- Сейчас в мире бушует финансовый кризис. Ощущаешь это на себе, на своей группе?
- Честно говоря, не знаю, насколько сильно он бушует в мире, больше по каким-то новостям и по печальным сообщениям в газете. Я очень долгое время как-то не хотел его признать, не верил. Его прогнозировали еще в прошлом году. Будет непросто. На самом деле все не так плохо. Хотя нам предсказывают, что будет еще хуже. Да, конечно, на группе отразилось. Это заставило меня поверить в существование кризиса. Несколько меньше народу стало на концерты приходить. Потому что, не секрет, билет на концерт стоит денег.
Не таких больших, но все-таки это деньги. Наша аудитория в основном своем зависит от своих родителей, если родителей увольняют с производств, с предприятий, естественно, когда встает выбор, на что потратить какую-то часть денег – на билет либо еще что-то, не всегда это решается в пользу билета. Не так сильно, но коснулось. Я уверен, что ситуация выправится. Потому что долго это продолжаться не может. К сожалению, кризис – это неотъемлемая часть человечества. И в данном случае нашей страны. Над нами он просто висел очень много лет. это должно было случиться.
- Он больше сказывается на московской аудитории или в провинции?
- Больше по городам.
- Вернемся к истокам твоего творчества.
- Когда я еще был только гитаристом, без всех этих перечисленных регалий.
- Многие интересуются, как сейчас возможно попасть на большую сцену. Когда ты начинал, получилось, что был расцвет тяжелой музыки. В нынешнее время можно найти все в Интернете, масса музыкальных стилей и направлений существует. Есть выбор. Как в то время ты пришел к гитаре?
- Попытаюсь вспомнить, потому что очень много лет прошло с тех пор. Во-первых, когда я начинал, это было начало 70-х, такого понятия как хэви метал вообще не существовало. Была рок-музыка. О рок-музыке я узнал несколько позже. Сначала я просто познакомился с музыкой, я тогда жил в Казани, нашел дома стопку пластинок маминых, еще на 78 оборотов. У нас был не работающий почему-то проигрыватель, который я починил, мне тогда было лет двенадцать. Каким-то образом я заставил его работать и воспроизводить все эти пластинки. Там было очень много вальсов, Эдит Пиаф. Музыка, не имевшая никакого отношения к року. Я впитывал все. Меня настолько поразили звуки всех инструментов. Там кларнет звучал, оркестровые обработки. Я тогда даже не мог определить, что это звучит. Просто сама музыка очень понравилась. Потом на этом же приемнике я научился ловить вражеские голос. Была радиопередача «Голос Америки». Это было время запретов. И вот это тоже было не совсем законное действие.
Эту передачу «Голос Америки» глушили как могли. И программа шла с жуткими помехами. Разобрать что-либо – надо было включать воображение. Но музыку было слышно. В паузах говорили, рассказывали о страшных событиях в Москве. То солдата какого-то сожгли, то еще что-то. Это была «холодная война» - информационная. Я это все слышал, но не мог понимать, почему они говорят. Я хожу по улице, у нас все нормально. Короче говоря, меня это меньше всего интересовало. Меня больше всего интересовала музыка. Записывал я все это дело на катушечный магнитофон. Опять же – с жутким качеством. Никакого хай-фай, мы слышали музыку с шипением, со скрипом. И угощал своих друзей. Я с пятого этажа заводил все это очень громко, так, чтобы слышали все. Скачал, вернее записал на магнитофон очередную песню «Deep Purple». Естественно, она уже через полчаса звучала на весь двор. Таким образом я оповещал друзей. Жалоб не было.
Но я не один был такой. У нас была целая компания. У нас были общие увлечения. Тогда я уже услышал впервые «Deep Purple», «Led Zeppelin», «Black Sabbath», очень много других групп. Самое интересное, вот эта программа по «Голосу Америки называлась «Поп-музыка из Вашингтона». Обратите внимание. Там звучали «Deep Purple», «Led Zeppelin», Элтон Джон и так далее. Вся рок-музыка, тогда существовавшая. Вел ее Юрий Осмоловский, как сейчас помню. Вот, собственно, начиналось все, оказывается, с поп-музыки, потом она оказалась рок. И дальше события, когда я уже услышал, как звучит гитара, естественно. Школа № 86, в которой я учился, в нее приезжали по вечерам, там происходили танцы, так это тогда называлось. Нас не пускали в актовый зал. По вечерам там играли разные ансамбли. Это было время хиппи.
