Никола Пуссен как замена телевизору

Дарья ЗАВГОРОДНЯЯ, корреспондент "Комсомольской правды", рассказывает о своем любимом художнике

Даша Завгородняя

- В доме моей бабушки книжный шкаф являл собой мини-выставку истории книгопечатания. Самые роскошные издания строились суперобложками вперед и занимали нижние полки. Значительную часть экспозиции составляли альбомы по искусству, привезенные из-за границ, но картинки в них, подписанные на французском и немецком языках, мало привлекали мой невежественный ум. Альбомов на русском было немного. И среди них - Никола Пуссен.    

Именно Пуссен вскоре оказался в топ-тройке моих любимых игрушек наряду с меховой белкой и лошадью на колесах из папье-маше. Репродукции были крупны, но в большинстве черно-белы и давали не столько наслаждение глазу, сколько пищу для воображения.

Что стряслось с Германиком? С чего это мужчина в расцвете лет и вдруг помирать собрался? Зачем Эрминия отрезает себе волосы над раненым Танкредом?  А кто такие Елеазар и Ревекка? О чем они остановились поболтать у колодца? Я часами медитировала, вглядывалась в позы и выражения лиц, силясь угадать диалоги. Герои "Ревекки" казались мне парой сослуживцев, которые случайно встретились на прогулке в выходные.

- Здорово, Ревекка, - бодро восклицал мой Елеазар, -  как делишки? Как детишки?

- Ты чо, Елеазар, какие детишки? - отвечала та. -  Я мужа не могу себе выбрать! Забыл, что ли?!

- Ах, да! Давай-ка я тебе кувшин помогу донести, может, сгожусь в мужья.

Картина была подписана просто: "Встреча Елеазара и Ревекки". Только спустя много лет я узнала, что вовсе не себя прочил в мужья Ревекке этот шустрый Елеазар. Он - всего лишь добрый слуга Авраама, который ищет невесту для Авраамова сына, Исаака.

Никола Пуссен. Танкред и Эрминия. 1630-е годы. 

Однако какими-то архетипическими фибрами души я почуяла, что Ревекке пора замуж, а Елеазар как-то собирается этим воспользоваться. Я интуитивно понимала, что Эрминия спасет Танкреда. А вот Германику крупно не повезло. Я чувствовала, что он не ранен, не заразился холерой, а именно отравился. О том, что великий завоеватель германцев стал жертвой заговора и в самом деле был отравлен, я, конечно, знать не могла.

- Что ж ты такое нехорошее скушал, дорогой ты наш? - спрашивали заботливые римские легионеры.

- Наверное, повар немытых яблок в компот накрошил, - отвечал Германик трагическим, слабеющим голосом...

Начинались возгласы, жесты негодования и отчаяния...

- Не умирай, миленький! - рыдали легионеры.

Но неизменно Германик ронял свою красивую голову на грудь и испускал дух. Я заливалась слезами и уходила в угол скорбеть о сиротской доле благородного полководца, загубленного грязными яблоками. Ведь у него не было бабушки, которая всегда моет фрукты щеткой!     

Что такое вкладывает в свое произведение французский художник XVII века, что советский девятилетний ребенок, глядя на черно-белую карточку, частично видит даже то, чего автор не написал, а просто знал? Вопрос к специалистам, которые хорошо в этом разбираются, к каким-нибудь знатокам классицизма или к юнгианским психоаналитикам. Очевидным моему наивному разумению остается факт: Пуссен - художник для долгого, задумчивого разглядывания, какое трудно достигается в музее. Попробуй простоять перед картиной целый час! Ноги устанут. Сегодня такую уникальную возможность дает нам этот прекрасный альбом по искусству, который издает "Комсомольская правда". С таким альбомом, знаете, телевизора не надо.