Валдайские камешки
В деревне Новая остановились возле колодца и слово за слово разговорились с пришедшей за водою Татьяной Афанасьевной Федоровой. Рассказала она о волке, заглянувшем в селенье. «Сижу вечером вот тут, на скамейке, и вдруг собака, обычно спокойная, прыгнула мне на колени и не ласкается - дрожит испуганная. Подняла я глаза, а он стоит вот тут, между тополем и столбом, дерзко, небоязливо глядит - уши топориком. Видно, за собакою гнался, но, увидев меня, остепенился. С полминуты глядели мы друг другу в глаза. Я мигнула и вижу пустое место, где он стоял. Как ветром сдуло».
До этого я слышал: медвежонка сбило автомобилем, потом ночью перед нашей машиной енот дорогу перебежал. «Лиса мимо двери пробегает ночами. А однажды три волка наследили возле курятника. Дразнил их запах, а добраться до кур не могли. Звери часто забегают в деревню, потому что человеческое жилье близко соседствует с дикой природой», - сказал Тимофей-Дарвалдай.
Рассказы о волке побудили нас вечером разыскать охотника, который, по словам Дарвалдая, «знает всё о природе».
Охотник Виктор Осипович Тихонов живет бобылём. Поразили ухоженность и опрятность его жилища с хорошей природоведческой библиотекой. Вдобавок охотник, что редко бывает, оказался совершенно непьющим, и до полуночи мы слушали наблюдения следопыта, не столько стреляющего, сколько со страстью наблюдающего природу.
«Зверей и птиц тут много потому, что среда для жизни на Валдае разнообразная. Ну где, например, увидишь, чтобы лиса по сугробу забиралась на крышу избы. Конечно, можно бы было в плутовку пальнуть, но возможно ли в такую доверчивую?» Добыл Виктор Осипович за жизнь несколько рысей. «Непредсказуемый зверь. То очень искусно хоронится, а то заберется на крышу лесной сторожки и ходит по ней как бы для удовольствия».
В лесах Валдая водятся барсуки, лисы, еноты («поганый зверь - всё кругом вычистит беспощадно»), есть белки, куницы, зайцы, выдры, кабаны, бобры, лоси, тетерева, глухари, рябчики. «Ну и, конечно, медведи. Идёшь - покашливай, палкой постукивай по лесинам, иначе можно носом к носу столкнуться... Я никогда лишнего не стрелял, а то и вовсе ружьё не беру - интересно видеть, как кто живёт. Кабана, помню, ранил. Иду по крови - вижу след еще одного. И заметил: раненый ляжет, а этот другой носом его поддевает: беги, мол, - опасность. Меня «попечитель» почуял, но товарища не покинул. Пришлось подранка все же добрать - такой закон на охоте».
Стоит у двери охотника пучок удочек. «Рыбалка у нас везде недурная, но я похвалиться уловами не могу. Надёргаю окуней на уху - и домой». «А я однажды окуня на Ужине вытянул, не поверите, в два килограмма!» - сказал Дарвалдай. «Есть и больше», - охотно согласился явно независтливый человек.
Впритык к жилищу охотника стоит его тоже опрятная и просторная кладовая. На столе банки со всякими ягодами, на стене - пахучие пучки мяты и зверобоя, на ковриках - россыпь недавно собранной клюквы. «Зима всё подберёт», - говорит на прощанье запасливый человек. По каким-то приметам определяет: «Завтра прибудет с запада дождик».
Дождя, однако, не было. Поколесив изрядно по живописным, посыпанным желтым листом дорогам, поехали мы к бобровому поселенью.
«Бобров везде стало много, но скрытны, дьяволы», - говорит Дарвалдай, объясняя Володе, где мы выйдем из бора к его машине.
Увидеть днём бобров везде мало шансов. Но большое хозяйство их тут, в бору, мы можем увидеть. Государство своё грызуны основали, запрудив тремя плотинами ключ в почти первобытном лесу. Образовалось мелкое озеро, покрытое ряской, по нему блестят дороги бобров, по которым они ночами уплывают от хатки кормиться, и сплавляют по этим ходам на зиму веточный корм.
Тимофей-Дарвалдай, обойдя стороной царство бобров, поставил вблизи плотины лет десять назад хорошую вышку, надеясь с неё бобров наблюдать. Признаётся: «Ни разу не видел! Слышал, как возятся ночью, как хлещут хвостами, чувствуя присутствие человека. А что тут нынешним летом?..»