И один ансамбль перевернул, наверное, всю мою жизнь. мы оказались в это время в школьном дворе, услышали мощные звуки гитар из-за стекла. Подтянулись, встали на карниз, сплющили носы о стекла. И картина, которая представилась мне за стеклом, наверное, определила мою дальнейшую судьбу. Там стояли парни с длинными волосами, в синих драных джинсах. Не на столько, как сейчас, несколько поменьше. И синие гитары в форме стрелы. Я даже запомнил песню, которую они пели, это была песня «Звездочка моя ясная» группы «Цветы». Тоже вроде рок-музыкой назвать это сложно. Но этот момент перевернул всю мою жизнь. Все, я увидел гитару, я увидел эти длинные волосы, джинсы. Еще не совсем понимая, что происходит, я уже начал родителей одолевать просьбами, чтобы мне купили гитару.
В те времена, это были 70-е годы, естественно, ни о каких электрогитарах я не подозревал. Мне просто нужна была гитара. В Казани я этого не добился. Мы потом переехали в Москву, в 1975 году. Уже в Москве родители наконец-то купили мне первую акустическую гитару, уговорил я их. И с нее все началось. Опять же, первый аккорд, взятый на этой гитаре, мне показали, как зажимать, какие струны, тоже очень большое влияние оказал на мое неокрепшее сознание в те годы. А дальше уже развивалось как-то постепенно.
- Ты гитарист-самоучка. Ты не оканчивал каких-то музыкальных учреждений. Как ты учился играть? Снимал на слух? Не было желания попробовать себя, например, в роли барабанщика?
- До гитары я пытался играть, но игрой это назвать можно с натяжкой, но прикасался к фортепьяно. У моих сестер, куда мы с родителями ездили периодически в гости, стояло дома фортепьяно. И я с трудом доставал до клавиш, но доставал. И вот эти звуки, которые исходили из инструмента, тоже приводили меня в какой-то детский экстаз. Опять же, наверное, это сказалось в далеком будущем. Я немного освоил клавишные. Наверное, больше на уровне программирования. А по поводу обучения... Ну да, скорее всего я – самоучка. Хотя были какие-то уроки. Но это были такие частные, причем они были просто эпизодические.
Грубо говоря, я подсматривал у своих старших коллег, как там играется какой-то аккорд. И потом все это дело развивал. Я пытался учиться, я пытался поступать в музыкальные заведения. Но тогда это было очень сложно. Была странная ситуация. Для того, чтобы учиться, например, в училище, нужно было работать по специальности. Можно было работать в ресторане, играть какие-то песни, у тебя трудовая книжка должна была где-то лежать. Либо в оркестре, либо в ресторане. Туда тоже не брали, потому что, чтобы там работать, надо было где-то учиться. Все решалось очень просто, 2 тысячи рублей – и ты учишься либо работаешь. С работой было сложнее, там еще нужно было знать огромное количество произведений современных, если играешь в ресторане. К сожалению, поступить мне не удалось.
Я не сильно жалею об этом. Больше занимался сам, конечно, снимал с того же магнитофона, замедлял скорость. В этом есть определенные плюсы. Потому что сейчас время, когда очень много видеошкол, в которых все подробно показано. Тебя практически не заставляют задумываться. В видеошколе показано, куда ставится какой пальчик, как делается тот или иной пассаж. Ты подсматриваешь, и через некоторое время у тебя начинает получаться. Еще через некоторое время начинает получаться даже очень похоже. И чуть позже – даже не хуже. Может даже тебе кажется, что лучше, но в видеошколах есть и очень большие минусы. Тебе все преподнесено на блюдечке, и ты совершенно не думаешь о том, как могло бы это звучать по-другому. Отключается фантазия. Это очень важный момент.
