Таежный тупик: Агафье Лыковой 60 лет!

Обновленье зонта.

ЮБИЛЕЙНАЯ ВСТРЕЧА

Я глядел вниз и ловил себя на том, что многое в горном пейзаже сейчас узнаю: вот вершина с шапочкой снега, зеленоватая излучина Абакана, таежная гарь, голубая вода озерка, в которое собираются талые воды, островки на реке...

А вот и то, чего ранее не было. Вертолет ведут братья Аткнины: первый пилот - Петр, второй - Николай. Оба - хакасцы, дети чабана из аала Чарков. Оба - пилоты с маленьких, не летающих теперь самолетов. Когда авиационное предприятие в Абакане распалось, они, заняв денег, отважились купить вертолет и вот уже несколько лет являются единственными в этом краю перевозчиками. Петр показывает мне рукой посмотреть вниз - снижаемся на речную каменную дресьву. Из тайги рядом тянется кверху синий дымок. Это кордон нового в этих краях заповедника «Лыковская заимка». Приятно видеть добротные срубы избы, бани, сарая. На костре перед домом булькает в закопченном ведерке уха. Нас ждали. Но мешкать нельзя. Быстро сгружаем продукты, доски для лесников и, получив в подарок ведерко только что пойманных хариусов, поднимаемся - с заповедной границы до жилища Агафьи лёта - десять минут.



Минуты отдыха.

Как и в прошлом году, река преграждает нам путь к жилищу. Надо опять переходить её вброд. Но в этот раз не спешим. Агафья, помахав нам рукой, убегает и возвращается с шестью парами резиновых сапог...

В каждый прилёт сюда испытываю чувство, что в жилой этой точке ничто не меняется. Радостно лает, предчувствуя получить кусочек колбаски, собака. Вопросительно смотрят на прилетевших людей три козленка, шныряет туда-сюда одичавшая кошка.

И сама Агафья разговор начинает так, будто только вчера расстались. Главная тема - здоровье. Оно неважное у страдалицы. С подробностями, характерными для всех жалобщиков, рассказывает, что где болит. На этот раз обращает вниманье на руки. От постоянной работы ладони в трещинах, - «Мажу сметаной, но пальцы почти не гнутся». От увлеченья таблетками Агафья отказалась - показывает нам пучки трав, называет какой-то «копеечник» и «манжетку», якобы лечащие все болезни.

С раздачей гостинцев, подарков и поздравлением с юбилеем (Агафье в этом году шестьдесят) разговор изменяется. Среди всего привезенного таёжницу, как ребенка, порадовал добротный зонтик. И (невиданно!) попросила Агафья с этой необычной для тайги вещью её сфотографировать в компании с одним из трех наблюдавших за хозяйкой козлят.

Боясь, что дождь вот-вот может накрыть тайгу, я настоял фотографией в первую очередь и заняться. Обычного возражения не последовало. Агафья пожелала принарядиться, и на полчаса «усадьба» её превратилась в ателье, где хозяйка выступала «фотомоделью». Попросила в конце суеты снять её поливающей грядки моркови - очень уж нравится огороднице подаренная кем-то сияющая белой жестью лейка.

Потом присели, и разговор перешел на больную для Агафьи тему - исход в позапрошлое лето прожившей пять лет тут «послушницы» - москвички Надежды. Уход, походивший на бегство, глубоко ранил Агафью. Мне переслала она письмо, полученное из Москвы, где былая сожительница её, не стесняясь выбором слов, крестила Агафью множеством разных упреков. На этой «ноте» Агафья начертала столь же сердитую резолюцию и наказала людям, переславшим ко мне письмо: «Надежде привета не передавать!» Обида её с течением времени обросла рядом немыслимых обвинений: «Кошек она извела, и козы попорчены... Я в избу её не заглядываю». Действительно, в избе Надежды, вполне утешившейся в Москве, всё осталось, как было: засохшие цветы в кружке, занавески над полками, половички.