Сухое лето выпило воду у старой хатки, и бобры жилище покинули. Вход в него обнажился. Посуху идем к хатке. Чернеющая дыра входа в неё затянута паутиной. Из мрака в воду скользнул «квартирант» - небольшой ужачок. С верхушки хаты следы бобров по ряске хорошо видны. Но жилища нового мы не заметили. «Возможно, нору в берегу вырыли...»
Идём назад без тропинки по лесу. Всё время, по совету охотника, покашливаем, упреждая случайную встречу с медведем. То и дело перелезаем через упавшие дерева. Одни, как спички, сломаны бурей, другие упали с зажатыми в кореньях подземными валунами. Мох сухо хрустит под ногой, а в низинах висит на елях, как зелёные бороды.
Без дороги вышли прямо к машине. Володя, подрёмывая, сочинял короткие вирши, называя их «рубайам». Я списал в свой блокнот пару строчек: «Мне полрюмочки налейте - не осилю целую. Я боюсь, что с целой рюмки глупостей наделаю».
Посидели на валуне, послушали, как в тишине по-осеннему грустно пищат синицы, и порулили на «точку».
«Точка» - это место, где в шахте стояла попавшая под «сокращенье» стратегическая ракета. Место вытоптано людьми и техникой, шахта засыпана. Щпебень копают искатели цветного металла. Обмотка-оплетка кабеля сожжена, а медный провод пошел в утиль.
В выморочных валдайских деревнях красоты мало. Но иногда видишь внушительный дом с тесно сидящими в стенах окнами. В других домах их пара всего, тут же - четыре в ряд. Верх рамы похож на слегка разогнутую дугу, и от этого дом кажется «бровастым».
Каждая деревенька льнёт тут к воде. Исчезая, оставляют после себя груши, сирень, тополя и непременно старую баньку.
Возле уцелевших домов от банек в озеро выступают дощатые кладки. Разогрелся под крышей - и в воду. Потом опять за веник взялся в тепле - и опять в воду. Без банек Валдай невозможно представить. Проезжая жилой деревенькой, мы соблазнились постучаться в одну, расстилавшую синий дым над водой. Нас приняли, как желанных. Пока я с хозяином - стариком с бородой старовера - толковал о жизни, Дарвалдай стремительно растелешился, попросил старика подвергнуть естество своё истязанию веником и отважился прыгнуть в воду, по которой жёлтыми лодочками плыли опавшие с клёна листья. Я схватил камеру. Дарвалдай не стал возражать. «Сымай! Сымай! Только чтобы срама не было видно».
У деревенек Валдая названья иногда старинно-загадочные. Зимой, помню, я побывал в наряженных инеем Долгих Бородах. Но это названье было как раз понятным. Царь Петр приказал бороды резать. Но мужики и купцы, носившие этот наряд, оголенье лица считали позором и согласились платить за бороды «царю-антихристу» назначенный им налог. У помянутой деревеньке налог согласились платить, видимо, поголовно, за что и получила деревня названье. Помню, один, уже безбородый, селянин подарил мне «квитанцию» - бронзовый знак размером в нынешний рубль с чеканкой «Налог с бороды взят».
Ныне живописное место возле деревни застроено, как Рублевка возле Москвы. С советских времен сохранился тут санаторий. Изредка прилетает «перевести дух» и побыть в тишине нынешний Президент.
Валдай - это не только окрестности одноименного городка. Это пространство обширное, с Поозёрьем земли смоленской, земли новгородские и земли тверские со сказочным Селигером. Это край тишины, чистого воздуха, чистой воды. Отсюда в разные стороны текут три могучие реки: на юго-запад - Двина, на юг - Днепр, на юго-восток - Волга. «Нет на земле места лучше, чем это», - с уверенностью говорит Дарвалдай - Тимофей Баженов и вторит ему Владимир Богданов, переписывая в блокнот мне еще один стих: «На рябину сели свиристели - сладких ягод поклевать хотели. Только ягод нет уже в помине на покрытой инеем рябине». Это о скорой зиме. Тимофей угощал меня по приезде осенним бормотаньем тетеревов близко от его дома. А на другой день утром сказал: «Видел, низко и торопливо, с криком летели с севера гуси. А на ёлку возле окошка сели три снегиря. Это уже посланцы зимы».