И при сегодняшнем обучении с видеошколами все-таки, наверное, было бы очень полезно просто снимать на слух любые произведения. Причем не важно, что ты снимешь это именно так, как оно есть, снимешь – это значит подбираешь. Может быть, это будет звучать по-другому, по-своему, точно так же, как это было у меня. Я снимал какую-то определенную вещь, мы очень много играли из репертуара «Deep Purple». Мы снимали просто целыми альбомами. И мне казалось: да, все, партия в точности скопирована, как у Ричи Блэкмора. Проходил год, я понимал: нет, я неправильно играл, это должно звучать так, проходил еще год, меньше, понимал, что я вообще неправильно играл, это вот так играется. А когда уже прошел какой-то период развития, естественно, совсем по-другому стал воспринимать все эти партии. Но вот этот период ошибок развивал фантазию. То есть я снимал неправильно партию, она звучала по-своему, это получалось другое произведение. Я понимал, что может быть и так.
- А как обстояло дело в советское время с имиджем? Ведь тогда в «Арии» прятали под кожаные куртки волосы.
- Я не прятал ничего. Естественно, были какие-то проблемы. Был 1986 год, когда я уехал на первые свои профессиональные гастроли в Казахстан. Я очень долгое время гастролировал по Казахстану. Там дали очень много концертов. Со своей группой «Металаккорд». Это название родилось именно в Казахстане. До этого мы назывались просто группой «Визит». Но в 1986 году в Казахстане мы узнали, что в страну пришел хэви метал. Что это такое и с чем его едят, мы из магнитофонов, группа «Judas Priest», наверное, была эталоном хэви метала. То есть «Deep Purple» у нас сменил «Judas Priest». Более жесткие гитарные рифы. Естественно, костюмы, о которых мы знали только понаслышке, но знали, что это должна быть кожа, шипы.
Мы их делали сами в том же Казахстане. И, конечно, группу надо было переименовывать. Раз мы ужесточились музыкально, более жесткая музыка, значит должно быть другое название. И я тогда придумал словосочетание «Металлаккорд». Это было последнее словосочетание со словом «металл». Потому что все остальное было уже разобрано. «Коррозия металла», «Металлобол», еще что-то. Каким-то образом я застолбил последнее – «Металлаккорд».
Как происходило знакомство с остальными группами? Каким образом получилось, что ты сначала играл в «Металлаккорде», потом ты еще участвовал в группе «Черный кофе». Как ты оказался в группе «Ария»?
- Будучи в Казахстане, я мало с кем общался. Потому что мы уезжали за полгода, на восемь месяцев. Были большие гастроли. В общей сложности в Казахстане провел два с лишним года, с редкими заездами домой. Мы и жили там, где-то в автобусах ночевали. Хорошо, если были гостиницы. Играли везде. Выступали начиная от коровников, куда народ приходил. Мы ездили по поселкам. У нас было как минимум три концерта в день. Несколько раз было пять. Два утренних и три вечером. Еще на разных площадках. По идее, это жесть сейчас. Оборачиваюсь на свое прошлое, но нам нравилось. Мы получали дикое удовольствие. Потому что мы просто выходили, и нам не важно, какая перед нами аудитория – сто человек, двести, триста. Приходил весь поселок. Мы в разных местах играли. Приходили, слушали нас. У нас было отделение в большой программе. С нами ездила цирковая программа, клоунада была, конферансье. И последнее отделение было наше – группа «Металлаккорд».
Мы играли все, что хотели. Плюс еще мы аккомпанировали каким-то певцам, которые с нами тоже ездили. Мы работали в филармонии. Это была официальная работа. Клали туда свои трудовые книжки и уезжали по маршруту. Кстати, об имидже. Самый, наверное, комичный случай произошел в Казахстане, это уже был закат группы «Металлаккорд» с моим участием. Она потом еще продолжала существовать. По-моему, в городе Актюбинске к нам на концерт пришла комиссия из местной филармонии – посмотреть, что за программа, что за металл. Мы уже были при полном параде – кожаные костюмы, кожаные сапоги, шипов было, железа еще больше, чем на мне сейчас. Причем оно было такое кондовое, самопальное. Вокалист бегал по сцене. Мы снимали какие-то жесты с металлических групп, которые видели, с тех же «Scorpions». Очень активно показывал пальцем в зал, пел песню, замечательная баллада. К нам после концерта пришли люди из комиссии, такие грозные казахи.
