В 1870 году в Киеве насчитывалось всего 80 тысяч жителей. Но в город постоянно стекались верующие и паломники на поклон святыням. Они служили прекрасной наживой для мошенников и воров - постоянные разбои, кражи, убийства на почве ограбления - все это картина Киева конца XIX века. Полицейские не справлялись с преступностью.
И вот когда закон почти бессилен, а убить могли из-за пары рублей, проявление смелости и смекалистости иной раз спасало жизнь. Пример тому - история девочки Лукерьи, упомянутой в деле некого Хохлова, квартального надзирателя.
Цена жизни - 50 рублей
В 1872 году на улице Фундуклеевская (сегодня это улица Богдана Хмельницкого) снимали квартиру две семьи. Кузнец Варламов со своей женой и прелестной дочерью десяти лет Ольгой делили жилище с содержательницей кабака Ефросимовой и ее двенадцатилетней дочерью Лукерьей. Жили семьи как родные - душа в душу: помогали друг другу, за одним столом ужинали, а девочки их, словно сестры, спали на одной кровати в общей детской комнатушке.
Вечером в среду, 17 января, Ефросимова, как, впрочем, и всегда, вернулась домой, скинула тяжелый тулуп и устало сообщила своей подруге Варламовой, что ей еще нужно идти в контору и оплатить за содержание кабака 50 рублей. Деньги, конечно, были при себе, а вот сил после тяжелого рабочего дня, чтобы снова в мороз куда-то идти, не было. Ефросимова решила чуток отдохнуть.
Пятьдесят имперских рублей - весьма солидная сумма. К примеру, рядовой киевский рабочий, получая до двух рублей в день с учетом выходных, мог заработать такую сумму за месяц. Прожить на полтинник можно было всей семьей достаточно долго. Килограмм свинины в Киеве во второй половине XIX века стоил 40 копеек, телятина - 38 копеек, а пуд (чуть больше 16 кг) ржаной муки - 1,5 рубля.
|
Пока Варламова прикидывала, что можно на эти деньги купить и как долго прожить, уже вернулся домой из кузницы муж. И она рассказала ему - с определенным намеком, мол, у соседки по квартире имеется крупная сумма денег, и пока она не ушла в контору, надо что-то предпринять. Глаза Варламовой закрыла пелена жадности и тут же исчезли все добрососедские отношения.
Дождавшись, пока Ефросимова отдохнет, оденется и снова выйдет на улицу, подстрекаемый женой кузнец взял топор и незаметно выскользнул следом за соседкой. Зима. Сумерки уже начинали сгущаться - что было на руку Варламову, да еще и Ефросимова решила сократить путь и пошла узкими безлюдными улочками. У кузнеца не было и толики сомнений, когда он занес свой топор над головой женщины.
Зарубив соседку, Варламов поспешил убраться с места преступления, даже не заметая следов. Через пару часов труп неизвестной женщины доставили в городской морг, и установлением ее личности занялся квартальный надзиратель Хохлов.
Окровавленный нож, сало и бутылка водки
Вернувшись домой, Варламов первым делом вытер кровь с топора и отдал жене деньги Ефросимовой. В честь такого события та накрыла праздничный стол. Не забыв выставить и бутылку водки. Мертвым грузом, как тело бедной кабатчицы, тонули в водке остатки совести. Не забывая помянуть душу убитой, чета праздновала свое обогащение.
В это время обеспокоенная долгим отсутствием матери девочка Лукерья не могла сомкнуть глаз. Лежала рядом со спящей Ольгой и все думала о том, где же так долго блуждает мама - раньше такого не случалось. Решила встать, пройтись, выпить воды. Выбираясь из кровати, слегка задела Ольгу, и белый платочек на голове девочки чуть съехал. Лукерья аккуратно поправила волосы спящей, затем и свой платочек, точно такой же, завязала потуже и вышла в коридор. Не доходя до кухни, она услышала слова Варламовой, которые привели ее в оцепенение.
- Надо и Лукерью порешать… - шептала жена кузнеца.
Лукерья не поняла, за что ее хотят убить, но сообразила: пора бежать и попробовать найти мать. Но выйти из квартиры можно было лишь через кухню, где пили водку Варламовы. Лукерья вернулась к кровати. Села на краешек и принялась думать. В полумраке, под звуки завывающего морозного ветра девочка никак не могла сообразить, как теперь быть.
Собрав всю силу воли, что у нее еще осталась от шока и разочарования, Лукерья поднялась на твердых ногах и, стараясь не шуметь, осторожно передвинула спящую Ольгу на свое место. Сдвинула ей на лицо платок, а сама легла на ее место, укрывшись с головой. И наступили самые ужасные минуты - ожидания смерти.
