"Эти глаза напротив", "Восточная песня", "Белые крылья", "Анжела", "Первое апреля", "Вечная весна" - это хиты, под которые в советские годы плакали и сходили с ума миллионы женщин. Но сердце исполнителя было отдано его жене - Нелли. Нелли Ивановна рассказала нам свою историю любви.
"Высмотрел в зрительном зале меня"
- Нелли Ивановна, помните ваше первое знакомство с Ободзинским?
- Дело было в начале 60-х в Иркутске, куда Валера приехал на гастроли, а я пришла на его концерт. Он всегда искал в зале глазами "объект", для которого будет петь. Так и высмотрел в зале меня. После концерта подошел ко мне, пригласил на свидание. Пока он был в городе, мы каждый день встречались, вечерами я ходила на его концерты. Валера уехал, но каждый день звонил, писал красивые письма, присылал телеграммы. Потом я собралась к нему на гастроли в Казахстан, и там он сделал мне предложение. А у меня сессия. Я уехала, но долго одна быть не смогла. Дома тайком взяла деньги и рванула в Одессу, где тогда жил Валера. Он познакомил меня со своими родителями...
...Так получилось, что мы трижды отмечали свадьбу. Просто однажды я в Одессе на пляже потеряла обручальное кольцо. Валера тогда схватил меня, и мы бегом побежали в ювелирный магазин, купили новые кольца, собрали гостей и снова отметили нашу свадьбу. А на следующее лето кольцо потерял Валера, уже в Ялте. И мы снова покупали кольца и снова собирали друзей.
- Считается, потеря обручального кольца - плохая примета.
- Осадок каждый раз был неприятный, но Валера был уверен, что чем быстрее мы купим новые кольца, тем быстрее избавимся от неприятностей!
- А правда, что песня "Эти глаза напротив" посвящена вам?
- Да. Мы вместе поехали в гости к Тухманову, тот пригласил показать новую песню, написанную для Валеры. Пока Давид с Валерой работали, я пила кофе, чтобы не заснуть. Разошлись только в три часа ночи. Тогда Валера сказал: "Нелли, эта песня посвящена тебе! Ведь это у тебя глаза чайного цвета". Хотя после нескольких чашек кофе мои глаза могли быть уже и не чайного, а кофейного цвета… (Смеется.)
|
"Не хочется больше петь"
- Говорят, Ободзинского не пускали на ТВ. Почему?
- Руководство Гостелерадио, во главе которого тогда был Сергей Лапин, углядело в нем "несоветского артиста" - западная манера исполнения, стильные костюмы, раскованность на сцене. Многих раздражало, что он все время поет о любви. А ему претило петь о Ленине, о партии. Он был настоящим певцом любви, ему нравилось петь по-русски западные песни из репертуара, например, "Битлз" или Демиса Руссоса, Тома Джонса, Робертино Лоретти.
"Восточную песню" записали на телевидении в очередном "Огоньке". Но перед эфиром всю программу отсматривал Лапин лично. Когда дело дошло до Ободзинского, он придрался к стихам: "В каждой строчке только точки после буквы "л"…" Казалось бы, что тут такого?! "А кого это имеет в виду Ободзинский? У нас в стране только одно слово начинается на букву "Л", и это - Ленин! Что за намеки?" И песню вырезали. Только благодаря радио она обрела популярность в СССР. Ее пели в каждом ресторане.
- Как произошел ваш разрыв?
- Так получилось, что мы развелись в конце семидесятых, потом, в восьмидесятых, снова поженились. А потом он ушел снова. Я порвала все фотографии, письма. А он перестал петь, начал работать сторожем на галстучной фабрике, откуда его забрала давняя поклонница Анна Есенина. Он поселился у нее, она стала его администратором, уговорила Валеру записать целый диск с песнями А. Вертинского, устраивала ему телевизионные съемки. Но до самой смерти в его паспорте стоял штамп о браке со мной.
- Видимо, и злоупотреблять алкоголем и наркотиками он начал на почве творческой неудовлетворенности?
- Конечно. Валера не мог смириться с тем, что его не пускают на телевидение. Он прекрасно понимал, что дает телевизионная раскрутка. А потом постоянные указания худсоветов - что и как петь! Это его доканывало, и он срывался. Да и в семейной жизни все было не так прочно, как ему хотелось бы. Это лишало его сил бороться с болезнью.
- Остались ли у него нереализованные планы?
- Валера хотел записать сонеты Шекспира, много читал и работал над этой темой. После того как он записал диск с песнями Вертинского, позвонил и сказал мне: "Знаешь, мне так не хочется больше петь! Я в своей жизни уже все спел, и теперь мне все это просто неинтересно". Многие воспринимали это его настроение как его усталость от жизни. Но я бы назвала это спокойствием, умиротворением. Не случайно именно в годы работы на галстучной фабрике он некоторое время пел в церковном хоре одного из московских храмов, даже отрастил бороду и стал похож на священника. С одной стороны, работа в церковном хоре помогала ему как-то прокормиться, с другой - это был его путь к Богу.