Разве что нас не арестовали, но сказали, что срочно на базу в филармонию в город Гурьев, это через весь Казахстан. Нам дали 24 часа на то, чтобы мы покинули город. Обвинили нас в фашизме. Мотивировали тем, что у вас вокалист бегает по сцене, показывает пальцем в зал, имитирует пистолет и расстреливает. И поете вообще, срочно перевод этой песни, что за непонятные слова. У нас была руководительница Флюра. Я был руководителем музыкального коллектива, а общий руководитель – Флюра. Она нас отвезла в Гурьев. Ехали мы несколько суток. В филармонии она как могла объяснила. Но все равно потребовался перевод песни, который я писал просто от фонаря. Писал, что песня про любовь. Это были формальности, но из Казахстана нас выгнали. И уже обратно с таким названием нас не пускали. Мы уехали домой. Какое-то время группа еще просуществовала. Я уже чувствовал, что это закат, но мне было неинтересно. Наверное, мы себя уже пережили. И следующая группа, я уже знал, что буду уходить, потом пришло предложение из «Арии», которая набирала новых музыкантов. Таким образом я оказался в этом коллективе.
- А народ, который приходил в эти коровники на концерты, как он реагировал на новую музыку?
- Смотрели вот такими глазами (показывает огромные глаза), что происходит. Не только коровники были. Были еще автобазы, просто открытые площадки. Ангары, там, где хлеб хранили. Куча зерна, хлеб, бегают крысы. И мы расставляли свою аппаратуру. Аппаратуру сами возили, сами грузили, все было замечательно. Это было замечательное время. Я с таким теплом вспоминаю. Вроде бы экстрим, никаких условий, надолго уезжаешь от дома, ночевка черт те где. Но это было замечательно.
- Когда ты пробивался, связей не было. Как быть молодому коллективу, который хочет играть, у него есть масса идей, но нет выхода на большую сцену?
- Связи – интересное слово. Оно из прошлого. Связей у меня и сейчас нет. Потому что не с чем связываться. У нас нет продюсерских центров, продюсеров, которые занимаются именно тяжелой музыкой. Я много раз про это говорил. И до сих пор нет людей, которые занимались бы. Немножечко я сделаю разделение на русский рок. У русского рока хотя бы есть «Наше радио». У металлической музыки нет ничего. Ее не берут нигде, в том числе и меня, везде это неформат. Ею никто не занимается, и это очень печально и очень неправильно. Потому что продюсеры в поп-музыке есть, которые берут молодое дарование. Это очень большое вливание денег, которое потом обязательно должно вернуться. Там свои законы. Шоу-бизнес – это все-таки бизнес. С металлической музыкой ничего подобного не происходит.
- Почему?
- Не знаю, не могу объяснить. На Западе все совсем по-другому. Но Запад – это родина металлической музыки, надо начать с этого. Они знают, как сделать группу популярной, вложив в нее денег, и заработать на этом. Как ни крути, все связано с финансами. Не будет вливаний, ты не попадешь ни на одну радиостанцию, ни на телевидение. Выйти на сцену сейчас не проблема. Сейчас существует очень много клубов, во всех городах, в Москве их очень много. Просто записываются в очередь. В таких клубах можно играть всю жизнь, и ничего не изменится у тебя. Да, это, наверное, будет просто удовольствие для себя, для своих знакомых, которые будут приходить на концерт. Но что нужно для того, чтобы выйти на большую сцену, честное слово, у меня нет ответа. Это не повод отчаиваться. Я надеюсь, что все-таки что-то изменится, и появятся люди, которые будут заниматься тяжелой музыкой. Пока у нас это андеграунд. Молодые ребята собирают группу на энтузиазме, она существует какое-то время. Ничего не происходит, и группа распадается. Тут же на ее месте появляются пять новых. Ансамблей очень много.
- И все же приходится говорить о неком кризисе в тяжелой музыке? Тот же гитарист «Iron Maiden» Дэйв Мюррей сказал на вопрос «сколько вы еще собираетесь играть?»: мы бы с удовольствием закончили играть, но не появляется новых коллективов, нет сменщиков. Почему?
