Один в лесу

Отшельничество (отход от людей) - явление древнее

Отшельничество (отход от людей) - явление древнее

Раньше уходили кто в леса, кто в «пещёры» от «греховного мира». Одни - по собственной воле, другие - по обстоятельствам. Бывают отшельники легендарные, староверы Лыковы, например, а бывает, одиноко живущего в глуши человека отшельником сделали обстоятельства. В какой-нибудь испустивший дух лесной деревеньке доживает старуха, ждет смерти в родительском доме, уйти ей некуда. Таких «отшельников» сейчас много.

Человек - существо социальное. Живущий отшельником всегда возбуждает к себе интерес, как одинокое дерево в поле. Мимо леса проходишь, не думая о деревьях, стоящих плечом к плечу, а дерево одинокое всегда рождает какие-то чувства. Даже и песни об этом есть: «Среди долины ровные», «Во поле березонька стояла…», «При долине куст калины».

ПРОШЛОЙ осенью наведался я в Михайловское, где вдали от «шумного света» жил молодой Пушкин. От местного егеря узнал: обретается в лесу километрах в десяти от Михайловского человек-одиночка. Захотелось отшельника увидеть.

И вот с егерем едем в Воскресенское - сельцо, от которого сейчас ничего не осталось, кроме разваленных изб, остатков кузни, старых сараев, одичавших садов. Стоит еще стожок сена, объеденный скотиной и оттого похожий на гриб. Возле старой, похожей на белую кость березы без веток стоит явно жилая изба. Возле неё на цепи от радости, что кто-то сюда приехал, лают, виляя хвостами, две рослые собаки. И две ухоженные, но диковатые лошади вышли из леса, с расстояния безопасного разглядывали двух пришельцев.

Жильца дома не было, о чем свидетельствовал замок на двери. Предположив, что к вечеру отшельник у дома появится, мы решили его дождаться. Но не дождались. Уже в сумерках, угостив собак, повесили на гвоздик у двери гостинец и для хозяина с запиской, что завтра приедем.

Приехали. Знаков вчерашнего нашего присутствия не было, но и теперь на двери красовался замок. Возле дома стояла телега, под навесом лежала брезентовая байдарка, которую можно было унести под мышкой. У стенки на гвоздях лежали удочки и висела связка капканов. Заглянув в окошко, мы увидели стол, на котором лежал патронташ, стояла сковородка с остатком еды, какие-то банки, железки, бумажки. Мы уехали, озадаченные отсутствием хотя бы записки.

А В МАРТЕ я вновь приехал в Михайловское на пуск водяной мельницы. И на празднике этом обратил вниманье на привязанную к столбу лошадь с лёгкой телегой. Захотелось именно лошадь сфотографировать возле мельницы. Не молодой, но и не старый еще возница с полуслова понял желанье. Снимок мы сделали, и в разговоре я спросил, не знает ли мой знакомый Сергея Семёнова, живущего в покинутой всеми деревне. Собеседник мой улыбнулся: «Я и есть Сергей Семёнов…» После короткого разговора предложил, если желание есть, сейчас же поехать к нему в Воскресенское.

Часа полтора под мелким дождём тряслись мы в телеге по заросшей лесной дороге. На ходу и знакомились. Сергею пятьдесят лет. Служил в армии. Вернувшись, застал деревню полупустой. Скоро она совсем обезлюдела, даже отец и мать Сергея уехали. А он в деревне остался. Один. И так живёт уже двадцать семь лет.

- Что же тебя задержало?

- Трудно всё объяснить. В первую очередь привязанность ко всему, чем жил тут в детстве. Короче, не мыслю жизни без того, чтобы рядом была природа.

- Чем жив, чем кормишься?

- Рыбалка, охота. Деньги на хлеб и на самое необходимое сшибаю случайными заработками. Лошади мне помогают. Но бывают, конечно, дни, когда в доме нет хлеба. Вот сейчас едем, а я думаю: что там у вас в пакете из магазина?

Под дождём на ходу мы обедали. Сергей почти что беззубым ртом кусал хлебный мякиш, кое-как справлялся с нежестким сыром.

Подкрепившись, философствовали. У Сергея четкая формула понимания жизни: «Всё в ней - плюс на минус». Я поддакивал: «Да, верно - борьба противоположностей…» Но Сергею нравится больше, видно, годами отшлифованная формула: «Всё - плюс на минус». Так мы приехали в Воскресенское.

