А иногда что-либо и купят. Документы на этот промысел у меня в порядке и в охотинспекции, и в администрации. А что делать? Пенсия - две тысячи. Как на них жить?» - «Сколько же за день даёт ваш музей на колёсах?» - «Ну, вместе с покупками сотни полторы иногда набегает...»
Остановился около коммерческо-просветительной точки чёрный «Фольксваген». Мальчонка лет семи, опережая отца, подскочил и стал всё с интересом разглядывать. Это были явно перспективные клиенты Виктора Васильевича. И мы попрощались.
Чего ни встретишь ныне на большаке!
Кто есть кто - угадать было можно. Но всё сработано так убого, что сам старик Брэм задумчиво сощурил бы глаза, разглядывая в меховом мешочке, набитом паклей, например, степного сурка. Роднили всех в этом неживом «зоопарке» глаза. Они были у всех зверей одинаковы - мастер их изготовил из какой-то затвердевшей мастики цвета переспелого чернослива.
«Покупают?» - «Изредка». Какой-нибудь мальчуган начнёт канючить, и мать ему что-нибудь купит, спросив, нет ли в этих изделиях тараканов или другой какой гадости.
Мы познакомились. Владелец чучел представленной местной фауны назвался Даниловым Виктором Васильевичем. «Мы с «Москвичом» одногодки - обоим по пятьдесят восемь лет». Услышав мою фамилию, Виктор Васильевич решительно вернул десятку: «С вас не возьму. Я сразу подумал: где я видел эту серую кепку? Чудо как хороша была передача «В мире животных». Я всё бросал и садился глядеть. А куда сейчас всё девалось?» Я развёл руками: «Туда же, как и всё другое, нам памятное». «Да-а», - погрустнел собеседник, от природы человек, как видно было, весёлый.
«Ну а вы-то как на дороге оказались с этим богатством?» Виктор Васильевич постучал носком ботинка по колесу «Москвича»: «Обо всём коротко можно сказать. Работал я в нашем посёлке ветеринаром. Ну а когда всё извели и лечить стало некого, стал думать: что же мне делать? Организовал сельский музей. Я немного охотник и наделал для него всяческих экспонатов. Но, знаете сами, музеи везде у нас нищие. Для поддержанья штанов стали просить у власти хотя бы немного деньжат. И с просьбами надоели - музей в одночасье прихлопнули, всё, что я для него, как мог, сделал, оказалось бесхозным. Пришлось в капиталисты податься - приватизировал, приспособив для него постройку рядом с домишком. Всё сделал чин чином: билеты, вывеска, экспонаты, у дороги стрелочка-указатель. Однако напрасными были старанья - овчинка выделки не стоила. Сидел я в музее один - мастерил новые чучела. Ястреб подстрелен был, когда прищучил во дворе петуха. Оба сразу пошли в экспозицию. Я очень старался, но «малый мой бизнес» выгоды не давал. Тогда собрал
я всё в «Москвиче» - и к дороге. Дежурю летом с восьми утра до шести вечера. Балагурю с народом, который тут тормозит, увидев моих кабана с петухом. Десятку я как бы шутя называю, но многие, думаю, из жалости, дают, и на том им спасибо. А иногда что-либо и купят. Документы на этот промысел у меня в порядке и в охотинспекции, и в администрации. А что делать? Пенсия - две тысячи. Как на них жить?» - «Сколько же за день даёт ваш музей на колёсах?» - «Ну, вместе с покупками сотни полторы иногда набегает...»
Остановился около коммерческо-просветительной точки чёрный «Фольксваген». Мальчонка лет семи, опережая отца, подскочил и стал всё с интересом разглядывать. Это были явно перспективные клиенты Виктора Васильевича. И мы попрощались.
Чего ни встретишь ныне на большаке!