- Думаю, он несколько лукавил, отвечая именно так. Они продолжают играть, потому что они пользуются популярностью. Раз на их шоу приходит огромное количество народу, почему они должны уходить в отставку? Но тут важный момент – красиво и вовремя уйти, и не из пустых залов. А то, что нет сменщиков... Групп новых – миллионы. Единственное, может, таких ярких как «Iron Maiden» или «Deep Purple», честно, я сам не встречал. Очень много похожих. Но здесь опять же, если в процесс вмешается шоу-бизнес, то я уверен, из какого-то коллектива с помощью тех же продюсеров, которые участвуют в творческом процессе, можно сделать достойную замену и «Iron Maiden», и «Judas Priest». Но нужно ли это? Наверное, не нужно. Не знаю, я не готов отвечать, как это должно быть.
- Вопрос задает Михаил: "Не хотел бы ты посотрудничать с какой-то группой? Взять ее под свою опеку? Может, чтобы они играли на разогреве у вас?"
- Я бы с удовольствием чем-то помог. Но реальную помощь, наверное, я оказывал группам, когда я работал на радио. 9 лет вел свою авторскую программу на радиостанции «Юность» о тяжелой музыке. Их не так много в стране было, и одна из них была моя – «Железный занавес». Я ставил в эфир практически все группы, которые присылали мне записи на радио. Причем, даже если запись не соответствовала уровню по качеству, я сам подтягивал, какой-то мастеринг им делал, только бы она прошла в эфир. Но один эфир ничего не даст. Точно так же, как одно выступление у нас на разогреве ничего не даст. Может быть, какой-то резонанс в городе, где мы выступаем и где перед нами выступила местная группа.
Во-первых, существует очень много нюансов, по которым мы в большинстве случаев отказываемся от разогревающей команды. Объясню, почему. Потому что ломается концепция концерта, концепция шоу. У нас выступление начинается со вступительной фонограммы. Потом по законам жанра мы должны красиво, пафосно выйти на сцену, не появляясь перед этим. Если перед нами играет разогревающий коллектив, одного достаточно, чтобы после выступления этого коллектива мы появились на сцене и заново отстраивали звук. Все это происходит принародно, потому что, к сожалению, не везде есть возможность опрокинуть занавес. Мы уже на сцене, нас уже видят. Такого сюрприза не получается. Вступительную фонограмму заводить после этого тоже несколько нелепо. Чтобы сохранить именно смысл и саму идею концерта, мы часто отказываемся от разогрева. Если бы это было технически возможно, то есть там стоял бы дорогой цифровой пульт, который запоминал бы все настройки, нам не нужно было бы появляться на сцене.
Мы просто за кулисами проверили прохождение своих инструментов и вышли. Но это тоже все упирается в определенные проблемы. Перед нами часто играют группы. Сейчас у нас гастроли в Луганске. Я знаю, что там будут два или один коллектив. Если раньше я категорически отказывался от этого, сейчас я более лояльно к этому отношусь ну выйдем мы, просто отстроим звук и устроим такой клубный концерт. Ничего страшного.
- Если вернуться к истории. Читатели интересуются, каким образом завязалось твое сотрудничество с Дмитрием Маликовым после ухода из «Арии»? Ты работал с ним около двух лет.
- Да. Собственно, тоже такая история, много раз отвечал на это. Был тяжелый период у меня в жизни, когда я покинул группу «Ария». Я уходил в никуда. И через некоторое время, через год, наверное, оказался перед выбором. Мне нужно было зарабатывать. Группу новую я так и не придумал еще на тот момент. Я встал перед выбором: либо мне на какое-то время садится за баранку, либо водить такси. Была такая мысль. Я неплохо знал Москву, знаю ее до сих пор, но тогда я ее очень хорошо знал, потому что много ездил. Либо такси, либо что-то еще временное. И тут случайно по телевизору: Дмитрий Маликов. Музыку его я знал, мне всегда нравились его мелодии. Он обратился к народу с объявлением, что он собирает ансамбль, собирается играть живьем свою музыку. И ему требуется барабанщик, клавишник, гитарист.
Я посидел, подумал: почему нет? Попробовать можно. Те же самые красивые мелодии. Что, я не справлюсь? Связался с ним. Через некоторое время прошло прослушивание. Все очень быстро решилось в мою пользу. Какое-то время работал с ним в студии. Записал гитару к одному из его альбомов и потом мы уехали на гастроли. Именно этот момент, когда мы должны были живьем играть музыку. Совсем "живья" не получилось. Было очень много концертов, огромное количество. Мы объехали всю страну. Все города, где я бывал уже неоднократно с «Арией», мы проехали с Дмитрием Маликовым. Естественно, я там играл какую-то второстепенную роль, но я всегда играл. Для меня это не было выступлением под фонограмму.
