Или папа сам извел себя, будучи идеалистом?
"Все вместе, наверное", - говорит Денис, и я не решаюсь ему сказать, что, помоему разумению, папу сожгла эмоциональная близость с каждым (включая меня). Он доверял людям, так и прошагав сквозь жизнь с открытым забралом и сердцем. Если верить Бердяеву, а он поумнее нас с вами, люди, пропускающие все через себя, однажды "разрываются, как разрывается небо, когда молнии с огненным треском раздирают его над головой".
Он, само собой, очень переживал за сына, за "чайный" дуэт, подошел ко мне однажды на презентации сыновних песен и шутливо пригрозил, что если дуэт не объявлю цветисто, он меня укокошит. А еще я вспоминаю сейчас наш с Маэстро разговор в питерском кафе; тогда только начал греметь доктор Хаус, и мы все хотели походить на него. "Я бы так не смог, - сказал тогда Олейников, - он же не верит никому; в чем тогда смысл?"
Все, чего хотят большие люди, это быть понятыми теми, кто одних мыслей с ними.
Для знаменитости его уровня Олейников был неправдоподобно доброжелателен. Пока мы говорили за жизнь, к нему беспрестанно подходили, он был терпелив, негромок, улыбчив. Я спросил, что он более всего в себе любит и что ненавидит.
- Я всегда очень и чересчур рассчитываю на всемирную божескую справедливость, но по нынешним временам это иногда... не помогает, - как-то уклончиво ответил он. Но я был настойчив, решив сразить его домашней заготовкой: в буржуинском журнале я вычитал, что у каждой звезды должна быть патология. И вопросом этим я очень рассмешил Олейникова.
Но он вдруг перестал смеяться и сказал: "Запиши и оставь, как скажу: Олейников - очень особый случай: его патология состоит в абсолютной, раздражающей и все более неуместной нормальности".