О путешествиях с Иваном Ургантом Познер написал две книги - «Одноэтажная Америка» и «Тур де Франс». Вторая выходит из печати в издательстве АСТ. «Комсомолка» встретилась с автором, чтобы поговорить о книге, о ТВ и о программе «Познер».
Пугачева не пришла
- Владимир Владимирович, кто для вас был самым трудным собеседником?
- Жванецкий. Я его просто очень люблю и высоко ценю. И поэтому мне трудно было задавать ему трудные вопросы. Лучше, когда человек, у которого вы берете интервью, - это тот, с кем вы вообще не общаетесь: не обедаете, не ходите в баню, не играете в теннис, не дружите. Потому что «вытаскивать» что-то, когда вы дружите, тяжело. У меня два таких случая было. Один - со Жванецким, второй - с Ваней Ургантом. Мы очень близки, и иногда язык не поворачивается какие-то вещи спросить, хотя есть что спрашивать.
- Не так давно вы беседовали со Стингом. Как он вам?
- Искренний, открытый, совестливый, умный.
- Его расположило к вам то, что вы хорошо говорите по-английски.
- Не думаю, он говорит как англичанин, а я - как американец. Англичане всегда морщатся. А Стинг - приятный человек.
- Почему на передачу не идут женщины?
- Были женщины, но, вы правы, немного, три или четыре. Главным образом из-за крупного плана. Я звонил Пугачевой, когда ей 60 лет исполнялось. Сказал: «Я очень хотел бы вас пригласить». Она ответила: «Владимир Владимирович, я не приду». - «Почему?» - «К вам это не имеет отношения, но крупный план я в своем возрасте не могу позволить». Я говорю: «Давайте устроим так, что вас крупно не будут показывать». Она говорит: «Нет, это неправильно, это будет уже не ваша программа». И не пришла. Зато в позапрошлое воскресенье была Ирина Александровна Антонова, директор Пушкинского музея, которой хорошо за 80. Но она другой человек. Она за всю жизнь ни разу даже волосы не покрасила. У нее другой взгляд. До того у меня была Хиллари Клинтон, госсекретарь США, которая выглядела не лучшим образом, но она вообще об этом не думала.
- Вас поразил когда-нибудь чей-нибудь ответ?
- Когда у меня был Чубайс, в какой-то момент я спросил: «Как вам живется с осознанием, что вас ненавидит большинство людей?» Я никогда не забуду: он задумался на минуту, а потом посмотрел мне в глаза и сказал: «Владимир Владимирович, пожалуйста...» Это было сказано так, что прямо мороз по коже. Было понятно, что ему живется очень непросто с этим. Другой случай. У меня был американский посол Джон Байерли, который прекрасно говорит по-русски. Я его спросил: «О чем вы больше всего сожалеете?» Я увидел, что у него задрожала нижняя губа и глаза стали влажные. Он сказал: «О том, что мои родители не увидели, кем я стал». Это было настолько искренне сказано! Я задал вопрос из опросника Пруста, который всегда всем задаю: «Что вы скажете, когда окажетесь перед Богом?» - и опять произошло то же самое. Он сказал: «Я спрошу Его, можно мне увидеть родителей?»
|
Когда в СССР не было секса
- В советское время вы вели телемосты с Филом Донахью, но работать с иностранцами разрешалось людям, утвержденным КГБ. Какие у вас были отношения с этим ведомством?
- Я приехал в Советский Союз в декабре 1952 года, за два месяца до смерти Сталина. В 1955 году мои родители уехали работать в Германию, а я остался. И в один прекрасный день раздался звонок: «Здравствуйте, меня зовут Николай Антонович, я привез вам посылку от родителей. Я остановился в гостинице «Урал», на Петровке, приходите в такой-то день». Я пришел. Гостиница занюханная, надо сказать, я уже потом сообразил. Постучался, вошел. Человек ко мне пошел навстречу - их было двое, - пожал мне руку, запер дверь и показал ксиву КГБ. Разговор длился почти четыре часа. Меня вербовали. Я отказался. Твердо. Там надо было стучать, по идее. Продолжалось это с перерывами где-то до года 60-го. После чего они отстали, но сказали: «Вы нас попомните». Так я стал совершенно невыездным. Контакты с иностранцами у меня были. Приезжали родственники из Америки, из Франции. Я время от времени встречался с американскими журналистами по-приятельски. В первый раз выехал только в 1977 году. Через 25 лет после приезда в СССР! Меня выпустили в Венгрию, страну народной демократии. Потом - в Финляндию. Я тогда работал в главной редакции радиовещания на Соединенные Штаты и Англию. То есть ни в Венгрии, ни в Финляндии делать мне было нечего, но это был такой способ - выпускать постепенно. А потом разрешили Англию, Канаду. Как раз был 1979 год, когда наши войска вошли в Афганистан, и я во время одного интервью сказал, что мы об этом будем жалеть. Ну и до прихода Горбачева больше я никуда не ездил. А что касается Фила Донахью - тогда была уже перестройка. Все стало меняться. Многие полагают, будто я обязательно был в органах, но я всегда смеюсь.