Мы, как могли, постарались таежную затворницу успокоить: «Что было, того не вернешь». Но к печали душевной примешивались и житейские трудности. Вдвоем легче было управляться на огороде, ухаживать за козами, курами, ловить рыбу. Теперь на всё это сил уже не хватает, и, Агафья хорошо понимает, будут они убывать...

Женские разговоры...

Еще забота - медведица. Уже несколько лет она навещает местечко, где стоят у Агафьи рыболовные снасти. Однажды отведав рыбы, медведица злится, что теперь её не находит, - ворочает снасти, в прошлую осень порвала сеть. Причина, правда, была не в рыбе. В сеть попал «водяной воробей» - птичка оляпка, и зверь, почуяв её, решил завладеть крошечной этой добычей.

Тут же, вблизи за речкой, медведица задавила какого-то крупного зверя: «Две недели вились над тайгой и опускались вниз вороны - видно, делили еду с медведицей». Всё это заставляло Агафью на рыбном месте жечь ночью костры и время от времени стрелять в темноту из ружья.



Домашняя живность тут прежняя - куры, козы, кошки. Бывающего тут инспектора по охране природы Николая Николаевича Кузнецова Агафья попросила привезти кобелька - «такого, чтоб мало ел и не боялся медведей». Кобелька Николай Николаевич привез и сказал, что кличут его Протоном. Агафья изумилась: «Но «Протон» - это ж ракета!» - «Ну и что ж, хорошая кличка и для собаки». Из кобелька вырос лохматый пес, не страдающий аппетитом, но смертельно боящийся медведей. Почует издали - и сразу к хозяйке под ноги. Но какие преданные глаза у Протоши! И как он хочет колбаски, связывая существование вкусной этой еды с прилетом сюда гостей...

И заботы по дому.

В избе у Агафьи сохранился перенятый у Надежды подарок. «Ковер...» - обратила хозяйка мое внимание на кошму, расстеленную посреди хижины. И гостеприимно положила на ковер две привезенные кем-то деревенские тканые дорожки. По ним с удовольствием стали бегать три пестрых котенка. У двери сидела флегматичная их родительница. «Ленивая... - ворчливо сказала о кошке Агафья. - Мыши бегают, а она и усом не поведет, и котят не учит ловить».

По-прежнему живущего тут Ерофея я навестил в избушке его, стоящей внизу у реки. Обросший, как каторжанин, но еще крепкий мужик свой хлеб тут отрабатывает заготовкою дров. С Агафьей, дал понять, проживают недружно. «Хоть завтра улетел бы отсюда, но куда?» Надежды на перемены в жизни он связывает с покупкой где-нибудь деревенского дома: «Копим с сыном деньжата. Я в кубышку кладу свою пенсию, а он кое-что отсыпает от заработка».

К вечеру пошел дождь. Прилетевшие со мной спутники разбрелись по избушкам «дегустировать пиво», а мы с Агафьей зажгли в плошке свечку, чтобы спокойной беседой отметить шестидесятилетие жизни в тайге, на том самом месте, где в 1945 году она родилась.



РАЗГОВОР У СВЕЧИ

Свеча горит медленно. И всё же за тихой беседой сожгли мы две, просидев друг против друга далеко за полночь. Зная манеру собеседницы говорить о чем-нибудь долго, пространно, я попросил ее сказать коротко о самых памятных днях жизни в тайге. А утром мы принялись за рисунки. Агафья работала с увлеченьем.

- У всех есть какое-нибудь воспоминанье из самого раннего детства...

- Я помню: возле избы собирала граблями сухие веточки и пучками бросала в костер. Одна ветка с огнем упала на ногу. Помню, кто-то качал меня на руках, а я ревела. Мама сказала, что было мне тогда три годика.

- Помнишь и какое-нибудь позднее происшествие?

- С братом Совином пошли орешить. Надо было сказать дома, что заночуем в тайге. А мы сказали: вечером непременно вернемся. Но припозднились и заблудились в тайге. Как нашли избу, не ведаю. А была я босая, ноги избила и думала, что погибнем. Но Совин вывел к избушке. В окошко увидела: мама стоит на коленях и молится, и тятя был вне себя, думали, что мы с Совином погибли - тут же прорва медведей. Мне было в то лето двенадцать годов.

