Евгений САЗОНОВ, зам. редактора регионального отдела «КП», рассказывает о своем любимом художнике Эдгаре Дега.
За рамками банальности
- Родись на полвека позже, он бы стал не художником, а гениальным фотографом. Этаким оптическим Хемингуэем - настоящим мужчиной, не страшившимся получить по лицу, снимая скачки, войны, кабаки, женщин и просто жизнь. Бунтарского духа ему было не занимать (выходец из французской банкирской семьи, он неожиданно выбирает «несерьезное» занятие - рисование, а затем так же неожиданно бросает учебу). А вот достойной техники в металле и стекле еще не было. Все, что ему нужно было, - это малоформатная «Лейка», которую можно так же легко носить с собой, как и блокнот для набросков. Но все, что могло предложить ему время, - это неподъемный короб на треноге с магниевой вспышкой. Вряд ли это устроит человека, спешащего посетить тысячу мест за один день. Оставались карандаши, кисти, пастель. Но техника в теории, которую он использовал, была фотографическая, репортажная, которая завоюет популярность лишь спустя годы.
Картины Эдгара Дега производят странное впечатление - в них нет глянцевой завершенности художественного полотна. В них присутствует легкое несовершенство: кажется, что перед тобой фотоснимок в легкой нерезкости, потому что сделан моментально и не с самой удобной точки - с точки зрения человека, который видит жизнь такой, какая она есть. Как в «Абсенте», где герои сдвинуты в угол; в «Монсеньер и Магда», где женщина исчезает за портьерой; в «Площади Согласия», где в кадр влез какой-то мужчина в цилиндре. Такое ощущение, что Дега «лупит» кадры от бедра. Но это невозможно: художник - не фотограф, он чрезвычайно долго экспонирует и проявляет. И в его власти рисовать не так, как видит фотоаппарат, а «фотошопить» реальность по полной программе. Но Дега предпочитает останавливать мгновение там, где его застал: за соседним столиком в баре («Абсент»), в оркестровой яме («Оркестр Оперы»), в работном доме («Гладильщицы») и даже в «Конторе по торговле хлопком».
Картины художника в высшей степени репортажны, а потому жизненны - со всеми положительными и отрицательными чертами. Этого правила он придерживается даже в исторических полотнах («Спартанские девушки вызывают на состязание юношей»). Если не удается показать жизнь такой, какой она была, то надо хотя бы такой, какой она могла бы быть.
|
Но реальность была бы пустой, как фотография фотолюбителя, если бы Дега не наполнял ее эмоциями. Закадровыми чувствами. И здесь он - опять словно у старика Хэма - использует принцип айсберга. Видимая часть - лишь малый кусочек того, что скрыто вокруг произведения искусства. Ты чувствуешь кожей существование глобального закадрового мира: картина не ограничена рамками - она шире, гораздо шире. Может быть, потому, что люди стремятся выйти из этих рамок, выйти из банальности в вечность. Радуясь и печалясь этой возможности одновременно. И не потому ли изображения на всех картинах находятся в хрупком равновесии - герой куда-то движется, что-то собирается сделать, у него есть дела за пределами застывшего момента подсмотренной жизни.
Кроме того, эмоций добавляет техника исполнения - Дега разбавлял пастель горячей водой и наносил такой калейдоскоп огней, который не снился Парижу. Не только потому, что был импрессионистом, но и потому, что стремительно терял зрение. Однако не хотел, чтобы его жалели. Злился на это. Вообще в нем, так же как в его картинах, в хрупком равновесии находились спокойствие и гнев. В нем и его картинах не было только одного - равнодушия. Собственно, как и в настоящей жизни, которую он умел изображать как никто другой - и в рамках, и за рамками.
Больше о "Великих художниках" читайте здесь>