Все мы рискуем, переходя, например, городскую улицу или мчась по шоссе на автомобиле. Степень риска дорожного во много раз выше, чем во время полетов, даже в нынешнее время, когда изношенная техника часто валится с неба. Но к этому мы привыкаем (по статистике, свыше пятидесяти тысяч смертей на дорогах в год!). А задрал, помню, медведь двух туристок в Йеллоустонском национальном парке (США) - месяц шумели газеты.
В обычных условиях профессия фотографа неопасна. Но репортер и охотник за интересными кадрами уже рискуют. Риск этот связан с азартом добиться хорошего результата, успеть, не упустить что-то важное. В такие моменты наш брат шалеет, об опасности забывает. Я, помню, по молодости, что-то снимая, сумел забраться на мачту электролинии так высоко, что, когда чуть остыл, испугался: как же я буду слезать?
Часто спрашивают: ну а животные, лес?.. Приходится отвечать: в нашем лесу сегодня боишься не зверя, а человека. Со зверем, конечно, шутки плохи, если на рожон лезешь. Но в наших лесах опасен, пожалуй, только медведь. Зверь этот всеяден. Несколько десятков лет назад моего знакомого фотографа из Японии на Камчатке сожрал медведь. Причем я медведя этого "знал в лицо" и мог несчастный случай тот предсказать - медведь перестал бояться людей, и в этом была опасность. Японский фотограф (он постоянно снимал медведей) опасностью пренебрег - лег спать в палатке, когда надо было в избушке.
Известны несколько смертей фотографов в Африке. Михаэль Гржимек столкнулся на самолете с грифом. Другой оператор - женщина, снимавшая переселенье слонов, была молодым разъяренным животным буквально втоптана в землю. Мы с другом в Танзании попали в "слоновый капкан" - оказались ночью на дороге слонами запертыми с двух сторон. Был риск, что затопчут, но обошлось.
Еще случай был на Кавказе. Полез я в гору снимать медведицу. А она оказалась с медвежатами.
|
Подползая к нужному месту в каменных осыпях выше альпийских лугов, я приподнялся, увидев сначала двоих медвежат. А когда щелкнула камера, поднялась и медведица. "Сейчас убежит", - подумал я, а медведица, окончив меня разглядывать, стоя на двух задних лапах, вдруг бросилась в мою сторону. Кто думает, что медведи неповоротливы, ошибается. Бежала медведица ко мне быстрее, чем я об этом могу рассказать. Слава богу, я не потерял голову - не побежал, а, дико заорав, замахнулся фоторужьем. И это зверя остановило. Затормозив так, что камни под лапами зашуршали, медведица разглядывала меня маленькими злыми глазами, и я подумал: "Все, отснимался…" Но медведица вдруг отступила - побежала, подбрасывая зад, под гору, а за нею и медвежата. Опасность была реальная и серьезная.
В другом случае я мог бы погибнуть дурацки. Ехали в африканском кустарнике по немощеной, но хорошей дороге. На ней в пыли сидели цесарки. Когда взлетали, я их снимал. Но хотелось снять покрупнее: "Миша, прибавь!" Миша прибавлял скорость, и она достигла 120 километров. Очередная стая цесарок поднялась перед самой машиной. И поскольку снимал я стоя, через люк в крыше, птицы просвистели мимо моей головы, мгновенно отрезвив. Я понял, что могло быть, если бы хоть одна цесарка угодила мне в голову. На скорости выше ста это было бы все равно что "поймать" кирпич, будь он даже и в перьях…
А эти вот снимки сделаны с риском спокойно обдуманным и, надо сказать, минимальным. Волка вот так, на свободе, снять почти невозможно. Снимал, зайдя к волкам в огражденье. Мои друзья-биологи успокоили: "Ничего не случится…" И не случилось. Этого волка я снимал шагов с десяти. Но признаюсь: было не по себе, когда звери бежали по тропе цепочкой, едва не касаясь моего валенка.
А моржей я снимал на Камчатке. Подполз к ним вплотную. Они меня чувствовали, видели. И возбудились, конечно. Но я понадеялся быть проворнее моржей и, сделав дело, тихонько отполз.