В аранжировках тех партий, которые я исполнял, меня никто не ограничивал. Я мог играть все, что хотел. Какие-то тяжелые рифы, которые, может быть, и нелепо выглядели в этой музыке, но при должном балансе они выполняли какую-то функцию. Это была работа и тоже очередной интересный период. Очередной опыт. Я с удовольствием вспоминаю даже этот момент в своей жизни. К сожалению, больше двух лет я там находиться не мог. Потому что я понимал, что это не моя музыка, надо делать что-то свое. В конце 90-х у нас с Валерием Кипеловым был готов альбом «Смутное время», когда мы его записали, я просто ушел из коллектива Дмитрия Маликова и уже сделал свою группу.
- Почему за эти 11 лет сменилось так много музыкантов? И твоя группа стала своеобразной «фабрикой звезд». Ты берешь музыкантов, они растут в уровне. Почему так случается, что смена такая?
- Я не планировал менять вокалистов, музыкантов так часто, когда собирал группу. Наоборот, я стремился, чтобы группа, для меня всегда в этом плане образцом была группа «Deep Purple», хотя там тоже менялись музыканты, но именно коллектив равноценных музыкантов, где каждый человек – личность, и каждый – лидер. Я несколько ошибался, конечно. Может, наивные у меня были размышления в те года. Потому что тут же через год, записав альбом «Скиталец», пел на этом альбоме Артур Беркут, это первый вокалист, который остался в группе. До этого я прослушивал еще несколько вокалистов. Планировал работать с ними. Просто не срослось. Артур записал альбом «Скиталец». Замечательная ритм-секция – Павел Чиняков и Александр Мосинян – с ними пришлось расстаться.
Я не могу, к сожалению, указывать всех причин. Наверное, творческие амбиции. Где-то не поняли друг друга. но первый коллектив я распустил сам, когда узнал, что под крылом Александра Елина была создана группа «Беркут», которая играет с теми же музыкантами. Когда я про это узнал, я распустил весь состав. Остался опять один, уже начал набирать новых музыкантов.
- У тебя вышло немалое количество альбомов. Как можно защитить авторские права, тексты песен? Как можно бороться с пиратством?
- Защитить можно, бороться невозможно. Пиратство не победить, к сожалению. Мне не победить. Это может сделать государство, правоохранительные органы легко могут сделать это, но почему-то не делают. Существует такая организация РАО – Российское авторское общество, где можно зарегистрировать свое произведение. Но опять же маленькая подсказка, чтобы не было такого паломничества туда. Там зарегистрируют ваше произведение только в том случае, если у него был хотя бы один эфир на радио. И доказательство этому надо предоставлять. Либо это произведение выпущено на каком-то сборнике, либо это ваш альбом, выпущенный не вами самими, а компанией. И это надо приносить и показывать. Все не так просто. Но такая организация существует. Это единственное, что может защитить ваше авторство,если кто-то будет оспаривать его.
- Начнем твой творческий путь, когда ты приступил к созданию своей группы. Ей пошел уже одиннадцатый год.
- В мае будет 11 лет.
- Вопрос задает Алексей: "Почему тексты ведущим группам – «Арии», «Кипелову», твоей группе – пишет лишь Маргарита Пушкина? Нет других хороших поэтов? На твоем альбоме «Откровение» ты сам написал стихи?
- Я на примере своей группы попытаюсь объяснить, что происходит. Когда начиналась моя группа, первый человек, к кому я обратился, это была Маргарита Пушкина. Замечательные тексты для альбома «Скиталец» создавались еще с помощью Артура Беркута, который не мог петь «рыбы» на произведения. Как создавались песни в группе «Ария»? Поется какая-то абракадабра даже не на английском языке, а просто набор звуков. Появляется мелодическая линия, которая отдается поэту, в нашем случае – Маргарите Пушкиной. Она придумывает уже русский текст. Несколько странный метод работы, но он имеет место. Артур долгое время прожил в Америке. Не мог он петь эти «рыбы». Он сразу же писал английский текст и уже с каким-то смыслом, причем интересные тексты. Рита не только сочиняла, она еще переводила его произведения, но не полностью, частично.