Скрипнула кухонная дверь. У Лукерьи замерло сердце и перехватило дыхание. Голова закружилась, и кровь прильнула к лицу. Варламов тихо, сам не дыша, подкрался к кровати девочек. В руке он сжимал кухонный нож. Зная, где обычно спит Лукерья, кузнец прищурился, прикрыл одной рукой рот лежавшей, а другой - быстро нанес два сильных удара в грудь. Длинное острое лезвие почти насквозь проткнуло тело десятилетней Ольги. Дочь Варламова несколько раз дернулась и затихла навсегда…
Кузнец, так же спокойно и тихо, вернулся на кухню, вытер кровь с ножа и отрезал кусок сала. Глотнул водки, словно то была вода, а у него жажда, закусил и молча уставился на жену. Ждал, что прикажет делать дальше. Варламова хладнокровно предложила тело убитой Лукерьи упаковать в мешок и на рассвете скинуть в ближайший овраг.
Беги, Лукерья, беги!
Девочка лежала рядом с мертвым телом подружки и ждала. Варламов не пришел за телом дочери, и тогда Лукерья встала с кровати. Она с прискорбием посмотрела на Ольгу. На бездыханном тельце неровным кругом растекалась кровь.
Подошла к окну и как можно тише открыла форточку. "Надо бежать!" - билось в ее голове. В одних чулках и ночной рубашке девочка пролезла через окошко и выбралась на улицу. На заснеженных улицах уже стояла темнота. Фонари в Киеве появятся лишь в ноябре 1872 года, да и то на Крещатике. Так что Лукерья еще какое-то время растерянно не понимала, куда ей бежать.
Но мороз, словно большой зверь с мощными лапами, обхватывал девочку - холод заставил сделать шаг, затем еще один, а после Лукерья перешла на бег и мчалась в темноту изо всех сил. Ночь. Окна домов не святились - люди уже спали. И внезапно одно окошко загорелось тусклым светом. Лукерья подбежала к дому, из которого исходил свет, и постучала.
Надзиратель Хохлов
Это был дом семьи Жуковских. Хозяин, отворивши дверь, увидел Лукерью без чувств у себя на пороге. Он поднял холодную девочку и отнес в дом. Жена Жуковского привела ребенка в чувство, напоила чаем и отогрела. Напуганная девочка рассказала о случившемся и лишь в этот самый момент разрыдалась, давая волю всему горю. Жуковский отправил сына за полицейским. Вскоре приехал квартальный надзиратель Хохлов. Выслушав историю напуганной Лукерьи, он не поверил - слишком все казалось неправдоподобным. Его терзала загадка найденного тела женщины, убитой топором, а тут еще и новые появились. Но семья Жуковских уговорила Хохлова пойти к дому Варламовых и проверить, что там произошло.
Кузнец с женой все еще выпивали на кухне. Уже молча, скорбя по убитым. Резко в дверь постучали. Варламова выглянула в окно и увидела надзирателя. Тут же пришла в ужас: в комнате труп ребенка.
- Убей его, если он пришел один. Убей! - приказала жена Варламову и убежала в комнату прятать труп.
Открыв дверь, кузнец увидел, что Хохлов в сопровождении двух мужчин - Жуковского и его сына. Варламов расслабил руку в кармане шинели, что сжимала револьвер. Гости прошли внутрь дома и спросили, кто еще живет здесь. Но четкого ответа не последовало.
Хохлов прошел в детскую комнату и осмотрелся - кровать была пуста. Тогда надзиратель приподнял одеяло и увидел на простыне большое пятно крови. Заглянув под кровать, он обнаружил там труп ребенка. В момент, когда Хохлов поднимал безжизненное тело с пола, все, кто стояли за его спиной, замерли, а в следующую секунду раздался дикий крик жены кузнеца - она узнала в убитой собственную дочь…
ПРИГОВОР
Жену на каторгу, кузнеца - на плаху
Варламова уже на допросе сообщила, что, когда прятала труп девочки, свет в комнате не зажигала и была уверена, что убитой является именно Лукерья.
Варламов признался в убийстве Ефросимовой и своей дочери. Его жена, как организатор преступлений, отправилась на каторгу, а сам кузнец был приговорен к казни через повешение в Лукьяновском тюремном замке.
Дальнейшая судьба Лукерьи не известна. Но девочка, проявившая недетскую храбрость и смекалку, еще долго оставалась одной из обсуждаемых в Киеве персон конца XIX века.