В ИЗБЕ немедленно зажигаем дрова в печурке. «Я как бы часть всего, что в лесу обретается. Но меня никто тут не тронет, я же постоянно с ружьём», - говорит Сергей, грея руки у печки. По его мнению, самый вредный зверь тут - енот. «Шкодлив - ко всему подберётся, всё украсть может, никому пощады не даст. А сам, если прищучишь, притворяется мёртвым. Есть тут и волки. Но эти никогда на глазах не окажутся - знают: у меня ружьё. Тем не менее пятнадцать коз во время моих отлучек расчетливо извели. Оставляли, как в сказке, рога да копыта. Но я на них не сердит - волк грибы есть не будет. А лиса специализировалась по гусям. Так звери истребили во мне прилежного животновода. Правда, с коровой долго не расставался. Доил утром и вечером, а летом с ведром ходил в лес и находил кормилицу по звону колокольчика на её шее. Но и на корову я обнаружил однажды охотника…»

Сергей подробно рассказал, как, придя однажды в одичавший соседский сад, увидел картину неправдоподобную. Под дикой яблоней собирала кислицу корова, а метрах в пятнадцати от неё отрясала яблоню с названьем коричневая полосатая большая медведица. Мать трясёт, а два медвежонка из-за яблок дерутся. «Почуяв меня, медведица рыкнула на детей и сломя голову убежала. А я подумал: яблоками от интереса к этому месту не откуплюсь, непременно дойдёт очередь до коровы. Это подтвердил визит медвежьей семьи, когда яблок перед снегом уже не осталось. Мамаша мне на глаза не явилась, а медвежата пытались заглядывать в окна. Пришлось дать выстрел. После этого случая бурёнку продал».

А лошади у Сергея - вроде мустангов, вольно ходят по лесу. Если надо куда ехать, он их находит. «Но бывает, они сами ко двору льнут. Если ночью лают собаки и лошади топчутся под окном, значит, волки подошли близко, и я с ружьём выхожу их пугнуть».

«Крупные звери - всё же тут редкость. Но обычны бобры. Идешь мимо озера, подают друг другу сигналы тревоги - ударяют об воду хвостами. Хорь иногда прибегает поохотиться на мышей. И обычные соседи мои - лисы и зайцы. Лиса словно бы знает, что летом я не стрельну, любит дразнить собак - проходит близко и наслаждается лаем Полкана. Он у меня голосист, как Шаляпин. Но, удивительное дело, ту же страсть - дразнить псов - имеет и живущий тут рядом заяц. Я зову его ветераном и не трогаю даже зимой. Так вот этот нахал тоже бегает на виду у собак. Если не лают, садится и стучит по земле лапами. Когда собаки залают, убегает он с аппетитом - без лая, видишь ли, бегать ему не интересно».

Поговорили еще о куропатках, о ловле рыбы зимой, о глухариных и тетеревиных токах. «Глухарей стало много. А тетерева без химикатов поначалу стали вроде бы множиться, а теперь прибавленья не замечаю. Причину вижу в том, что тетереву нужен не только лес, но и поле, где можно зёрнышко клюнуть. А где оно, зёрнышко, если землю не пашут…»

Почитал Сергей свои, местами вполне приличные вирши из видавшей виды тетрадки. Догадываюсь, чтенье стихов для всех тут бывающих - что-то вроде десерта.

Пили и чай напоследок. Сергей ложкой, как в колодец, лазил за мёдом на дно огромной молочной фляги, стоявшей возле стола.

-НЕ СТРАШНО в лесу одному? - спросил я, разглядывая лесную опушку и поле.

- Да нет, боязни нет - чего с меня взять? Но однажды все-таки испугался, и сильно - болезнь внезапно свалила. А кто поможет? Этот «звонок» о многом заставил подумать. В жизни всё «плюс на минус».

Мы ещё бы поговорили. Но небо расчистилось. Зарёй обозначился след ушедшего на покой солнца. Сергей привёл к телеге явно не хотевшую расставаться с теплом сарая лошадку, и поехали мы опять лесом в Михайловское. Подъехали прямо к окошку замечательного приюта. И тут под месяцем попрощались с Сергеем.

Забравшись в постель, я долго не мог заснуть, представлял: вот едет он возле пруда, и бобры бьют хвостами о воду. Вот проехали опасную промоину на дороге. Вот лошадь фыркнула, почуяв живность в лесу… А вот изба без огня. Сергей выпрягает лошадь, кладёт ей сена. Заходит в избу, зажигает керосиновую коптилку, может быть, запишет в тетрадку какой-нибудь новый стишок. Поскребёт сковородку гнутой алюминиевой ложкой и, послушав недолго радио, скажет формулу доморощенной своей философии: «Всё в этой жизни приходится плюс на минус».