- Мост с Филом Донахью «Женщины говорят с женщинами». Именно там прозвучало: «В СССР секса нет».
- Дело было так. Пожилая жительница Бостона, обращаясь к нашей аудитории, говорит: «Мой внук все время смотрит телевизор, а там насилие, секс, прямо не знаю, что делать, а как у вас?» И тогда наша женщина отвечает: «У нас секса нет». Громовой хохот, и никто не слышит продолжения фразы.
- Сама дама утверждала, что продолжение фразы: «...а есть любовь».
- Это она сказала потом. Имела же в виду она, что секса нет на телевидении.
- Тогда вы отметили какие-то различия между женщинами двух стран?
- Конечно. Американки отличаются не просто как женщины, но как люди. Они гораздо более свободны, независимы. Но, на мой взгляд, менее женственные, слишком деловые, активные, что ли. Американские женщины не доверяли ни одному слову, а советские, конечно, боялись, «вдруг не то скажу». Американки ничего не боялись.
Об Иване Урганте
- Иван Ургант. Вы дружите, но он же без конца шутит. Он рассказал нам в интервью перед Новым годом, что всегда срубает елку в лесопарке, жена и дети стоят на стреме... В дружбе он такой же?
- И в реальной жизни он очень остроумный человек. Но одно дело - его публичная фигура, когда он понимает, что от него ждут этого, как тут не шутить. И в этом смысле он, можно сказать, загнал себя в угол, потому что все время быть остроумным невозможно. А у нас совсем по-другому, мы же общаемся семьями. Он человек очень умный, тонкий и сердечный. И он совершенно не пытается все время шутить, хотя иногда у него это выскакивает просто потому, что он такой. Мы дважды путешествовали. И никогда не поругались.
- Как-то вы сказали: «Если будут играть Гимн СССР, я не встану». А сейчас встанете?
- Нет. Этот гимн для меня связан именно с Советским Союзом. С теми порядками, противником которых я являюсь до кончиков пальцев. Считаю, что было абсолютно неправильно в России восстановить эту музыку. Это не демонстрация, я не буду сидеть, когда все стоят, просто выйду.
|
Фото PHOTOXPRESS и Владимира ВЕЛЕНГУРИНА.
ОПРОСНИК ПРУСТА
Ответы Познера на вопросы, которые он задает в интервью
- Что такое счастье для вас?
- Счастье состоит из трех вещей. Из выражения себя через работу. Из детей, близости с ними. И из того человека, с которым ты живешь.
- Любимое слово ваше?
- Наверное, все-таки «да».
- Самое нелюбимое?
- «Никогда».
- Ваше главное достижение?
- Что я никого не предал.
- А ваша главная слабость?
- Мягкость.
- Если бы вы могли встретиться с любым человеком, который жил когда-то до вас?..
- Леонардо да Винчи. Это самый гениальный человек. И после него - Шекспир.
- Есть ли кто-нибудь, кем бы вы хотели быть?
- Д'Артаньян. Очень нравится он мне.
КСТАТИ
Назвал ресторан в честь мамы
- Вы назвали свой ресторан «У Жеральдин» в мамину честь?
- Да. Мама была замечательным кулинаром, она научила и меня, и моего брата ценить еду и вино. И мы оба решили: ей было бы приятно, что в России есть ресторан ее имени. Французы как родители в проявлениях любви значительно более сдержанны, чем русские. Они не обнимают постоянно, не тискают и прочее. Они более строги. Моя мама перед сном подставляла щеку, но сама не целовала. Это, так сказать, принято. Но от этого любви никак не меньше.