С лейкой на грядках...

- А бывали случаи - столкнулись с медведем?

- Всегда их боялись. Один отведал висевшей на стенке сушеной рыбы и опять появился. Наталья при месяце мыла ноги в ручье, обернулась, а он - у двери, прямо за спиной у неё. Сестра пронзительно завизжала, и зверь убежал. Но испуганная обезножела и больше недели не поднималась с постели. И еще был случай, мне рассказывали: медведь раскопал могилу и сожрал тятиного брата Евдокима.

- Вспомни, какой день у семьи был радостным.

- Это когда тятя прибежал с реки и стал рассказывать, как палкой убил марала. Марал застрял в снегу возле скалы, и тятя на него набросился. Бил, бил, а потом заколол... Ну все мы были рады, считали, что бог марала послал: и еда, и из кожи - обувка.

- А день печальный...

- Это когда умерла мама. Было это 5 февраля. На шестидесятом году умерла. Считай, от голода прибралась. Был неурожай всего - бог знает что ели. Мама от забот всяких и от голода слегла и подняться уже не смогла. Последние слова её были: «Живите дружно... Ройте ловчие ямы - без мяса не выжить. И обувку из шкур сошьете». Я читала молитвы у ее домовины и год потом, как вспомню, - плачу.

С памятным ковшиком.

- Кого в семье, помимо матери, ты любила?

- Митя был всеми любимый. Тятя говорил: «Золотой человек - добрый, спокойный...» Мне Митя всё, что заметит в лесу интересное, обязательно показывал. Вместе видели, как прочно сидит на гнезде мамочка рябчиков. Протянешь руку над ней - сидит. Улетит, если тронешь...

- Хранится ли у тебя сейчас что-нибудь на память о близких людях?

- На память о маме и тяте храню этот вот ковшик. А о сестре как память берегу старый холст. Она в больших стараниях его ткала после маминой смерти. А о Мите вот в этой книжке, погляди-ка, хранится у меня крылышко рябчика. Это он мне его подарил - отмечать места в книге, где её надо открыть.

- Вокруг вас в тайге много было всяких зверей и птиц. Кого из них ты больше всего любила?

- Маралов. (Смеется.) Когда попадались в ловчую яму...

- А не припомнишь ли день каких-нибудь не опасных, но больших забот для семьи?

- Однажды мы потеряли счет дням и всполошились: когда праздники, когда будни? Стали всё вспоминать. У меня память была хорошая, и я поставила всё на место.

Ерофей.

- А какое у нас число сегодня?

- По мирскому - 24 июня. А от Адамова лета - 11 июня 7513 года.

- Какое событие взволновало семью вашу до встречи с геологами?

- Один раз тятя и Дмитрий ловили рыбу, и их увидели люди с лодки. Откуда они взялись, мы не знали, и все испугались: что теперь будет? А в другой раз низко, так, что сажа из трубы сыпалась, пролетал над заимкой двухэтажный (двукрылый) самолет. Мы испугались, попрятались в кедраче, но всё прошло без последствий. К нам никто не явился.

- Ну а когда люди появились в 1979 году...

- Тятя-то первый увидал и заговорил, кто мы, откуда. А мы с Натальей так испугались, что заголосили. Но всё обернулось радостью. Уже вечером сидели с геологами у костра - они нас расспрашивали, и мы их.

- С того дня живешь уже 26-й год. Многих людей из мира узнала. Как ты считаешь, хорошо, что люди вас «нашли», или лучше бы жить, как жили?

- Мы сразу решили: людей послал нам Бог. Какая была наша жизнь - обносились, все лопотинки в заплатах. Страшно вспомнить, ели траву, кору. Поумирали бы все, и никто не узнал бы, что жили. А люди много добра нам сделали. И никто ничем не обидел, только помогали. А когда ты написал в газете - нас с тятенькой завалили всякими дареньями: посудой, одеждой, обувкой, разной справою для хозяйства.