Саму идею она брала и оплетала ее уже своими. Какое-то время меня это устраивало. Следующий альбом «Неформат», Рита была очень сильно загружена с группой «Мастер» или с группой «Ария», и я не мог до нее достучаться. Это был первый звоночек. И я начал сам пробовать писать тексты именно в «Неформате». И «Человек», «Ветер» - мой текст. Опять же, сначала я ударился в поиски поэтов. Первый, кого я нашел, это был Виктор Пеленягрэ, написавший такое известное произведение «Как упоительны в России вечера». У него очень много текстов. Он в основном работал с поп-исполнителями, очень много написал для «Любэ». Когда я узнал про это, понял, что, наверное, не получится. Мне просто его порекомендовали. Когда я узнал, с кем он работает, подумал: нет, не сможем найти общий язык. Он мне говорил: давай попробуем, у меня должно получиться. Я привез ему песню «Век Мой Зверь». Оставил парочку вещей.
Через некоторое время он мне звонит: приезжай, забирай результат. Застал картину на кухне: Виктор, куча кофе, классика просто, все в сигаретах, в бычках, в кофейных крошках. И выдает мне два текста. «Век Мой Зверь» меня сразил сразу, это оно. Песня «Поезд», которая тоже принадлежит Виктору Пеленягрэ: я просто рассказал свою историю, я тут ездил на юг отдыхать и был в одном купе с какой-то байкершей. И мы всю дорогу пили алкогольные напитки, был трэш. Опять же, недолгий период был сотрудничества с ним. У него больше ничего не получалось. Две песни, которые четко вошли, больше ничего не получалось. Я пытался сам, ударялся в поиски. Следующий альбом «Химический сон» тоже принадлежит практически весь Пушкиной. За исключением нескольких песен. Я уже начинал пробовать писать сам. И начиная с «Запрещенной реальности» со мной сотрудничала Анна Балашова, одну песню написали пополам с Юлией Кей. В основном с Анной Балашовой писали этот альбом. Дальше опять было эпизодическое сотрудничество с Пушкиной. И, собственно, на следующий готовящийся альбом у нас опять получается такое трио – я, Анна Балашова и Пушкина.
- Когда поклонники увидят новый альбом?
- Я столько времени кормлю их надеждами, завтраками, что сам уже от этого устал. Но, к сожалению, я не мог раньше ничего сделать для того, чтобы сдвинуть ситуацию с мертвой точки. Мне нужно было отдохнуть. Десять лет работал в экстремальном режиме. Я заканчивал один альбом, тут же садился писать второй. И десять лет без сна, без отдыха очень тяжело. Мне нужно было, чтобы моя голова отдохнула. Сейчас мы работаем над новыми песнями. Сразу после эфира я уезжаю на репетицию. Сейчас все репетиции у нас посвящены именно новым песням. Я очень надеюсь, что к концу года мы выпустим. А новые песни мы уже будем исполнять на наших концертах, которые будут проходить в апреле, в мае. 15 мая у нас мероприятие в клубе «Релакс» в Москве. Небольшой камерный день рождения группы. Мы хотим отметить в узком кругу. Там будет совсем немного народу, но познакомим людей с новыми песнями.
- Расскажи о мастер-классах, которые ты довольно давно даешь в разных городах. Была информация, что ты собирался выпускать видеошколу.
- 23 апреля будет концерт – мастер-класс в Москве. Начну с того, что подкинул мне эту идею Володя Холстинин, как очередную гитару, скажем так. Он сотрудничает с компанией «АТ Трейд», они вывозят людей, с кем они сотрудничают, на такие мероприятия, как мастер-классы. Я понятия не имел, что это такое, когда мне предложили. Что я должен делать? Володя рассказал: берешь какие-то соло свои старые, играешь чуть-чуть. Показываешь, как можно это сделать на сцене. В основном очень много вопросов, больше общение идет. Мастер-класс – это творческая встреча. Как у меня сейчас обстоит. Это мероприятие, которое длится два с половиной, а то и три часа. Наполовину состоит из инструментальных произведений. Мне было неинтересно играть куски своих соло. Я подготовил очень много минусовых фонограмм с того же альбом «Фортуна», совершенно новые инструментальные вещи и где-то час музыки инструментальной. Вперемежку с вопросами из зала. Любые вопросы на любые темы. Я сразу настраиваю аудиторию на то, что нет никаких запретных тем. Что вас интересует – спрашивайте. От технических приемов до чего угодно.
