21 февраля в Москве на 83-м году жизни скончался народный артист России, режиссер Владимир Яковлевич Мотыль, создатель нетленной ленты «Белое солнце пустыни». Последнее время он сильно болел, но все же хотелось верить, что проживет еще долго. Я общалась с Мотылем в конце прошлого года. В Интернете написали, что будет снят преквел «Белого солнца пустыни», и я обратилась за комментариями к режиссеру. Разговор вышел за рамки творчества. Владимир Яковлевич с горечью говорил о смерти жены и о том, что ему очень без нее одиноко. Чувствовалось, что он невыносимо страдает без любимой, и эта какая-то «лебединая верность», которую редко замечаешь в людях, живущая в Мотыле, меня поразила. Почему-то во время нашего общения не покидала горькая мысль, что он без своей половинки словно неприкаянный, словно бы не видит больше смысла жить здесь, на опустевшей без нее Земле. Какая-то обреченность и безысходность сквозила в его голосе, хотя вроде бы старался запретить себе хандрить…
Я не стала публиковать интервью с Мотылем - тогда показалось, нет информационного повода. К сожалению, сегодня повод для публикации трагический и печальный…
Новый-старый фильм
- Владимир Яковлевич, говорят, что будет сниматься новый фильм о товарище Сухове?
- Ибрагимбеков, мой соавтор по «Белому солнцу пустыни», собирается делать преквел (предысторию) фильма. Но без меня. А когда-то я собирался сделать продолжение фильма, но попытка рухнула.
|
Затевали Сванидзе и Лесин на канале «Россия» сделать продолжение. Я написал синопсис сериала. Сухов, отсидевший в лагере, как и положено герою войны, возвращается домой. На пути решает навестить своего друга Саида, которого подвесили за ноги какие-то враждующие племена. Он его спасает. С этого начинался новый сюжет. Но мне ничего не заплатили за работу. Деньги куда-то ушли, все закончилось моим конфликтом с заказчиками...
Помню, как я искал актера на роль Верещагина в «Белое солнце». Верещагин - трагическая фигура, в первом варианте сценария Верещагин был такой пьянчужка, который погибал в середине. Но характер его никакого отношения к тому, что в фильме моем, не имел. Осталась только фамилия. Так вот, не найдя среди здоровых актеров, перебрав десяток кандидатур, я остановился на абсолютном инвалиде, безногом, с отрубленными стопами, Павле Борисовиче Луспекаеве. Он уже не снимался. Он только в телевизионном кино, сидя, сыграл гениально Ноздрева. И ему проба не требовалась просто. Я приехал к нему разговаривать. Меня уверяли, что получу отказ, потому что он отказался сниматься в кино. И на его двери табличка висела: «Прошу визитами из кино не беспокоить». Все-таки я его побеспокоил. Он прочел сценарий, влюбился в роль и на одних пятках сыграл (даже все трюки исполнил без дублера! - Ред.). Это подвижник, гениальнейший артист времени - Павел Борисович Луспекаев, вечная ему память!
«Люблю «Комсомолку»!
- С актером Игорем Костолевским общались после вашей «Звезды пленительного счастья»?
- Мы друзьями расстались и встречаемся. Это его была первая большая роль. Я перепробовал около десятка актеров на главную роль в фильме «Звезда пленительного счастья». Пришел совсем молодой тогда, окончивший недавно театральный институт, проработавший в театре пару лет. Судьба его в театре не складывалась. Гончаров, тогдашний главный режиссер, орал на весь театр: где вы нашли такого-рассякого? И Костолевский был подавлен. Сказал мне, мол, в театре нелады, мне нечего вам показывать. А должны были мы сделать его пробы. Я же просто на него посмотрел и сказал: «Он мой персонаж!» Но Госкино его запретило снимать. Я обязан был показать пробы. Тогда я отправил Игоря в конноспортивную школу, и он там пару месяцев осваивал искусство верховой езды. В это время уже начали снимать картину. Я пудрил мозги чиновникам, что мы нашли другого артиста, у нас все в порядке. А потом он прямо на белом коне во время съемок под Псковом прискакал и, спрыгнув с коня, лихо доложил: «Товарищ режиссер, артист Костолевский к съемкам готов!»
|
Ой, что-то я с вами разболтался. Обычно одергиваю журналистов: все, достаточно, я все сказал, больше ничего не прибавлю. А с вами почему-то никакой скупости. Вашу газету люблю. «Комсомолка» мне в мой юбилей подарила роскошное полотенце махровое. С надписью «Комсомольская правда».
«Бог меня хранит»
- Скажите, вы верите в мистику?
- Я верю в Господа Бога. Хотя в церкви не бываю. Но верю в моего Бога. Потому что без его вмешательства я не снял бы ни одной картины. Препятствия были каждому из девяти фильмов такие, что трудно передать. Казалось, что уже все, конец, меня уничтожили, и вдруг выскакивает совершенно с другой стороны счастливый случай, который спасает. Это было похоже на чудо какое-то!
- Вы держите иконы дома?
- Храню дома икону, снимавшуюся в «Белом солнце пустыни», которую Госкино вырезало из картины. Это когда хранитель музея с этой иконой выбегает. И Абдулла стреляет в него. В Госкино вырезали кадр, где по этой иконе Богоматери стекает струйка крови. Крупно, на весь экран эта икона перекошенная, поскольку хранитель упал от выстрела Абдуллы. Кадр вырезали, а икону с этого фильма я забрал. Я не признаю уже много лет никаких других календарей, кроме как помеченных какой-то иконой. У меня сейчас висит календарь, на котором Богоматерь с младенцем.
Хотя я не церковник, я не хожу в церковь. Я храню Бога в моей душе. И он меня хранит, слава Богу.
- Самое большое испытание в вашей жизни?
- Утрата моей жены Людмилы. Год назад она скончалась. Она - настоящий друг всей моей жизни. Настоящий! И, конечно, угрызения моей совести не имеют границ. Потому что не всегда я был на высоте отношений. Припомнились какие-то моменты, которых просто даже вспоминать не хочется.
Сейчас я живу в квартире один. У меня дочка взрослая. Она художник по костюмам. Есть друзья. Некоторые потеряны уже.
- Вы были один раз женаты?
- Нет. Люда была первая моя жена, а я потом пошел в разгул. Женился второй раз. Потом была третья, уже не в законе жена. А потом я вернулся к первой. И вот с первой-то я и жил последние десятилетия. Достоевский сказал: «Широк человек, надо бы сузить»… Вот такой у меня был зигзаг судьбы. Но моя первая и последняя жена была для меня всем - воздухом, счастьем. И, когда ее не стало, я понял, что без нее я не могу найти себе здесь места… Тяжело…