- Что для вас поначалу было самым ценным в этих подарках?

- Соль! Попробовали солёную еду и уже ничего непосоленного хлебать не могли.

Рисунки Агафьи.


- Вы часто стали бывать у геологов. Что вас там особенно поразило, удивило?

- Ну разве можно обо всем рассказать. Мы с Митей, помню, стояли, разинув рот, у лесопилки. Бревно само лезет под зубья. И сразу получаются доски - гладкие, ровные. Мы-то всё топором вытёсывали...

- А самолеты, вертолеты, телевизор, лодка с мотором...

- Дык тоже всё было как в сказке... Но телевизор-то - дело греховное. А вертолет... Сейчас вижу: славно люди измыслили. Что без него в тайге делать? Кто бы ко мне добрался сюда?

- А не страшно летать?

- Страшно. Но уж привыкла. И все ведь летают. Тебе не страшно?

- Видишь, как много люди всего придумали, пока Лыковы жили в тайге. А ты сама у людей за последние годы чему-нибудь научилась?

- Ну чему?.. Читать и писать мама учила. Разные дела иголкой, ножом, топором знаю с детства. Всё своими руками - даже печь вот сложила. Но об одном деле все-таки надо сказать. Научилась печь настоящий хлеб. Гляди вот - не стыдно и тебя угостить.

- Я посмотрел: весь чердак завален разного рода дареньями. А что из всего оказалось для тебя самым нужным?

- Самым нужным... Резиновые сапоги, посуда, топоры, свечи, фонарики, батарейки. И часы! Так хорошо чикают и даже разбудить могут.

- А еда... Ты помнишь, как мы учились с тобою козу доить?

- Как не помнить! (Смеется.) Я ведь первый раз видела тогда коз. Хорошо, что ты их привез. Молоко поставило меня на ноги. Больше всего молока тогда не хватало. Ну и куры нужными оказались, и кошки...

- Какая работа для тебя сейчас самая трудная?

- На полив воду из реки в гору таскать.

- А самая приятная?

- Перед молитвой ночью читать «Новозыбковский календарь» - узнавать про житье разных благочестивых людей.

- О ком читала в последний раз?

- Об Иоанне Златоусте.

- А как ты смотришь на жизнь Ерофея?

- С сочувствием, хотя иногда мы и поругиваемся. Тяжкая у него судьба. Всё потерял: семью, работу, избу, ногу... Тяжело ему и тут, на Еринате. Дрова готовить и с двумя ногами - дело нелегкое. А он - с одной...

- Кедр, какой тут рядом стоит и под которым ты родилась... Сколько, думаешь, ему лет?

- Да раза в три он старше меня.

- Значит, когда родилась, это было уже огромное дерево. Но ведь когда-нибудь оно упадет. Всякая жизнь, как эта вот свечка, сгорает и потухает. Ты иногда думаешь об этом?

- Как не думать. Думаю часто. Даже зверю жизнь мила, дорога...

- Смерти боишься?

- Не знаю, как и сказать. Думаю, смерть страшна всем. Но человека спасают мысли о другой жизни, когда все умершие воскреснут.

- Но если человека сожрал медведь, какое же воскрешенье?

- О! С Божией помощью всё опять соединится...

- С болезнями тебе одной будет тут жить всё труднее. Может, все-таки к родственникам в Килинск?..

- Нет, Василий. Ехать туда - это ехать за смертью. Никому я там не нужна. И мне тоже всё там чужое. Лучшего места, чем тут, для меня нет. Всё дорого: и эта гора - вижу её каждый день из окошка, и шумная днем и ночью река, и запахи, таких нигде больше нет. Выйду глянуть, как солнце садится, - сердце от радости замирает. Это мой рай на земле.

В конце «философской» части этой беседы мы помолчали. Агафья взяла будильник: «Чикает... Скоро она полетит...» Ракета «Протон» с Байконура пролетела точно минута в минуту. За облаками в вышине слышен был негромкий хлопок. Это взорвалась отделившаяся вторая ступень ракеты.