Никита Михалков: "Отец был непритязателен, как солдат"

 

 

- В его архиве я нашел то, что меня потрясло: "И все же я поэт, считайте не считайте. Несите всякий бред - читайте не читайте. Завидуйте успехам, орденам, что почему-то не достались вам. Шипите, злобствуйте, друзей моих кляня, - вы с ними не поссорите меня. Я, к вашему большому сожаленью, не собираюсь с вами воевать. На вашу ложь, на ваши заявленья, на вас самих мне просто наплевать. Я проживу положенное мне, стараясь не запачкаться в г..не. Когда умру, я тоже буду жить и вам назло Отечеству служить". Ему был 31 год, когда он написал эти строки. Он был младше всех моих детей. Вы только вдумайтесь - не 55 или 60! А неприятие - это обычная зависть. Скорбь по чужому таланту и благополучию. Если Познер может позволить себе лгать о том, что "Дядя Степа" украден у Маршака, то это проблема Познера и удел низшего человеческого уровня. Многие так и остались в заблуждении, что, если человек не нищенствовал, то он должен быть подлецом. Уж сколько пытались отыскать в биографии отца предательство, доносы… Но не могли. А то, что он великий детский поэт, которого знают все люди, читающие на русском языке, - это правда! У него издано более полумиллиарда книг - ну за что его можно любить тем, у кого нет никакого дарования? Отец много сделал добра другим людям. И еще два важнейших качества. Он не терпел несправедливости - мог кинуться на любую амбразуру - и не завидовал. Никогда и никому. Он всегда удовлетворялся тем, что он имеет. В этом смысле он был непритязателен, как солдат. Наслаждался тем, что может ночью встать и написать стихотворение, которое утром забывал, потому что для него это было просто.

 

Басни Сергея Михалкова.

 

 

- Ну да. Будет доска мемориальная, бог даст, на его доме. Там же будет и доска моей матушки - Натальи Петровны Кончаловской, его жены. Будет памятник в скверике на Поварской, не монумент, почти домашний: отец будет сидеть на скамеечке, где детишки могут рядом сесть, за нос подержать, сфотографироваться. В Большом театре будет концерт. Честно говоря, я не принимал в нем участия, потому что снимал свою картину. Знаю, что есть решение назвать его именем самолет какой-то, пароход, библиотеку. Будут празднества и на Северном Кавказе, где он был долгое время депутатом. Юлия Валерьевна, его вдова, подарившая отцу 17 лет счастливой жизни, занимается его архивом, там лирика любовная, письма, наверное, это будет издано.

 

 

 

 

- Нет, я был прототипом "негативных" стихов. "Я ненавижу слово "спать", "Дает корова молоко", "У меня опять 36,5" - это же о том, как я не хотел идти в школу и тер градусник носком, клал его на батарею, чтобы температура подскочила… Мама говорила, что Сереже всегда 13 лет - он писал как человек, который реально, изнутри чувствует ребенка. Именно поэтому отец не любил детей в привычном понимании.

 

"Дядя Степа", 1939 г.

 

 

- Никаких. Он не был "пожирателем птенцов", но и никогда не сюсюкал. Когда к нему подбегали мои дети и спрашивали: где ты был? - он говорил совершенно серьезно в окошко машины: "А какое ваше дело?" Он общался с ними на равных. А дети друг друга не любят. Ведь 10-летний мальчик не сюсюкается с другим 10-летним мальчиком - они дружат и ссорятся, у них свои отношения. Вот поэтому у отца такие потрясающие детские стихи.

 

 

- Когда я гулял в ресторанах, я уже был человеком самостоятельным, и отношения были взрослые. А вот чего он не терпел никогда, так это вранья. Если меня ловили на лжи, то меня просто пороли - нормально, тупо, ремнем или подтяжками. Никому не советую испытать подтяжки. Но это было справедливо - я понимал, за что мне влетало. Отец появлялся тогда, когда он реально был необходим. Он никогда не делал со мной уроков. Он воспитывал во мне и в Андроне иммунитет самостоятельного существования. А то, что он меня отбивал от армии, - это такая клевета, как в этой книге Веллера "Арбатские новеллы" ("Легенда Арбата". - Ред.), где отец бегал и заикался у министра обороны - ну, надо отца не знать! Он вообще не знал, куда меня забрали, я сам ушел служить на Камчатку и только после присяги узнал, где я. И отец никогда не советовал мне снять что-то или где-то сняться - считал, что мы слишком разные. Хотя я сейчас понимаю, что нет. У нас с отцом были очень принципиальные случаи. Однажды в машине мы чего-то заспорили, и я говорю: да ладно тебе, пап… "а у Тома, а у Тома ребятишки плачут дома" - тоже мне стихи! Он остановил машину - а мы ехали на дачу смотреть чемпионат мира по футболу - и сказал: "Эти стихи тебя кормят, выходи вон отсюда". Выгнал и уехал. И я пешком шел на дачу. Это был урок очень серьезный. Я понял, что "или - или". В этом отец был очень жестким. И если он бывал в какой-то момент несправедлив, он потом всегда это признавал. Я до сих пор не чувствую, что его нет. У меня нет ощущения утраты.

 

Цикл песен на стихи С. Михалкова.

 

 

- Все-таки у него была жизнь дома и жизнь в окружающем его мире. Мне недавно прислали несколько фотографий, где отец на каком-то фестивале танцует с очень красивой актрисой, и он там потрясающе элегантен, роскошен. Женщины его любили очень, и он им отвечал взаимностью. И мудрость матери в том, что она умела удержать планку, чтобы не опускаться до кухонных обсуждений. Когда ей кто-то звонил и говорил: а вы знаете, что сейчас ваш муж… она отвечала: никогда больше сюда не звоните. И все. И это была очень мощная защита. Для самого же отца. Вообще очень точное слово для него - летящий. Он шутил наотмашь просто. Причем без подготовки. Кто-то из поэтов-леваков, чуть поддатый, как-то к нему подошел и сказал что-то про слова гимна. Так отец ответил: "Знаешь, дорогой, можно как угодно относиться к этим стихам, но ты будешь их слушать стоя". Когда журналисты спрашивали: как же так, вот вы и при Сталине, и при Хрущеве, и при  Брежневе на плаву, он без паузы: "Волга течет при всех властях".