- Типа: почему вы ушли из «Арии»?
- Да. Но это меньше всего спрашивают.
- Видеошкола?
- Планируется. Все планируется.
- Эта идея не заморожена?
- Ни в коем случае не заморожена. Просто несколько приторможена. Не могу делать сразу же все. Но я жду момент, когда я буду абсолютно подготовлен. Я хочу как можно больше объяснить в этом курсе.
- Вопрос задает Егор: "Как ты пришел к своему уникальному стилю игры на гитаре?" Этого нигде не встретить. Люди, которые видят это впервые, говорят…
- Понял, сейчас объясню. С одной стороны, совершенно случайно у меня это получилось. С другой стороны, я очень давно вынашивал идею чего-то нового. Потому что я чувствовал, что в своей традиционной позиции я уже сделал много. И придумать что-то совершенно новое очень сложно, но надо что-то делать. Я много раз рассказывал эту историю. Я сидел перед телевизором, у меня была гитара здесь как обычно, кофе, сигарета. Какая-то передача шла, которую я смотрел, не слушая и не видя. У меня была такая дурацкая привычка, я сидел перед телевизором, которого не видел, я занимался своим делом. И с чашкой кофе. Я положил руку вот сюда на гриф и пытался что-то сыграть. Услышал звуки: из этого может что-то получиться.
Первое, что я сделал, подошел к зеркалу, в таком положении повесил гитару и посмотрел, как это будет выглядеть со стороны. Меня интересовал именно видеоряд. Мне понравилось, очень необычно. Еще не задумываясь, получится ли у меня играть именно так, я сел за разработку этого метода. Никаких видеошкол. Потом, чуть позже, узнал, что аналогичные приемы игры существуют двумя руками. Называется это все фортепьянная техника. Но к тому времени я уже разработал свой стиль игры. И немножко ознакомившись с тем, что существует, я понял, что сделал действительно что-то новое, не похожее. Потому что фортепьянная техника не подразумевает ни подтяжек, подъездов, глиссандо. В моей школе есть элементы фортепьяно, скрипки и все, что можно взять от гитары. Ничего не потеряно. Единственное, отсутствует медиатор, что придает правой руке еще больше силы. Ты должен заменить медиатор. Отсутствие медиатора не должно быть слышно. Вот этого я добивался и добиваюсь. И еще один очень важный момент.
У меня изменилось мышление, я вижу гитару с другой стороны, сверху. Я начал играть по-другому, пошли совершенно другие сольные партии. Это новая техника. Ей очень долгое время придумывали название. Назвали ее, может, несколько нелепо и смешно – "мавринг". Есть уже у нее название – touch style – стиль касания.
- На новом альбоме все соло будут записаны этой техникой?
- Они уже давно пишутся этой техникой. Скажу больше, некоторые партии в «Запрещенной реальности» - уже были разработки техники касания, полностью записано «Откровение» и, естественно, вся «Фортуна».
- То есть, к привычному исполнению ты пока не хочешь возвращаться?
- Пока нет, никогда не поздно вернуться. Но пока я не хочу сбивать себя с определенного ритма. Потому что я в этой технике увидел огромный потенциал для себя. Мне очень хочется хоть как-то отличаться от всего того, что сегодня играется. Это тоже одна из причин возникновения этой техники.
- Вопрос задает Оксана: "Никогда не задумывались взять в группу вокалистку? И как отношение к женщинам в музыке?"
- Замечательное отношение к женскому вокалу в тяжелой музыке. Не то что не задумывался, у меня даже был опыт когда-то, во времена очередной смены вокалистов. Я, прослушав человек пятьдесят за несколько месяцев, я уже настолько офигел от этих прослушиваний. Мне советовали: почему бы не попробовать девушку на вокале. Она нашлась, опять же благодаря программе «Железный занавес». Неплохо справлялась с нашими песнями. Единственное «но» - у нас очень много песен, написанных от мужского лица. Их должен петь мужчина. А расставаться с ними или переделывать тексты я не хочу. Для нас этот путь закрыт. У нас обязательно тяжелых гитарных рифов, их масса. Сегодня этим никого не удивить, это совершенно нормально.